Читать онлайн книгу "Великая война без ретуши. Записки корпусного врача"

Великая война без ретуши. Записки корпусного врача
Василий Павлович Кравков


Полный текст записок военного врача Русской императорской армии тайного советника В. П. Кравкова о Первой мировой войне, сокращенная версия которых вышла в свет в 2014 г., публикуется впервые. Это уникальный памятник эпохи, доносящий до читателя живой голос непосредственного участника военных событий. Автору довелось стать свидетелем сражений Галицийской битвы 1914 г., Августовской операции 1915 г., стратегического отступления русских войск летом – осенью 1915 г., боев под Ригой весной и летом 1916 г. и неудачного июньского наступления 1917 г. на Юго-Западном фронте. На страницах книги – множество ранее неизвестных подробностей значимых исторических событий, почерпнутых автором из личных бесед с великими князьями, военачальниками русской армии, общественными деятелями, офицерами и солдатами. Текст сопровождается подробным научным комментарием.





В. П. Кравков

Великая война без ретуши. Записки корпусного врача



© Кравков В. П., 2015

© ООО «Издательство «Вече», 2015

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2015


* * *


Чем дальше отстоит от нас крупное историческое событие, тем ценнее свидетельства его современников, отразившие неповторимый дух, характер и атмосферу эпохи. А если их автор, оказавшийся в самом центре общественных потрясений, – человек высоко образованный, литературно одаренный, тонко чувствующий, склонный к саморефлексии, а главное – способный на глубокое осмысление происходящих вокруг событий, анализ их причин и возможных последствий, – это источник поистине уникальный. Таковы дневники участника Первой мировой войны, военного врача высокого ранга Василия Павловича Кравкова – настоящая находка для историка и любого вдумчивого читателя.



    Е. С. Сенявская,
    доктор исторических наук, профессор,
    лауреат Государственной премии Российской Федерации,
    член Союза писателей России




Василий Павлович Кравков и его взгляд на Первую мировую войну



Первая мировая война стала одним из переломных моментов в мировой истории. Для нашей страны она ознаменовалась одновременно и подвигом русского оружия, и национальной катастрофой. Сегодня, накануне 100-летия Первой мировой войны, на повестке дня все еще стоит вопрос о выработке многоплановой картины этого сложнейшего исторического феномена, во многом заслоненного в общественном сознании более поздними по времени событиями бурного ХХ в. Особую ценность в этом процессе приобретают живые голоса современников, свидетелей и непосредственных участников событий вековой давности, сохраненные во фронтовых дневниках и мемуарных записках, особенно еще не изданных и малоизвестных, но обладающих несомненной источниковедческой ценностью.

В полной мере это утверждение относится к дневникам русского военного врача Василия Павловича Кравкова, которые он вел с 8 (21) августа 1914 по 3 (16) августа 1917 г. Этот примечательный памятник эпохи, сохраненный в фондах Научно-исследовательского отдела рукописей Российской государственной библиотеки (НИОР РГБ) и ранее доступный лишь немногочисленным исследователям, впервые предлагается вниманию широкого круга читателей.




КТО ВЫ, ДОКТОР КРАВКОВ?


Василий Павлович Кравков – представитель семьи, хорошо известной как историкам отечественной науки, так и знатокам прошлого Рязанского края. В плане исторической памяти, однако, ему не повезло: образы выдающихся братьев-ученых полностью затмили фигуру высокопоставленного военного медика. И лишь ныне публикуемый исторический памятник позволяет внимательнее присмотреться к жизненному пути его автора.

В. П. Кравков родился 20 февраля (3 марта) 1859 г. в Рязани. Он стал четвертым ребенком в семье унтер-офицера Павла Алексеевича Кравкова (1826–1910), служившего старшим писарем в Управлении рязанского губернского воинского начальника. Его мать Авдотья Ивановна (1834–1891) была дочерью крепостной крестьянки калужских помещиков Кавелиных и, по семейному преданию – внебрачной дочерью К. Д. Кавелина (1818–1885), известного историка, правоведа и социолога, пользовавшегося славой талантливого публициста и общественного деятеля в годы реформ Александра II.

Всего в семье военного писаря Кравкова было девять детей – шестеро сыновей и три дочери. Несмотря на более чем скромный достаток родителей, несколько увеличившийся лишь в 1869 г., после выхода П. А. Кравкова в отставку и перехода на работу по частному найму с сохранением военной пенсии, почти всем им удалось получить хорошее по тем временам образование. Некоторым из них впоследствии удалось оставить свои имена на скрижалях истории. Значительный вклад в развитие отечественной науки внесли младшие братья В. П. Кравкова – выдающийся русский ученый, академик Николай Павлович Кравков (1865–1924), основоположник советской школы фармакологии и первый лауреат Ленинской премии (1926, посмертно), а также один из пионеров отечественного почвоведения профессор Сергей Павлович Кравков (1873–1938)[1 - О семье Кравковых и ее видных представителях см., в частности, исследование Узбековой Д. Г. Кравковы: два поколения ученых из Рязани. М.:Вече, 2014.].

В 1871–1878 гг. вместе с братьями В. П. Кравков учился в 1-й Рязанской мужской гимназии, которую окончил с серебряной медалью. В 1878–1883 гг., следуя примеру старшего брата Алексея, он продолжал обучение в Императорской Военно-медицинской академии в Санкт-Петербурге.

В ноябре 1883 г. В. П. Кравков начал действительную службу по военному ведомству в должности младшего врача 26-го пехотного Могилевского полка, откуда до конца того же года он был переведен в 159-й пехотный Гурийский полк. В 1884–1885 гг. молодой военный медик был прикомандирован к Оренбургскому военному госпиталю. В это время он активно занимался научной работой, основой для которой стал его собственный врачебный опыт. В 1885 г. в Оренбурге вышел в свет первый печатный труд В. П. Кравкова – «К вопросу об участии лимфатических желез и костного мозга в острой малярийной инфекции».

В 1886 г. В. П. Кравков был прикомандирован к Оренбургскому местному батальону, в котором со следующего года исполнял обязанности старшего врача. С февраля 1888 г. он нес службу в Казанском военном госпитале, где стал врачом-ординатором. В феврале 1888 г. В. П. Кравков был произведен в титулярные советники[][2 - Военным медикам Русской императорской армии, как и иным категориям чиновников, служивших по военному ведомству, присваивались гражданские чины Табели о рангах, что ставило их в менее престижное положение по сравнению с кадровым офицерством.] (со старшинством с 1883 г.), в мае за выслугу лет – в коллежские асессоры (со старшинством с 1886 г.), а в августе был награжден своим первым орденом – Св. Станислава 3-й ст. В том же году подающий надежды военный врач успешно сдал экзамен на степень доктора медицины при Императорском Казанском университете.

В 1889 г. В. П. Кравков был откомандирован в Императорскую Военно-медицинскую академию «для усовершенствования в науках». В столице вышли в свет его работа «О деятельности желудка в течении разлитого воспаления почек» (1890), а также диссертационное исследование «К вопросу о деятельности желудка в течении затяжных заболеваний почек» (1891). 31 января (11 февраля) 1891 г. постановлением конференции Императорской Военно-медицинской академии коллежский асессор Кравков, старший врач 11-го гренадерского Фанагорийского полка, был удостоен степени доктора медицины. В марте 1891 г. его произвели в надворные советники.

В последующие годы В. П. Кравков занимал должности старшего врача 137-го пехотного Нежинского полка (1892–1895), Брянского местного арсенала (1895–1896), 138-го пехотного Болховского полка (1896–1899). Не оставлял он и научных трудов – в 1894 г. в Москве была издана его работа «Случай гнойного воспаления печени на почве малярийного заболевания». Безупречная служба Василия Павловича в этот период была отмечена орденами Св. Анны 3-й ст. (декабрь 1895) и Св. Станислава 2-й ст. (декабрь 1899). В 1899–1900 гг. он продолжал службу в качестве старшего врача сводного лазарета 1-й бригады 35-й пехотной дивизии в Рязани.

В 1892 г. В. П. Кравков женился на Елене Алексеевне Лукиной (1871–ок. 1922), потомственной дворянке Рязанской губернии. В его семье было двое детей – сын Сергей (1893–1951) и дочь Елизавета (1895–1972). С. В. Кравков впоследствии стал известным советским ученым, психологом и психофизиологом, членом-корреспондентом АН и АМН СССР (1946). Он считается одним из основоположников физиологической оптики – научной дисциплины, представляющей собой синтез знаний о физиологических, физических и психологических закономерностях, характеризующих функцию органов зрения[3 - Примечательно, что внук В. П. Кравкова Юрий Сергеевич (1921–2003) продолжил семейную традицию работы в сфере военной медицины. В годы Великой Отечественной войны капитан медслужбы Ю. С. Кравков воевал на 1-м Прибалтийском, затем на 3-м Белорусском фронтах, в 1944–1945 гг. командовал приемно-сортировочным взводом 190-го медико-санитарного батальона 1-го Краснознаменного танкового корпуса, был награжден двумя орденами Красной Звезды. В 1973–1983 гг. полковник, а затем генерал-майор Ю. С. Кравков занимал должность начальника Главного военного клинического госпиталя им. академика Н. Н. Бурденко.].

В 1900–1905 гг. В. П. Кравков служил дивизионным врачом 35-й пехотной дивизии XVII армейского корпуса, штаб которой располагался в Рязани. В январе 1901 г. он был произведен в статские советники, в декабре 1903 г. – награжден орденом Св. Анны 2-й ст.

1904–1905 гг. Василий Павлович провел в рядах действующей армии на Русско-японской войне. В августе 1904 г., во время Ляоянского сражения, ему пришлось несколько дней работать под огнем противника. Война стала этапным событием в жизни В. П. Кравкова, перевернувшим многие взгляды на привычные вещи. Еще по пути в Маньчжурию он начал вести дневниковые записи, в которых суммировал свои наблюдения и оценки пережитого. Его работа в боевой обстановке была отмечена мечами к ордену Св. Анны 2-й ст. (1904), орденом Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1904), а также орденом Св. Владимира 3-й ст. с мечами (1905).

В октябре 1906 г. В. П. Кравков был произведен в действительные статские советники – гражданский чин 4-го класса по Табели о рангах, соответствовавший армейскому генерал-майору. По достижении этого чина он, согласно законам Российской империи, получил возможность претендовать на права потомственного дворянства и в 1908 г. был вписан в III часть Дворянской родословной книги Рязанской губернии как основатель нового рода.

В 1906–1908 гг. В. П. Кравков служил в Москве в должности корпусного врача, в 1908–1910 гг. – в Ярославле, где стал бригадным врачом 53-й, а позднее 62-й пехотной резервной бригады. Причиной перевода в Ярославль с понижением по службе явился арест проживавшего в июле 1908 г. в доме Василия Павловича племянника – Максимилиана Алексеевича Кравкова (1887–1937), студента Императорского Санкт-Петербургского университета, оказавшегося членом боевой группы революционеров, готовившей покушение на московского генерал-губернатора С. К. Гершельмана[][4 - В 1909–1913 гг. М. А. Кравков отбывал заключение в Московской губернской уголовной (Таганской) тюрьме, позднее был выслан на поселение в Иркутскую губернию. В годы советской власти он стал руководителем Новосибирского краеведческого музея, популярным сибирским писателем (наиболее известные произведения – повести «Ассирийская надпись», «Зашифрованный план», циклы рассказов). В 1937 г. М. А. Кравков был репрессирован, его посмертная реабилитация состоялась в 1958 г.].

В Ярославле В. П. Кравков начал работу над научно-популярной книгой о сущности заразных болезней и мерах их профилактики, о санитарно-эпидемиологическом состоянии многих российских городов, содержание которой базировалось на его собственном большом опыте практического и войскового врача. Эта работа вышла в свет в 1910 г. в Ярославле под заглавием «Заразные факторы людского злополучия и рациональные формы практической постановки мер личной, общественной и правительственной борьбы с ними». Книга оказалась востребованным пособием для врачей-гигиенистов начала ХХ в.

В 1910 г. Василий Павлович был перемещен на должность корпусного врача XXV армейского корпуса и вернулся в Москву. С лета 1914 г. город стал постоянным местом жительства всей его семьи.

В 1914–1917 гг. В. П. Кравков принимал участие в Первой мировой войне. В августе – сентябре 1914 г. в составе XXV армейского корпуса (5-я армия, Юго-Западный фронт) он участвовал в Галицийской битве. Его деятельность в начальный период войны была отмечена орденом Св. Станислава 1-й ст. (февраль 1915) и Св. Анны 1-й ст. (май 1915). С сентября 1914 по декабрь 1915 г. Василий Павлович занимал должность помощника начальника санитарного отдела штаба 10-й армии (Северо-Западный, затем Северный фронт), в декабре 1915 г. был назначен корпусным врачом XXXXIV («Осовецкого») армейского корпуса, в январе 1916 г. – переведен на ту же должность в XXXVII армейский корпус. С апреля 1916 г. и до увольнения из армии В. П. Кравков служил корпусным врачом VII Сибирского корпуса, воевавшего на Северном, а затем на Юго-Западном фронтах.

В. П. Кравков приветствовал Февральскую революцию 1917 г. и был востребован в период пребывания у власти Временного правительства. В апреле 1917 г. его произвели в тайные советники – гражданский чин 3-го класса, соответствовавший армейскому генерал-лейтенанту. В июне 1917 г. Н. Н. Бурденко предлагал его кандидатуру для замещения вакантной должности Московского окружного военно-санитарного инспектора, однако это назначение так и не состоялось.

В июле 1917 г. В. П. Кравков был уволен из армии приказом начальника санитарного управления Юго-Западного фронта, за которым стояли интриги Совета санитаров Упсанюз, подозревавшего заслуженного военного врача в «недостаточном углублении демократических начал» в своей работе. В августе 1917 г. он вернулся в Москву.

Сведения о следующем годе жизни В. П. Кравкова крайне скудны. Неизвестно, где он встретил Октябрьскую революцию 1917 г., как воспринял установление советской власти, где служил и чем занимался все это время. Первые сведения о деятельности Василия Павловича после Октябрьской революции относятся лишь к осени 1918 г., когда заслуженного военного врача привлекли к организации военно-санитарных служб советского государства. В октябре 1918 г. под его руководством была создана амбулатория управления делами Реввоенсовета Республики. Он возглавлял ее до осени 1919 г., в дальнейшем продолжал сотрудничество с советскими военно-санитарными учреждениями.

Жизнь В. П. Кравкова оборвалась трагически. В июле 1920 г. он был арестован органами ВЧК по обвинению в злоупотреблениях при оформлении освобождений от призыва в РККА. 13 июля 1920 г. Василий Павлович был осужден Президиумом ВЧК и приговорен к высшей мере наказания. Скорее всего, согласно традициям того жестокого времени, его расстреляли в тот же день. Место его захоронения неизвестно и поныне.




ДНЕВНИКИ ВОЕННЫЕ И НЕВОЕННЫЕ


Привычка вести дневниковые записи выработалась у В. П. Кравкова в годы русско-японской войны. Мобилизация, затронувшая и стоявшие в Рязани войска 35-й пехотной дивизии, совпала по времени с глубоким внутренним кризисом в семье Кравковых. Несовместимость жизненных позиций супругов создавала все новые и новые поводы для взаимной конфронтации. Отправляясь на фронт с тяжелым предчувствием, что с войны уже не вернется, Василий Павлович серьезно беспокоился за воспитание детей, остававшихся на попечении жены. Так и появилась у него идея хоть опосредованно, через текст дневника, но донести до 11-летнего сына Сергея и 9-летней дочери Ляли, когда те повзрослеют, свои мысли и переживания, призванные стать для них нравственным ориентиром во взрослой жизни.

Однако с войны В. П. Кравков вернулся живым, здоровым, с тремя боевыми орденами и чином «штатского генерала». Несмотря на длительное отсутствие дома, частая переписка позволила ему оказать достаточное влияние на воспитание сына и дочери, во многом ставших его единомышленниками. Дневниковые записи, задуманные как «загробное напутствие» отца детям, таким образом, не были использованы по прямому назначению. Но ставшие итогом ежедневных наблюдений и размышлений записки, очевидно, были интересны не только родственникам и друзьям автора. Они были подвергнуты литературной обработке и, судя по написанному в 1912 г. предисловию, готовились к печати. Однако при жизни Василия Павловича их издание так и не было осуществлено. До настоящего времени из дневника Русско-японской войны опубликован лишь значительный фрагмент, повествующий о Ляоянском сражении, который появился в 1991 г. на страницах альманаха «Время и судьбы» благодаря усилиям В. Ф. Молчанова[5 - Свет милосердия. Дневник участника Русско-японской войны (1904–1905) дивизионного врача В. П. Кравкова // Время и судьбы. «Военные мемуары». Вып. 1. М., 1991. – С. 259–286.).]. Основной же массив дневников В. П. Кравкова периода Русско-японской войны еще ждет своих исследователей и публикаторов.

Интересно отметить, что привычка вести дневниковые записи сохранилась у Василия Павловича и в мирное время. В фондах НИОР РГБ имеется ряд его записок, датируемых 1907–1914 гг. В основном они посвящены отношениям с супругой, ставшим в эти годы еще более проблемными.

Неудивительно, что в августе 1914 г., оказавшись на фронтах новой войны – Первой мировой, – В. П. Кравков без труда вернулся к практике письменной фиксации впечатлений переживаемого момента. Итогом его ежевечерних бдений стал интересный письменный памятник, доносящий до нас живой голос непосредственного участника масштабного исторического события.

Кампанию 1914 г. В. П. Кравков начал в должности корпусного врача XXV армейского корпуса. В составе 5-й армии Юго-Западного фронта он участвовал в сражениях Галицийской битвы на территории Холмской, а затем Люблинской губернии, обеспечивал эвакуацию раненых в ходе сражения у Замостья в августе-сентябре 1914 г., затем вместе с частями корпуса вошел в австрийскую Галицию.

Дневниковые записи Василия Павловича за август 1914 г. носят отрывочный, порой схематичный характер. Чувствуется, что фрагменты, посвященные первым дням войны, он планировал впоследствии отшлифовать и дополнить, однако сделать этого так и не успел. Обстановку в штабе XXV армейского корпуса В. П. Кравков рисует преимущественно через призму своих не очень приязненных отношений с командиром корпуса генералом от инфантерии Д. П. Зуевым и начальником штаба генерал-майором Л. В. Федяем. Им хорошо передано замешательство штабных чинов в первые дни военных действий, атмосфера подозрительности и шпиономании (не всегда, впрочем, безосновательных), недостаточное внимание корпусного начальства к вопросам санитарного обеспечения и снабжения войск, сумятица и неразбериха поспешного отступления частей корпуса от Замостья на Красностав, а затем и на Избицу. Горький опыт неудачной для русского оружия войны в Маньчжурии заставил автора дневника быстро пасть духом, увидев в действиях корпуса знакомые по прошлой кампании признаки военного поражения. Видимо, воспоминаниями о пережитом на Русско-японской войне вызвано то крайнее недоверие, с которым В. П. Кравков относился к известиям об успехах русских войск в Восточной Пруссии и на львовском направлении. Однако возвращение взятого было австрийцами Красностава, а затем Замостья, и уверенное продвижение частей корпуса к русско-австрийской границе подействовало на него воодушевляюще.

2 (15) сентября 1914 г. В. П. Кравков, следуя со штабными чинами в обозе корпуса, пересек государственную границу Австро-Венгрии у деревни Мощаницы. «Сердце замирает от сознания, что австрийцы из нашей земли изгнаны, и мы ступаем на их землю», – записал он вечером того же дня. Страницы дневника точно отражают обстановку, в которой проходило вступление русских войск в Галицию: толпы австрийских пленных, масса брошенного отступавшим противником имущества, проблемы с продовольствием и ночлегом в бедных польских деревушках. Большое впечатление произвело на автора пребывание в Сеняве, роскошном и богатом памятниками духовной и материальной культуры имении князей Чарторыйских.

Однако долго находиться в австрийской Галиции ему не пришлось – через две недели телеграммой из штаба 5-й армии В. П. Кравков был извещен о назначении на должность начальника санитарного отдела штаба 10-й армии Северо-Западного фронта. Для переезда к новому месту службы ему пришлось предпринять длительное путешествие через занятые русскими войсками австрийские земли, Люблинскую и Холмскую губернии Царства Польского. Описание этой поездки, встреч и разговоров с местным населением, картины прифронтового Люблина и тылового Холма содержат немало интересных заметок, раскрывающих панораму жизни в западных губерниях Российской империи осенью 1914 г.

На новом месте службы – в штабе 10-й армии, располагавшемся в октябре 1914 г. в Красностокском Рождествено-Богородицком женском монастыре, В. П. Кравкову пришлось фактически взять на себя основные заботы по созданию и налаживанию функционирования санитарного отдела. Неприятной для него особенностью организации санитарных отделов армий оказались положения исправленного в августе 1914 г. Устава о полевой службе (1912), согласно которым руководителями этих учреждений вместо военных врачей назначались строевые офицеры, зачастую обладавшие весьма приблизительными представлениями о санитарии. Возникла также некомфортная для автора ситуация, когда он, действительный статский советник, т. е. «штатский генерал», оказался подчиненным начальника санитарного отдела – армейского полковника. Сложившееся положение стало причиной постоянных трений в служебных отношениях В. П. Кравкова с А. О. Завитневичем, а в 1915 г. – и с его преемником В. П. Евстафьевым.

Фоном для событий конца 1914 – начала 1915 г., описанных в дневнике В. П. Кравкова, стала Лодзинская операция, проводившаяся войсками 1-й, 2-й и 5-й армий Северо-Западного фронта генерала от инфантерии Н. В. Рузского. 10-я армия генерала от инфантерии Ф. В. Сиверса прикрывала тыл операции со стороны Восточной Пруссии. Перед ней была поставлена задача овладеть районом Мазурских озер.

Фронтальное наступление в лесисто-болотистой местности Восточной Пруссии развивалось тяжело. Его условия усугубились еще тем, что к концу первой недели ноября 1914 г. установилась морозная погода, русские же войска оказались без теплой одежды. Итогом продвижения частей 10-й армии по германской территории стал выход на линию Мазурских озер, овладеть же этим районом так и не удалось. В середине ноября события на Висле потребовали переброски резервов армии к Варшаве.

Лодзинская операция завершилась с неопределенным исходом. С одной стороны, удалось предотвратить осуществление плана германского командования по окружению 2-й и 5-й русских армий. С другой стороны, планировавшееся наступление русских войск вглубь Германии также было сорвано. По окончании операции лишились своих постов командующие 1-й и 2-й армий генералы от кавалерии П. К. фон Ренненкампф и С. М. Шейдеман.

Дневниковые записи В. П. Кравкова отразили циркулировавшие в среде генералитета и офицерства слухи, обвинявшие П. К. фон Ренненкампфа в преступном бездействии в дни катастрофы 2-й армии А. В. Самсонова в августе 1914 г. Негативное отношение автора к личности командующего 1-й армии во многом подогревалось его постоянным собеседником генерал-майором Г. Д. Яновым, начальником этапно-хозяйственного отдела штаба 10-й армии, которому за время службы в штабе П. К. фон Ренненкампфа удалось накопить немало компромата на своего бывшего шефа.

В ноябре 1914 года штаб армии вслед за наступающими войсками переместился на территорию Восточной Пруссии и расположился в городке Маргграбова (ныне Олецко в Польше). 7 (20) ноября в дневнике В. П. Кравкова появились первые впечатления от пребывания в Германии: «Боже мой, какая потрясающая картина всеобщего разрушения; в селениях ни одной живой души; здания все исковерканы как после землетрясения. Около часу дня прибыл в Марграбово, бывшее, очевидно, до войны весьма благоустроенным местечком, а теперь… теперь представляющ[ее] все ту же надрывающую душу картину опустошения и разгрома; выбиты зеркальные стекла в магазинах, все в них переворочено, разбито, перековеркано; по улицам разбросаны зонты, манекены, шляпы, платки, битые бутыли, лампы, вазы, изорванные книги, ноты, картины, всякая утварь. Здания с пробитыми крышами и зияющими без рам и стекол окнами; водопроводные, электрическ[ие] осветительные и обогревательные сооружения в домах все приведены в негодность злобно-мстительной рукой удалившегося врага; жизнь, когда-то бившая ключом, здесь совершенно замерла; и как-то странно видеть, что среди всеобщего разрушения часы на костеле продолжают ходить и бить».

В Маргграбове В. П. Кравкову довелось задержаться надолго. Здесь, вместе с приехавшим навестить его сыном Сергеем, он встретил новый, 1915 год. Частые поездки по военно-санитарным учреждениям, расположенным в городках Восточной Пруссии, оставили на страницах его дневника много интересных заметок о жизни этого региона в период пребывания в нем русских войск.

Вскоре после начала Августовской операции в январе 1915 г. штабу 10-й армии пришлось поспешно эвакуироваться из Маргграбовы. «Отступаем в большом беспорядке, – отмечал Василий Павлович в первых числах февраля, – много утеряно обозов, интендантск[ого] имущества, скота и пр. Не со всеми частями штаб вошел в связь… Положение наших войск в отношении продовольствия – отчаянное».

Вину за беспорядочный характер отступления, повлекшего за собой гибель в окружении 20-го армейского корпуса генерал-лейтенанта П. И. Булгакова, автор дневника возлагал преимущественно на командование 10-й армии – Ф. В. Сиверса и начальника штаба генерал-майора барона А. П. фон Будберга. В этом плане интересно сопоставить дневник В. П. Кравкова с «самооправдательными» мемуарными записками самого А. П. фон Будберга, впоследствии видного деятеля Белого движения и русской эмиграции, в которых он освящал действия штаба 10-й армии в период зимних боев 1915 г. под Августовом в подчеркнуто выгодном для себя ключе, обвиняя в произошедшем одного лишь Ф. В. Сиверса[6 - Будберг А. П. Из воспоминаний о войне 1914–1917 гг. Третья Восточно-Прусская катастрофа 25.01. – 08.02.1915. С.-Франциско, б.г.].

С февраля 1915 г. новым пристанищем штаба 10-й армии стал губернский город Гродно. Здесь В. П. Кравкову довелось неоднократно быть застольным собеседником великого князя Андрея Владимировича, приезжавшего для выяснения причин отступления 10-й армии. Заслуживают также внимания отзывы автора дневника о новом командующем армией – генерале от инфантерии Е. А. Радкевиче, о начальнике штаба генерал-майоре И. И. Попове, о других чинах штаба и их взаимоотношениях.

В Гродно В. П. Кравков узнал, что его работа в начальный период войны была отмечена орденом Св. Станислава 1-й ст., пожалованным ему высочайшим приказом от 25 января (7 февраля) 1915 г. «Теперь я, значит, генерал настоящий, – с юмором комментировал свое награждение Василий Павлович, – со звездой и лентой через плечо». Вскоре последовало и новое отличие – 3 (16) мая 1915 г. он стал кавалером ордена Св. Анны 1-й ст.

Пасхальные дни 1915 г. В. П. Кравков провел в отпуске в Москве. Наведывался он также и в Петроград по делам службы, встречался с братьями Николаем и Сергеем. Однако пребывание среди родных не принесло ему душевного успокоения: мысли о здоровье дочери, с 1907 г. страдавшей прогрессирующей глухотой, отравляли все его существование. Видимо, в них прежде всего стоит искать причины минорного настроения автора дневника в последовавшие летние месяцы.

Все лето 1915 г. прошло под знаком начавшегося «великого отступления» русской армии из польских и прибалтийских губерний. В. П. Кравков тяжело переживал неуспехи российского оружия, видя его основную причину в несовершенстве государственного устройства империи, бесталанности полководцев, равнодушии военно-бюрократической машины к судьбам простых защитников Родины.

В августе 1915 г. в Гродно к отцу приехал сын Сергей. 11 (24) августа 1915 г. В. П. Кравков записал: «Мой Сергунюшка уже не первый день как живет со мной и наблюдает во всех характерных особенностях все творящееся у нас здесь на передовом театре; он с начала войны считал меня за мрачного пессимиста в предсказаниях и предвидениях относител[ьно] могущего и долженствующего (логически) быть для нас прескандального по позору оборота боевых действий с немцами; свою скорбную прогностику я всегда старался обосновать в его глазах путем индуктивным, с обращением каждый раз его внимания на каждую мелочь – как на микрокосм. Теперь для его взора открылось более широкое поле размышлений на проклятую тему наших частых споров о первопричине и законосообразности того, что действительность во всех изгибах российской истории не может быть иной, как лишь очень и очень безотрадно грустной. Здесь, на театре войны, он неожиданно оказался в положении Данте в аду, по к[ото] рому вожу его я в качестве Вергилия. Смотри, слушай, внимай, анализируй и делай выводы…»

До конца августа 1915 г. санитарный отдел штаба 10-й армии был эвакуирован из Гродно в Вилейку, а осенью был переведен к остальным штабным учреждениям в Минск. Вращение в специфической среде высокопоставленных кадровых военных, не отличавшихся широтой интеллектуальных горизонтов, угнетало В. П. Кравкова. Ежедневно видя перед глазами картины нравственного разложения штабного офицерства и генералитета, он все больше приходил к выводу о необходимости поиска иного места службы, пусть и на более низком уровне, чем штаб армии. Воспользовавшись отпуском на Рождество и новый, 1916 год, проведенным, как и прежде, в Петрограде и Москве, Василий Павлович добился своего перемещения на менее престижную, но более соответствовавшую его жизненной позиции должность корпусного врача.

В ходе непродолжительной службы в штабе XLIV армейского корпуса, располагавшегося в селе Ивенец Минского уезда и губернии, В. П. Кравкову довелось познакомиться с генерал-лейтенантом Н. А. Бржозовским, бывшим комендантом крепости Осовец и руководителем ее обороны в минувшем году, а также с будущим советским военачальником и военным историком М. С. Свечниковым, в то время – подполковником, исполнявшим обязанности начальника штаба корпуса. Люди и обстановка в прифронтовом штабе корпуса разительно отличались в лучшую сторону от той, которую Василий Павлович наблюдал в штабе армии. Это позволило ему несколько успокоиться душой.

В конце января 1916 г. В. П. Кравков узнал о своем переводе в 12-ю армию Северного фронта на должность корпусного врача XXXVII армейского корпуса, который формировался в Риге. Столица Прибалтийского края очаровала его. «Вкушаю своеобразные прелести жить в большом культурном центре при отсутствии в нем людского кипения, – писал Василий Павлович 14 (27) февраля 1916 г., – Тишина и покой – нет сутолоки, нет снующей массы людей, да и солдаты попадаются не на каждом шагу, скромно погромыхивают трамваи под аккомпанемент редкой артиллерийской канонады, музыкально как-то звучат бубенчики изящных фурманщиков; здесь люди иной нации, по привычке ошибочно иногда в обращении их назовешь «пане». Все-все здесь пропитано немецким духом».

Одной из основных забот В. П. Кравкова в это время была организация противогазовой защиты вверенных его попечению воинских частей. Также пристальное внимание уделялось борьбе с цингой и тифом.

Теплые, дружеские отношения сложились у В. П. Кравкова с корпусным командиром – генерал-лейтенантом Д. А. Долговым, с которым он был знаком еще по службе в XXV армейском корпусе. Человек разносторонних интересов, он разделял и либеральные политические взгляды Василия Павловича. Поэтому, когда в апреле 1916 г. Д. А. Долгов был переведен на должность командира VII Сибирского армейского корпуса, также державшего оборону в окрестностях Риги, за ним вскоре последовал и корпусной врач.

В июле 1916 г. военно-санитарные учреждения VII Сибирского корпуса успешно справились с массовым потоком раненых, вызванным неудачным наступлением частей 12-й армии на Бауском направлении под руководством давнего знакомого Василия Павловича по Русско-японской войне – генерала от инфантерии А. Н. Куропаткина, с февраля 1916 г. занимавшего должность главнокомандующего армиями Северного фронта. Командир корпуса Д. А. Долгов «за боевые отличия» представил В. П. Кравкова к производству в следующий чин – тайного советника, соответствовавший армейскому генерал-лейтенанту. Однако в штабе 12-й армии документу не дали ход, и корпусной врач был награжден лишь мечами к имевшемуся у него ордену Св. Анны 1-й ст. Этого отличия В. П. Кравков был удостоен высочайшим приказом от 1 (14) января 1917 г.

Записки «рижского периода» службы Василия Павловича также интересны его оценками командующего 12-й армии генерала от инфантерии Р. Д. Радко-Дмитриева, начальника штаба армии генерал-лейтенанта В. В. Беляева, сведениями о деятельности общественных организаций, содействовавших работе военно-медицинских учреждений.

В августе 1916 г. VII Сибирский корпус был переведен на Юго-Западный фронт и включен в 7-ю армию генерала от инфантерии Д. Г. Щербачева[7 - Интересной параллелью дневникам В. П. Кравкова этого периода является финальная часть записок Ф. А. Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста», относящаяся к периоду с ноября 1916 по февраль 1917 гг. Их автор служил в это время на 5-й батарее 12-й Сибирской стрелково-артиллерийской бригады в составе VII Сибирского армейского корпуса, которая стояла сначала в Шумлянах, а позднее в Рудниках. Примечательно, что В. П. Кравков в записях от 25 марта и 11 мая 1917 г. упоминает и самого Ф. А. Степуна, запомнившегося ему выступлениями на революционных митингах.]. В. П. Кравков вновь оказался в занятой русскими войсками австрийской Галиции. После элегантной Риги местом его пребывания стало захолустное местечко Завалов (ныне село в Подгаецком районе Тернопольской области Украины). Здесь в октябре 1916 г. ему довелось пережить неудачную попытку наступления войск 7-й армии, стоившую поста командиру корпуса Д. А. Долгову. По дневниковым записям этого времени видно, как все отчетливее проявлялись грозные симптомы разложения армии, а политическая обстановка в России, за которой на фронте следили по газетам, становилась день ото дня все напряженнее.

В декабре 1916 г. В. П. Кравков отправился в очередной отпуск домой. Накануне его отъезда вся русская пресса говорила лишь об одном – о загадочном убийстве фаворита царской семьи Г. Е. Распутина. Василий Павлович искренне возмущался: «Смерть какого-то проходимца Распутина заслонила, по-видимому, все события фронта и тыла; и это – в момент великой трагедии, решающей судьбы русского народа! До какого падения дошла страна, доведенная бухарской системой управления!»

31 декабря 1916 г. (12 января 1917 г.) В. П. Кравков записал в свой дневник: «Последний день проклятого года. Прочитал на досуге литературу по истории французской революции. Как много похожего на переживаемый теперь кавардак во внутренней политической жизни России!»

В первые дни нового 1917 года Василий Павлович посетил Петроград. Визит по служебным делам в Главное военно-санитарное управление произвел на него тягостное впечатление: «Карьерный пафос, протекционистское засилье без разбора средств достижения идут во всю ширь российского бесстыдства… Великие князья, великие княгини…, наибольшие военные магнаты бесцеремонно расправляются ставленничеством на жирные и пухленькие местечки чуть ли не своих денщиков и камердинеров. Главный инспектор беспрекословно творит волю господ положения… Творятся подлости безо всякого оттенка благородства…» Общественные настроения в столице империи также оставляли желать лучшего: «По адресу «темных сил» и творящегося озорства в «сферах» все настроены возбужденно и озлобленно, можно сказать – революционно. Жаждут с нетерпением все дворцового переворота…; с удовольствием это все смакуют». «Кошмарное ожидание имеющего совершиться чего-то катастрофического», – подытожил он свои впечатления от внутреннего положения в уставшей от войны стране. Минуты отдыха среди родных также не приносили успокоения, напоминая Василию Павловичу о горе дочери, помочь которому он был не в силах.

Несмотря на то что во время отпуска В. П. Кравков констатировал назревание революционной ситуации в России, Февральская революция 1917 г. стала для него полной неожиданностью. Человек либеральных взглядов, симпатизировавший партии кадетов, поначалу он воспринял ее восторженно. 12 (25) марта 1917 года он писал: «Переживаю медовые дни нового миросозидания – российского возрождения! Теперь мы, россияне, на к[ото] рых наши культурные союзники вправе были смотреть брезгливо, делаемся равными среди них. Уж не будет теперь наш экс-бухарский режим находиться в кричащем противоречии с возвышенными освободительными началами, из к[ото] рых сложилась для союзников наших идеология текущей войны! Союзники наши уже не будут теперь в компании с «дурным обществом»… Самодержавие проклятое, как ни на какую из живых сил не опиравшееся, довело себя до логического конца: навеки сгинуло в атмосфере смрадных газов!»

Однако картины прогрессирующего разложения армии и падения воинской дисциплины уже в конце апреля заставили Василия Павловича разочароваться в «свободной России». Не помогло и запоздалое производство в чин тайного советника, о котором он был извещен телеграммой из Петрограда 11 (24) мая 1917 г. Словно по иронии судьбы, как раз в это время обращение «господин тайный советник», введенное вместо старорежимного «ваше превосходительство», уже активно вытеснялось новыми – «гражданин» и «товарищ»…

Заслуживают внимания запечатленные на страницах дневника взгляды В. П. Кравкова и окружающего его офицерства на политические процессы в стране, на их влияние на боеспособность армии. Весьма характерны для рассматриваемой эпохи и той социальной среды, к которой принадлежал Василий Павлович, критические оценки деятельности левых партий, и в частности – большевиков, появляющиеся в дневнике с апрельских дней 1917 г.[8 - Критические стрелы В. П. Кравкова по адресу партии большевиков и ее руководителей затруднили доступ исследователей к его дневнику в советское время, когда он хранился в фондах отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина: на обложках трех рукописных тетрадей за апрель – август 1917 г. (НИОР РГБ, Ф.140, к. 7, ед. 13–15) имеется датированная 20 октября 1955 г. карандашная надпись: «Выдается по разрешению зав. отделом».]

В июне 1917 г. Н. Н. Бурденко, только что оставивший пост и.д. главного военно-санитарного инспектора, предлагал кандидатуру В. П. Кравкова для замещения вакантной должности Московского окружного военно-санитарного инспектора, однако это назначение так и не состоялось. Василий Павлович грустно констатировал: «До революции существовал царский и бюрократический протекционизм и непотизм, теперь загулял во всю ширь протекционизм и непотизм «революционный!»

Провал плохо подготовленного Временным правительством июньского наступления 1917 г., вызвавший отход полностью разложившихся соединений русской армии из последних остававшихся под ее контролем районов Австро-Венгрии, поверг В. П. Кравкова в еще большее уныние. «Русь теперь в параличе, из всех способностей сохранилась у нее еще единственная способность неистощимого словоговорения, обусловленного неизлечимой болезнью зуда языка, и во власти разгула стихий, слившихся из фанатизма, невежества, авантюризма, провокации и предательства!..» – писал он в начале июля 1917 г. Разгулявшаяся солдатская вольница невольно заставляла его задаваться вопросом: «Было ли в истории человеческих революций что-нибудь подобное нашей революции, чтобы свобода превращалась в безумный разврат, и воины «революционной» армии теряли чувство чести, совести и любви к родине?!»

7 (20) июля 1917 года В. П. Кравков был уволен из армии приказом начальника санитарного управления Юго-Западного фронта. Как ему удалось выяснить, за ним стояли интриги Совета санитаров Упсанюз, подозревавшего заслуженного военного врача в «недостаточном углублении демократических начал» в работе. По этому поводу Василий Павлович пророчески писал: «Я так рад, что окончательно уезжаю с этого кровавого поля битв славной «революционной» всероссийской армии, оскверненного небывалой еще в истории человечества какой-то отвратительной мешаниной людского идиотизма с классическо-русским срамом, позором и бесчестием. Еду теперь уже на третью кампанию – на гражданскую войну, ч[то] б[ы] умирать вместе с своей семьей».

С фронта В. П. Кравков отправился домой в Москву. Об окружавшей его действительности он с грустью писал: «Бюрократическая самодержавная сволочь прежнего режима сменилась самодержавной хамократической сволочью нового режима». Новые политические тенденции в жизни страны вызывали у него мрачные предчувствия. «Чувствуется, что мы, взрослые люди, попали в плен к озорникам-гимназистам!.. – писал он в июле 1917 г. – Были раньше царские холуи, теперь – не оберешься холуев презренной черни, явочным порядком захватывающих себе вкусные жареные кусочки и теплые местечки… Одно утешение, что все эти проходимцы будут иметь продолжительность жизни мыльных пузырей».

3 (16) августа 1917 г. В. П. Кравков вернулся в Москву и прекратил ведение своего дневника. За три года войны из-под его пера вышел оригинальный исторический источник, полный ценных свидетельств очевидца важных исторических событий. Записки Василия Павловича содержат уникальные сведения «из первых рук» об обстановке в штабах русских армий и в войсках, повествуют о его встречах с великими князьями и видными военачальниками русской армии. Его талант ученого-медика, с присущими ему наблюдательностью, скрупулезной методичностью и аналитическим подходом к окружающей действительности, таким образом, сослужил хорошую службу также и отечественной исторической науке.

Весной 1919 г., чуть более чем за год до своего ареста и гибели в застенках ВЧК, В. П. Кравков передал Румянцевскому музею большую часть документов своего домашнего архива – военные дневники и многочисленные документальные приложения к ним, письма, газетные вырезки, карты и многое другое. Благополучно пережив десятилетия забвения в архивном хранилище «Ленинки» и в фондах НИОР РГБ, наиболее ценные из этих свидетельств минувшей эпохи теперь становятся доступными широкому кругу читателей.




НАУЧНАЯ ЦЕННОСТЬ ДНЕВНИКОВ В. П. КРАВКОВА


Военные дневники В. П. Кравкова – уникальный комплекс исторических документов, отличающихся ярким и образным языком. В них раскрываются картины жизни русской армии в ходе двух войн начала ХХ в., оказавших значительное влияние на дальнейшее развитие российского общества. Подмеченные автором дневников сцены прифронтовой жизни подвергаются осмыслению хорошо информированным, думающим человеком с широкими интересами, обширным научным и общекультурным кругозором. Оценки видных деятелей и знаковых событий своего времени, даваемые автором, заслуживают внимания отечественных историков, которые в канун 100-летнего юбилей Первой мировой войны получают в свое распоряжение ранее малоизвестный и труднодоступный исторический источник.

Согласно предложенной А. С. Рейнгольдом классификации военных дневников, разделяющей подобного рода исторические документы на шесть категорий, записки В. П. Кравкова можно отнести ко второму типу – «дневники командиров средних соединений, описывающих военный опыт…»[9 - Рейнгольд А. С. Восприятие Первой мировой войны в военных дневниках: сравнительный анализ отечественных и западноевропейских источников: дис. канд. филологич. наук: 10.01.03., М., 2011, с. 69.] Однако такое определение не лишено некоторой доли условности: все же автор дневника, хотя и служил по военному ведомству, не был кадровым военным, и в своих записках подчеркнуто дистанцируется от военной касты, неизменно акцентируя неприглядные моменты в поведении ее представителей. Данное обстоятельство, на наш взгляд, показывает, что предлагаемая А. С. Рейнгольдом классификация, при всех ее очевидных достоинствах, все же нуждается в дальнейшей проработке и уточнении, поскольку в нынешнем виде, к сожалению, не учитывает всего многообразия разновидностей жанра «военный дневник».

Как представляется, научная ценность военных дневников В. П. Кравкова заключается прежде всего в богатой информации о социально-психологической стороне Русско-японской и Первой мировой войн, о восприятии этих событий различными сегментами русского общества как на фронте, так и в тылу, в том числе – с оглядкой на происходившие в стране общественно-политические процессы. В этом контексте понятен интерес современных исследователей к наследию В. П. Кравкова. Показательным, на наш взгляд, является факт использования опубликованных на тот момент фрагментов его дневника периода Русско-японской войны в работах основоположника военно-исторической антропологии и психологии Е. С. Сенявской[10 - См., в частности, Сенявская Е. С. Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России. М.: РОССПЭН, 1999.]. С публикацией записок В. П. Кравкова за 1914–1917 гг. существенно расширяется источниковая база для работы специалистов, занимающихся вопросами психологии участников вооруженных конфликтов.

Очевидно, что комплексное изучение дневников В. П. Кравкова привнесет немало нового и в историографию собственно Первой мировой войны. Нельзя не согласиться с современным исследователем И. В. Образцовым, справедливо отметившим, что «история Первой мировой войны в отечественной и зарубежной литературе в основном представлена работами, анализирующими военно-политическую, оперативно-тактическую и социально-экономическую составляющие конфликта. Социологическая и социально-психологическая стороны проблемы оставались, как правило, вне поля зрения исследователей. А ведь сущность причин, по которым Россия по окончании Первой мировой войны не оказалась ни в лагере победителей, ни в стане побежденных, лежит именно в области анализа ее «живой силы» – психического состояния и социального самочувствия военнослужащих на фронте и гражданского населения в тылу»[11 - Образцов И. В. «Неизвестный анализ Первой мировой» // Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. Жуковский; М.: Кучково поле, 2001, с. 417]. Военные дневники В. П. Кравкова дают благодатный материал для анализа именно этих аспектов военного конфликта, пропущенного через призму личностного восприятия автора.

Таким образом, в настоящее время имеются все основания полагать, что дневники В. П. Кравкова, первым шагом к изучению которых является настоящая публикация, окажутся востребованными как российским и зарубежным научным сообществом, так и всеми, кто интересуется отечественной историей.

В заключение автор настоящей публикации хотел бы искренне поблагодарить заведующего НИОР РГБ В. Ф. Молчанова, чья работа 1991 г. послужила образцом для обработки и комментирования текста В. П. Кравкова, профессора Рязанского государственного медицинского университета им. И. П. Павлова Д. Г. Узбекову, автора первой комплексной биографии видных представителей семьи Кравковых, за постоянную консультативную поддержку, а также создателя интернет-проекта «Русская армия в Великой войне» А. А. Лихотворика за возможность использования картотеки проекта при составлении примечаний к тексту.



    М. А. Российский,
    кандидат исторических наук




1914





Август


8 августа[12 - Все даты в дневнике указаны по старому стилю.]. Светлое лазурное небо. Третий день нашей стоянки в Холме[13 - Холм – губернский город Холмской губернии (с 1912 г.), ныне Хелм, город на правах повята в Люблинском воеводстве (Польша).]. Не хотел было писать дневника, да и не мог от волнения при виде того, что все совершающееся вокруг является точной копией всего того, что пришлось наблюдать еще и в японскую кампанию[14 - В. П. Кравков принимал участие в русско-японской войне 1904–1905 гг. Ее событиям посвящен первый военный дневник автора. Его значительный фрагмент, повествующий о Ляоянском сражении (1904), был опубликован в альманахе «Время и судьбы» (Свет милосердия. Дневник участника русско-японской войны (1904–1905) дивизионного врача В. П. Кравкова // Время и судьбы. «Военные мемуары». Вып. 1. М., 1991. – стр. 259–286.).]; уже не было и не чувствовал в себе захвата новизны от впечатлений бытия, к[ото] рого судьбе угодно было заставить меня проживать вторично. Но как ни тяжело мне браться за перо – не могу я молчать, ч[то] б[ы] хотя в слабых штрихах не отмечать всей бездны вставшей передо мной теперь кошмарной действительности, превзошедшей организационным развалом, моральной растленностью и умственным отупением высшего командного состава даже и то, что мне пришлось видеть в злополучные дни минувшей кампании. Передо мной неподдающаяся описанию мрачная картина полного разгула наглого самодурства, безбрежного невежества в своем деле, забубенного узколобого эгоизма, вопиющей бессовестности, совершенного отсутствия у власти стоящих людей и элементарного чувства долга, и чувства значительности переживаемого Россией момента. Вот кто истинные революционеры, губящие Россию[15 - Которые, как нарочно, стараются всячески испортить и испакостить данный им в руки дивный богатый инструмент – солдатскую массу… (Примеч. автора)], живущие только в свое сытое личное благоутробие – что им солдат, какое им дело до участия в солдатской душе, – в удовлетворении солдата всем необходимым по закону, в том, что от нелепого, непродуманного их распоряжения и преступного незнания дела могут погибнуть понапрасну десятки тысяч жизней «серой скотинки»; они в позаправской войне играют совершенно en passant[16 - Мимоходом (фр.)] солдатами, как игрушечными солдатиками, не чувствуя за собой никакой нравственной ответственности. Свое глубокое незнание и неподготовленность к боевому делу они стараются компенсировать беспредметной суетой и грубыми окриками и бесцеремонным обращением с теми же солдатами, представляющими из себя поистине такое золото, к[ото] рым наши командиры и в подметки не годятся – гробы повапленные! Разлагающиеся зловонные живые трупы! О, Боже! Как страшно доверять им свою жизнь, свою судьбу. Я не боюсь смерти и не прочь умереть за свою дорогую родину, но невыносимо тяжело сознавать, если ею я буду обязан самовлюбленному идиотству наших военачальников, этих с прогнившей совестью нравственных подлых уродов, к[ото] рым больше бы к лицу шел арестантский халат, а не военный мундир…

Нервная сила моя на три четверти уходит на борьбу с внутренним врагом в лице всего штаба, все ответственные чины к[ото] рого меня прямо-таки бегут, от меня прячутся; им «некогда» все с самого начала мобилизации говорить со мной по вопросам, касающимся службы; они боятся меня, сознавая, что я все вижу и понимаю, и готов работать вовсю при провальной системе при надлежащей организации, чего в штабе-то и не имеется. Начальник штаба – полоумный Федяй[17 - Федяй Леонид Васильевич (1859 – после 1922) – генерал-майор (1907), начальник штаба 25-го армейского корпуса в феврале – августе 1914 г. С октября 1914 по октябрь 1915 гг. командовал бригадой 61-й пехотной дивизии, с октября 1915 по апрель 1917 гг. – 31-й пехотной дивизией. Генерал-лейтенант (1916). 18 апреля 1917 г. вследствие контузии был отчислен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа. Летом-осенью 1917 года возглавлял Комиссии по «украинизации» войск Юго-Западного фронта. С начала апреля 1918 г. состоял в армии Украинской Державы: был генеральным значковым, с июня 1918 г. – начальником 14-й пехотной дивизии, с сентября 1918 г. – 7-й пехотной дивизии. В декабре 1918 г. выехал на Дон. Состоял в резерве Вооруженных сил Юга России и Русской армии генерала П. Н. Врангеля. Умер в эмиграции.], вернее «Балдяй», говорит нелепые вещи, делает противоречивые приказания своим подчиненным, из к[ото] рых нек[ото] рые (Лебединский, Кузьминский и еще другие) готовы бы всей душой дело делать, но он их сбивает с толку. Посмотрю немного еще и думаю подать секретно рапорт командиру, что признаю «Балдяя» душевнорасстроенным, могущим натворить больших бед. «Милый, приветливый и любезный» наш принципал[18 - Имеется в виду генерал от инфантерии Д. П. Зуев. (см. ниже)] («поди-ка, попляши!..»), находясь под перекрестным влиянием последнего прапорщика, потерял совсем свое лицо, ничего ровно не зная; от меня – прячется, так как приходится ему от меня выслушивать лишь одни грустного свойства доклады и донесения относительно беспорядочного довольствия н[ижних] чинов, их бесцельного дерганья…

Понимаю, почему в штабной клоаке нашей считаются негодными комендант, интендант, в том числе, может быть, и я. Телеграмма в Москве о моем перемещен[ии] с корп[усным] врачом 17-го корп[уса]. Что за мотив? Где собака зарыта?

Симптомы: загаженность сортира в нашем штабе размещения, несорганизованность совместного питания, всякий предоставлен самопомощи, случай с обедом в клубе… Всего надо добиваться нахрапом.

О том, как по пути следования из Москвы я докладывал, что в эшелоне Остроленск[ому] полк[у][19 - 181-й Остроленский резервный пехотный полк.] давали вонючие порции мяса, не кормили по целым дням горячим…

Забавляются катанием на автомобилях и мотоциклетах (Рябушинский[20 - Рябушинский Владимир Павлович (1873–1955) – русский промышленник и банкир, представитель династии хлопчатобумажных фабрикантов Рябушинских. В 1914 г. добровольцем отправился на фронт, организовал подвижной автоотряд. Был ранен, за участие в боевых действиях был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени и произведен в офицерский чин.] и пр.)

На другой день при мне с подчеркиванием Зуев[21 - Зуев Дмитрий Петрович (1854–1917) – генерал от инфантерии (1911). В 1896–1903 гг. был начальником штаба Отдельного корпуса жандармов. С июня 1910 по август 1914 гг. командовал 25-м армейским корпусом. В сентябре 1914 г. принял командование над 29-м армейским корпусом 11-й армии. В апреле 1915 г. корпус был передан в состав 3-й, а в июне 1915 г. – 13-й армии. В сентябре 1915 г. был назначен главным начальником Двинского военного округа. После Февральской революции был отстранен от должности и 25 апреля 1917 г. зачислен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа. Умер в Петрограде.] заявил свое полное довольство испробованной пищей у нижних чинов, ему, очевидно, желательны одни лишь дифирамбы, ведь недаром он кичится своим корпусом как первым-вторым в России!

Будучи помпадуром, окружил себя личными адъютант[ами] – «Коко» и «Бобо», к[ото] рых сердобольным родителям обещал всячески оберегать от опасности.

Секретничанье от меня и врачей как [от] к[а] ких-то шпионов. Личные сношения заменены письменными (мои соображения о распределении лечебных заведений… моя полевая записка «Балдяю» и Зуеву (последнему о предостережении насчет глаз во время затмения), предостережения их с моей стороны относит[ельно] необходимо[сти] уничтожать следы частей («Ведь мы не в японской кампании,» – отвечали мне.) Дай Бог, и ч[то] б[ы] выразить наступление штаб 9 авг[уста] передвинули на ЮЗ, но это еще как бы не окончилось трагедией т[ак] к[ак] пути отступления отвратительны; какая-то каша: штаб корпуса вместе с дивизион[ным] лазаретом 46-й дивизии и ее штабом…

Воюю более с внутренним врагом… Свидетели: Лебединский, Кузьминский, Рассадкин.

«Не пойдет наш поезд к[а] к идет немецк[ий]»: не слишком ли мы перегибаем палку, увлекаясь все оставлять куропаткинщине; не очень ли долго все собираем свой кулак, не желая действовать растопыренными пальцами… Удивляюсь австрийцам, что не совершают кавалерийский рейдов. Наше «сосредоточение» напоминает таковое же перед Мукденом… Все еще мы раскачиваемся.

Наши начальники – скверные игроки на отличном инструменте. Полное забвение о питании людей. Новая форма: ремни через плечо («для стока воды кармашек») и чем стеснительнее форма, тем к[а] к будто лучше (мнение одного человека, что в этом-де залог дисциплины и выдержки!).

Не страдай интересы родины – с удовольствием бы наблюдал как насыпали бы нашим воеводам австрийцы.

Провоцирующее поведение офицеров в отношении солдат при мобилизации и полное незнание их психологии (случай в трамвае). Неумение обращаться с солдатом, градуировать их нужд[ы] и проч.

Подхалимство, ханжество, тартаренство… При мобилизации забыли друг друга имена и отчества. Не было составлено совсем мобилизац[ионной] записки, кавардак… Сбор лошадей и людей не в Москве, а из своей ошибке гнали их в Серпухов… 70-я дивизия тоже проперла не туда, куда следует.

«Мест нет» в трамвае при мобилизации – семитам!

Страшна мне людская масса, неизвестно куда повернет ее лик.

– Deus ex machina[22 - Бог из машины (лат.)] для меня в жизни.

– Наклонности мои смотреть со стороны даже и в своих увлечениях.

– Грубость нравов вне таких психических переживаний.

– Ремесленники, а не художники.

– Почему я просил меня не назначать в тыл.

– Мой доклад командиру. «Меня раздражает комендант, – сказал Федяй. – «Разнесите его», – повелел командир, сам пряча голову в крыло[23 - Образ страуса, прячущего голову под крыло в случае опасности, часто используется в записках В. П. Кравкова.]…

– Изнеженность нравов офицерства: занавески окон, тишина полная…

– Царство грубой силы, захватное право, всякая этика упразднена.

– Разговоры о санитарии – на разных языках: прокурор советует сжигать у неприятеля одежду, Федяй – лекция о сырой Н2О, ее полезности, о лечении ран землей.

– Ругань жидов, к[ото] рых-де не выносил Дрентельн[24 - Дрентельн Александр Романович (1820–1888) – генерал-адъютант (1867), генерал от инфантерии (1878). В 1878–1880 гг. – шеф Отдельного корпуса жандармов и главный начальник III отделения собственной Е. И. В. канцелярии. В 1880–1881 гг. – временный одесский генерал-губернатор и командующий войсками Одесского военного округа. В 1881–1888 гг. – киевский генерал-губернатор и командующий войсками Киевского военного округа.]; чужд я этой среды.

– Письмо мне из Минска и гранд-пась[янс].

– Гостиные разговоры в вагоне, анекдоты, нет серьезности…

– В Рязани в последний раз побыл на могилах, посмотрел собор, простился с соотчичами.

– Библейские физиономии в Холме, рахили да елеазары…

– Газетное голодание.

9 августа. Выступили на господский двор Джанне[25 - Жданне (Жданное) – деревня в Холмской губернии, ныне в Красноставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] на ЮЗ по большой дороге за 10–12 верст; дорога отвратительная и узкая, в случае поспешного отступления – мышеловка, проселочные еще хуже; кругом – топкие места.

Мой «на лету» разговор с Зуевым по содержанию моего доклада об организации санит[арной] части, где я признавал необходимость для пользы общего дела живое непосредстве[нное] общение со мной представит[еля] штаба корпуса, а не бумажное… Атмосфера взаимной розни и озлобления – растет; уж не считают ли меня за немца? Плачь и стоны моего товарища по несчастью в отношении внутреннего врага – полковника Лебединского, к[ото] рый прямо ставит вопрос – нормальный ли умственно «Балдяй»? Разделяет мою критику на стремление штаба вмешиваться в действия мелких начальников. Чины штаба мне чинят обструкцию; некому жаловаться, т[ак] к[ак] Зуев – пешка в руках окружающих и сам потерял голову; перспектива – страшная, таковы эти «прекрасные» командиры в мирное время! Нет, лучше иметь «собак», да знающих свое дело и умеющих дирижировать своими подчиненными. При внутреннем несогласии – я, как маленькая, но правильно действующая шестеренка, хоть шести пядей во лбу – что могу сделать? Предвижу, что дело добром не кончится. Продолжается наслаждение мотоциклетом и автомобилями… «Тайны» от меня, но не от последнего шофера…

Российская пошехонщина: на распутье две надписи: «Загруда»[26 - Загруда (Загроды) – деревня в Холмской губернии, ныне Загрода в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] и «Демульне», но перемешаны… По дороге много красивых, вроде средн[е] век[овых] замков.

Пролетел сегодня очень высоко неприятельск[ий] аэроплан – все всполошились, начали стрелять, кто – из пушки, кто – из пулемета, из ружей, а кто – и из револьвера (!). Друг друга перестреляли, оказалось 4 раненых и 1 убитый – из пеших.

Я уехал раньше обоза и остановился в Жданском начальном общем гминном училище; штабные же – поодаль, в замке пана, к[ото] рого священник считает австрийским шпионом. Но что пред нашими воеводами значит это, раз только представлены им личный комфорт и удобства?! Ведь Федяй один возит с собой всю домашнюю обстановку!

Не сегодня-завтра м[ожет] б[ыть] бой. Я рад был случаю побывать в штабе 46-й пех[отной] див[изии] и говорить с начальником 3-й Грен[адерской] дивиз[ии][27 - Имеется в виду Ф. Н. Добрышин (см. ниже). Добрышин Филипп Николаевич (1855–1920) – генерал-лейтенант (1907). Начальник 3-й гренадерской дивизии с мая по август 1914 г. Был отстранен от должности распоряжением командующего 5-й армией генерала П. А. леве после боя дивизии 13–14 августа 1914 г. на фронте Замостье – Плоске-Завады.] об организации перевяз[очных] пунктов и госпиталей; послал телеграмму о высылке санитарных транспортов. Мой разговор с плачущей полькой: муж – ушел, в предвидении смерти мрачные мысли в голове, от к[ото] рых ее спасает какая ни на есть работа, «да убивали бы всех нас», не оставляли бы малолетних ребят – «чем ночь мрачней, тем ярче звезды, чем глубже скорбь, тем ближе Бог».

10 августа. Светлый райский день. Призывный зов колокола в убогонькой правосл[авной] церкви. Люди идут кто сюда, кто в костел за версту далее Загруды[28 - Куда я сейчас переселился из Жданне, спасаясь от мириада мух и страшной пыли (Примеч. автора).]. Общий стон от притеснения и жестокости пана Яна Смерчинского[29 - Сморчевский Ян Юстиниан (1858–1938) – граф (1892), владелец Жданне и Вежховины.], замок к[ото] рого занял теперь штаб нашего корпуса (политично ли и практично ли?). Этого пана вся округа ищет убить, но он скрывается и прячется. Священник уверяет, что он шпион.

Вчера, оказывается, стреляли наши солдаты с офицерством в свой же аэроплан!! Эдакая импульсивность и нервность мало обещает утешительного.

Наши штабные главари обставили себя возможно с комфортом и раскатываются в свое удовольствие на автомобилях, тратя большие казенные суммы на их содержание (бензин и пр.) «Балдяй» и все штабные воротилы – сдали несколько передо мной после моего призыва к единству действия и к живому совместному обсуждению вопросов; без затруднений мог выпросить себе для поездки автомобиль, карту для старш[его] врача гигиенич[еского] отряда, а сам моншер[30 - Имеется в виду Д. П. Зуев (см. ниже).] трижды удостоил (!) меня даже внимания, спрашивал как я поживаю и устроился. Посмотрим, что будет дальше. Хотя «Балдяй» и продолжает вести себя недозволительным образом в отношении своих подчиненных (чуть не оторвал сегодня, дернувши, рукав у Лебединского), а вчера играл глупейшую роль жарящегося карася на сковороде в общем нашем совещании с начальниками дивизий, то и дело всякие упущения и безобразия относились на счет плохой организации штаба. Тем не менее, пообожду пока проводить свое намерение с подачей секретного рапорта о вменяемости сего героя, еще поприсмотрюсь и понаблюдаю.

Выписка из приказа по этапам 5-й армии № 2: головной этап в Войславице[31 - Войславице – деревня в Холмской губернии, ныне в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).]; завтра он переименовывается уже в промежуточный этап № 1, а головным этапом (III разряда) становятся Чесники. Военная дорога: Войславице – Грабовец[32 - Чесники, Грабовец – деревни в Холмской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).] – Жуков[33 - Жуков – деревня в Холмской губернии, ныне Жукув в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).] – Чесники.

В последнем приказе объявлено «энергичное» наступление наше. Что-то малозаметно это! После обеда сообщено официал[ьной] телеграмм[ой] о крупной победе Ренненкампфа[34 - Фон Ренненкампф Павел Карлович (1854–1918) – генерал от кавалерии (1910). С июля по ноябрь 1914 г. был командующим 1-й армией, руководил ей во время похода в Восточную Пруссию. После боев под Лодзью в ноябре 1914 г. был отстранен по настоянию главнокомандующего Северо-Западного фронта генерала Н. В. Рузского.], разбившего будто бы три германских корпуса. Завтра-послезавтра у нас д[олжен] быть бой; штабные с уверенностью рассчитывают пленить австрийского генерала Шемау[35 - Шемуа Блазиус (1856–1920) – австро-венгерский генерал-майор (1905). С апреля по сентябрь 1914 г. командовал 2-м корпусом 4-й армии генерала М. фон Ауффенберга. С марта 1915 г. в отставке.], командира 2-го корпуса; ему будто бы теперь некуда деться. Дай Бог! А я все фома неверный, и в успехе-то Ренненкампфа я как-то сомневаюсь – не слишком ли преувеличено?

Завтра рано утром выступает штаб корпуса в Скербешов[36 - Скербешов – деревня в Холмской губернии, ныне в Скербешув в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).], за 21 версту к югу. Еще сообщают утешит[ельную] весть (а я все сомневаюсь тож), будто сегодня артилл[ерийским] огнем подстрелили австрийский аэроплан, к[ото] рый принужден был спуститься на нашу землю, летчики – убиты; еще – будто бы (этому я, пожалуй, верю) австрийский разъезд в 16 человек напоролся на нашу заставу, часть была перебита, часть взята в плен; сообщают так уверенно друг другу, будто австрийск[им] солдат[ам] есть нечего, и они охотно попадаются к нам в плен! Это для меня – басни.

Штабные столпы ко мне, вижу и чувствую, смягчили свою обструкцион[ную] политику. Моя совесть чиста, это все я готов был принесть в жертву интересов общего дела, к[ото] рое нам теперь суждено осуществить – в личных несправедливостях и обидах решил посчитаться после кампании! Им «некогда» говорить с корпусн[ым] врачом о служебн[ом] деле – а, между тем, раскатываются как саврасы на автомобилях, сегодня даже в компании с паненками, хватает у них времени для жратвы у самого пана, где целых 3–4 часа сидят за обедом!..

11 августа. Накануне пораньше лег спать ввиду раннего сегодня выступления; но ночью был разбужен приблудившим к нам врачом 70-й дивиз[ии], к[ото] рый несколько дней скитается, терпя всякие лишения, ища свою часть. Распорядился о его ужине и временн[ом] прикомандиров[ании].

Дорога на Сенницы[37 - Сенницы (Сенница Ружана, Сенница Крулевска Дужа, Сенница Крулевска Мала) – деревни в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] – Вулька Краснична[38 - Вулька Красничанская – деревня в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] – в Скербешов со второй приблизительно своей половины весьма всхолмленная – гористая и лесистая (много хвойного), на пути попадаются высокие кресты, первое время (по выступлении из Холма) принимавшиеся за могилы, но это вроде наших часовенок. Масса домашних гусей.[39 - По пути встречаются надписи то «Люблинск[ой]», то «Холмск[ой]» губ. – дробление. (Примеч. автора)].

Около 12 дня приехал в Скербешов и остановился в замке какого-то ясновельможного пана, находящегося за границей; управляющий предл[ожил] мне у себя помещение, я с охотой согласился, предоставив замок всей штабной камарилье, с к[ото] рой у нас, врачей, при всем желании не получается химического сродства, а лишь – эмульсия.

Безумцы, они не отдают себе отчета, что рубят сучок, на к[ото] ром сидят; никакого внимания – в распределител[ьный] список по автомобилям корпусн[ой] врач не вошел, когда вошли даже судейцы до последнего прапорщ[ика]: корпусной врач сброшен со счетов, как будто нет его должности! Я все терплю, считая в такой великий момент мелкодушным вести какие-либо личные счеты, терпеливо слагая всякие чинимые мне пакости в своем сердце… На войне, что в опьянении – человек сказывается тем, чем он на самом деле есть: хам в душе – хамом, благородный – благородным.

Замостье[40 - Замостье – уездный город Холмской губернии, ныне Замосць, город на правах повята в Люблинском воеводстве (Польша).] перешло в руки неприятеля. Говорят, вчера была слышна сильная вблизи перестрелка, не только пушечная, но и ружейная; недалеко – наши ложементы; не садятся ли в калошу наши воеводы, что торопятся двигаться т[а] к близко к позициям, не ведая бо, что творят? До сего времени с начала кампании не слышал еще ни одного боевого выстрела. Странно! А вот приехали вскоре после меня и наши автомобильные саврасы.

Случаи пьянства солдат с уничтожением монопольки… Плачь женщин, ожидающих неприятеля[41 - Управляющий в имении Скербешов: река, радушие, потоп… (Примеч. автора)].

Неприятель уклоняется от решительного боя и отступает, очистивши Замостье, перешедшее опять к нам. Пущен слух, что там евреи будто бы встречали австрийцев хлеб[ом]-солью; наши вечно в негодовании – измышляют теперь меры наказания раввину: кто настаивает безо всякого следствия и проверки слухов его – ни более, не менее – повесить, большинство же (в их числе – Лопатин[42 - Лопатин Алексей Иванович (1862–?) – генерал-майор (1906). С февраля 1909 г. занимал должность военного судьи Московского военно-окружного суда.]) предлагает учинить ему сечение с помощью нагаек; все гогочут, смакуя прелесть сей процедуры над «пархатыми жидами»!.. Ужас берет слушать все эти дикости. Жестокость нравов нашего штабного офицера достигла своего апогея. О, как я страдаю!..

Сегодня Зуев принялся опять за анекдоты, между прочим, рассказывал, захлебываясь от удовольствия, как где-то губернатор порол жидов так, что от задниц их шла «опара». Боже мой, как все это грустно, возмутительно и отвратительно. «Балдяй» же ходит с высунутым языком, рожа его приняла совсем идиотское выражение. Когда я завел речь о сообщении из штаба армии, заимообразно израсходовавшего врача[43 - Лоуфер (Примеч. автора)] Крымского полка[44 - 73-й пехотный Крымский Его Императорского Высочества великого князя Александра Михайловича полк.], не могущего найти свою часть – все окрысились на меня, садически выражая настоят[ельно], ч[то] б[ы] он сейчас же ехал от штаба…, если он только «не жид». Никакой, я вижу, ни материальной, ни моральной поддержки… Инцидент с врачом Лоуфером.

…Доставлены три пленных австрийца – чехи-славяне: премилые физиономии, одеты не в защитный цвет[45 - Кавалеристы, лошади их завязли в болоте, а сами они застигнуты спавшими. (Примеч. автора)]. Кстати, о нем: при защитной тенденции резонно ли нам вывешивать флаги с обозначением №№ корпуса, дивизии и т. д.?! А тем более обозначать названия мелких частей на занимаемых нами помещениях?!

Вылетел наш аэроплан, когда уже темнело. Зуев телефонировал команд[ующем] у армией, что имеет быть разведка в стороне неприятеля с аэроплана. Не знаю и удивляюсь, что можно увидеть при таком летании. Бутафория! Большая бестолочь – много суеты, мало продукции; я думаю, и на войне можно установить известн[ый] порядок и для сна, и для дела. Русская безалаберность, отсутствие выдержки и методичности в работе: пользование машиной без обращения внимания на ее сохранность. Замотали и задергали писарей, и вообще нижн[их] чинов – «приказали пораньше вставать» – приказ же еще не вышел и ночью; неизвестно куда идти. Из Скербешова бежали поп и дьякон; население выезжает…

Как повредят телефон[ную] проволоку – винят жидов. Стали брать из них в заложники знатных и многие настаивают на примерном вешании.

Утром в 8 часов 12 августа – на СВ – в Избицу[46 - Избица – деревня в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).]; дорога с швейцарскими видами. Вчера была паника среди артиллер[ийских] обозов. Обозные без ружей: безобразие!

Сегодня ушел Лебединский на позиции, проклиная зловонную нашу клоаку. Вчера и сегодня – неудачный бой Гренадерского корпуса, к[ото] рый отступил; говорят, отступила и 4-я армия (?). Наш корпус по ошибочному приказу зашел в тыл не неприятелю, а Гренадерскому корпусу. «Балдяй» успокаивает Зуева, что в этом «особенной» беды нет.

В Избице расположились во дворце великого пана; место очаровательное, замок в стиле средневековом…

К вечеру пришли отбившиеся от своей части после поражения австрийцами 20 нижн[их] чин[ов] Московского гренадерского полка[47 - 8-й гренадерский Московский полк.], один без ружья. Жалкий вид и жестокое с ними обращение коменданта, ответившего мне на мое напомина[ние], что они два дня не ели – «подержим их на одной водице и всыпем им горячих»…

Из штаба 4-й армии приезжал офицер для переговор[ов] с корпусн[ым] нашим командиром по специальным делам совместного оперирования. Критикуют неправильно составленный план перевозки при мобилизации и неудачно придуманное сосредоточение 19-го, 17-го и 5-го корпусов, не имеющих перед собой противника, а между тем необходима поддержка теперь Гренадерскому корпусу, и начинают применять куропаткинскую манеру растаскивания частей и швыряние их с одной на противопол[ожную] стор[ону] и обратно (с фланга на фланг). Надо бы их сразу по целым хоть корпусам сажать на желез[ную] дорогу!.. В неудачном для Гренадерского корпуса сражении им оставлено у неприятеля несколько орудий и пулеметов. Плеве[48 - Плеве Павел Адамович (1850–1916) – генерал от кавалерии (1907). С марта 1909 г. командовал войсками Московского военного округа. При мобилизации в июле 1914 г. был назначен командующим 5-й армии, во главе которой оставался до января 1915 г. В ноябре 1914 г. руководил всеми русскими войсками в ходе Лодзинской операции. В январе 1915 г. был назначен командующим 12-й армией, в мае 1915 г. переименованной в 5-ю армию. 6 декабря 1915 г. сменил генерала Н. В. Рузского на посту главнокомандующего армиями Северного фронта, но по состоянию здоровья 10 февраля 1916 г. был освобожден от командования, а 5 февраля 1916 г. был назначен членом Государственного совета. Умер в Москве.] требует немедленного же введения в бой 70-й дивизии, к[ото] рая, совершивши безо всяких дневок 150 верст форсиров[анным] маршем, – обессилена и страшно приутомлена, и пускать ее в бой – это значит готовить ей верное поражение. Напишу отдельную монографию о неумении наших воевод экономизировать силы и градуировать работу живых масс, что, по-моему, возможно и на войне: отдых и еда должны лежать в основе всех стратегических расчетов; надо игроку быть знакомым с механикой своего инструмента…

Наш штаб, по-моему, часто передвигается с места на место, делая зигзаги. К чему? Не лучше ли было бы, оставляя штаб на лишний день in statu quo[49 - В прежнем положении (лат.)], самим же военачальникам поехать поближе к позициям – к войскам; чего до сего времени еще не делается. Лицемерие ли, или святая простота со стороны даже Коханова[50 - Коханов Николай Васильевич (1854–?) – генерал-лейтенант (1908). Инспектор артиллерии 25-го армейского корпуса в 1910–1916 гг.] высказывать мнение, что-де австрияки боятся сразиться с нашим корпусом, зная-де его высокий дух и его командира?! Зуев последние дни уравновесился, также немного и «Балдяй». Теперь, после моего письменного доклада командиру, меня допускают в свою святая святых – в курс обсуждаемых ими стратегических задач. До сего времени я еще не слышал ни одного выстрела.

Хорошо пообедали и расположились. Кругом – чудный парк.

13 августа. Стоит прекрасная теплая погода. В Избицах, слава Богу, сегодня у нас дневка; спал ночью на «господской» кровати шириною чуть ли не в 4 аршина – испытал истинное в ней блаженство.

Не вижу я в военачальниках наших увлечения своим делом; нет у них дерзновения, уменья, знания, талантов… Идет все дубово. Что ни делают – кажется, только бы исполнить №, и что бы они ни делали теперь, а совершится все само собой в силу логики вещей и в соответствии с тем, что может дать уже налаженный и установленный строй обществ[енно]-государств[енной] жизни, к[ото] рый отражается в каждом мелком действии солдата или офицера. Большой пока ресурс – это моральный подъем людей; боюсь, как бы не был скомпрометирован бессвязными действиями наших начальников: наши солдатики, кажется, еще и до сих пор находятся под впечатлением маньчжурских все отступлений и отступлений, чтобы не доводить последние и теперь до крайности; необходима («куй железо, пока горячо») и весьма даже нам эффектная победа, хотя бы и в небольшом сравнит[ельно] масштабе. Вся ответственность за наши победы и поражения должна пасть на головы военачальников – от их уменья маневрировать и использовать солдатск[ое] построение теперь зависит будущее России… Им многое дано – они жестоко должны быть и наказаны.

По поводу происшедшего позавчера беспорядка в обозах у Ситанца[51 - Ситанец – деревня Замостского уезда Холмской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).] возле Замостья, представлявших нечто мукденское, ввиду устранения его на будущее время, я имел доклад к командиру корпуса, но он так нетерпимо отнесся к нему, что позволил себе выразиться: «Вы-де, Васил[ий] Павл[ович], постоянно меня расстраиваете докладами о подобных пустяках», не стал слушать моих дальнейших объяснений и, зажавши уши, убежал. «Балдяй» его себе подчинил и, очевидно, настроил его, желая, ч[то] б[ы] я ни с чем не обращался к Зуеву, помимо начальника штаба; но начальник-то штаба со всеми присными – с упорством, достойным лучшего применения, глух ко всяким моим обращениям; вижу, что я был бы самый приятный для всего штаба человек, если бы сидел, сложа руки, и безмолвствовал[52 - Не только безмолвствовал, а лучше, если бы пел одни только дифирамбы корпусу! (Примеч. автора)]. Не такой момент теперь, ч[то] б[ы] считаться в личных расчетах, но о всем творимом со мной хулиганстве я в свое время доведу до сведения кого следует.

Зуев чувствует себя расстроенным и из-за таких «пустяков» в докладе, что 70-я дивизия совершенно лишена походных кухонь; окружающие тартюфы, вопреки моему мнению, поддерживают мнение «Балдяя», что-де, если есть котлы, без походных кухонь всегда можно обойтись. Эдакие животные! К чему-то приведет наших воевод их политика страусов?! Мне кажется, что они с удовольствием бы упразднили совсем должность корпусн[ого] врача. Буду терпеть и терпеть; посчитаемся – потом.

Завтра утром предназначено решительное наступление, и «грянет бой». Прибыл отряд Красного Креста под главенством к[а] к[ого]-то светлейшего князя и еще к[а] к[ого]-то порядочного дурня, «желающих работать на передов[ых] позициях». Лишь из внимательности разъяснена им штабными обстановка предстоящего боя и я только к[а] к следует с ней ознакомлен, а то все меня чураются. Не один я, но и остальные врачи при штабе чувствуем, что мы здесь посторонние, лишь мешающие нашим воякам люди. Неизвестность нахождения подвижн[ых] придан[ных] дивизиям госпиталей и отсутствие санит[арных] транспортов делает перспективу приема и эвакуации раненых мрачной; никто в штабе не хочет помочь; телеграфиров[ал] в штаб армии о помощи в Избицу и Красностав[53 - Красностав – уездный город Люблинской губернии, ныне Красныстав, административный центр Красныставского повята Люблинского воеводства (Польша).].

Оказывается, наша армия обделена конницей, к[ото] рой мало – оттянута к северу. Жалкие наши аэропланы с ненадежными моторами, не то у австрийцев и немцев.

Удивляет меня, что не мучит совесть виновников неимения в 70-й дивизии походных кухонь. Невежество наших военачальн[иков] по санитарии, считающ[их], что при ранах будто бы отличное средство – прикладывать к ним землю!!

Целый день люди купались и ловили рыбу в реке. Завтра простоим в том же замке-дворце. Прекрасный парк, живописный вид, цветники, столетние деревья.

14 августа. Райский по погоде день. Часов в 6 утра наши штабные воеводы отправились на автомобилях на позиции. Ожидаем большого боя; с 7–8 час[ов] утра стали подходить небольшими группами раненые. Слава Богу, прибыл, согласно моей телеграммы, на Избицу подвижной, не приданный дивизии госпиталь. Отвел ему место; там же – всех накормим и напоим. Картина умилительная: евреи угощают раненых… Все евреи стали особенно низко кланяться. Заложники наши – евреи…

Излишнее секретничанье ведет к распростране[нию] всевозмож[ных] тревожных слухов, хотя уже прискорбн[ый] факт налицо: отошли от Замостья к Избицам две батареи 46-й артил[лерийской] бригады Шемуа, к[ото] рые рассчитывали наши воеводы пленить – отлично маневрирует, водя нас за нос: после победы под Фрамполем[54 - Фрамполь – местечко в Люблинской губернии, ныне город в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] мы направились фронтом к западу, предполагая, что Замостье австрияками брошено совсем; оказалось, что они сегодня снова обходят его с востока… вот-вот охвати всех безумная паника[55 - Группами собираются и таинственно перешептываются и ниж[ние] чины, и офиц[ер]ы. Говорят, что разбиты вдребезги наши два полка; отхождение артилл[ерийской] бригады 46-й див[изии] всех озадачивает. (Примеч. автора)]. С юга слышится глухая редкая канонада. Разведывательная часть поставлена у нас отвратительно; убогая аэропланировка…

Более сродной для меня [является] среда судейских и контролер[ов], с к[ото] рыми откровенно судим и рядим, сходясь во мнении, что наши вояки садятся в калошу, лишены всякого соображения, сноровки и инициативы, умеют лишь расставлять силы на бумаге, их заело сибаритство. «Балдяй», по общему признанию, д[олжен] б[ыть] сменен.

Так ясно видно, что наши вояки – лапти плетут. Эти, в случае проигрыша кампании – преступники перед Россией! К сожалению, оправдываются все мои предвидения безотрадные, безрадостные… О, Боже, что нас еще ожидает?!

Полдень… С юга, со стороны Замостья, канонада. Адский ужас. Мы разбиты, поспешное и паническое отступление. Нельзя ломать фронта таких больших частей, как армия, и так скоро: с ЮЗ мы сразу перешли на 3 направл[ение] фронта, ч[то] б[ы] поддержать разбитую и отступившую 2-ю гренад[ерскую] дивиз[ию]. Австрийцы не дураки, воспользовались отходом войск наших, ударив нам в слабое место – на Замостье, к[ото] рое окружили[56 - Быстро перевезли еще 11-й корпус, к[ото]рый у нас не входил в расчет. (Примеч. автора)]. Теперь директива из штаба армии опять направить фронт на юг. Прибыли обессиленные начальник 46-й дивизии и его штаб. Рассказывают, какой у нас беспорядок от стремлен[ия] из центра управлять всеми.

Кавалерия австрийская – действует превосходно, разведка у них великолепная. Наша разведка прескверна, и нам постоянно создаются сюрпризы; снаряды же австрийск[ие] рвутся хуже наших; очевидцы передают, что из австрийцев в болотах разрывающ[иеся] снаряды делали – суп, вода – кипела. Общая паника… В утешение наши воеводы говорят, что, хотя и побиты, но дивно стреляли; так врач, уморивши б[ольного], перед его смертью говорит, что все отлично.

Вчерашние уполномочен[ные] Красн[ого] Креста (отряд 5-й), светлейший князь с церемониймейст[ером], обиделись, что обознались в них, назвавши «коллегами» («я – светлейший князь…»), заявляют прямо идти на перед[овые] позиции, но упрашивают, ч[то] б[ы] вовремя их уведомить об отступлении, а то «мы боимся, что австрийцы будут у нас яйца вырывать». Дуралеи порядочные.

Вот вам и пленение австрийск[ого] командующ[его] Шемау, у к[ото] рого ума оказалось больше, чем у наших пердунов, вроде Плеве, etc. Еще промашку сделали австрийцы, что не повели вчера ночью на нас атаку, а то бы устроили нам Седан. Условия от поспешного отступления для нас складываются хуже, чем под Мукденом (одна дорога, узкая…). Нет общего управления движением обозов. Никто не разъяснит нижним чинам значение одиночных выстрелов, ч[то] б[ы] не пугаться их…

Среди дня прибыл командир отступившей под Избицу 5-й батар[еи] подп[олковник] Иванов. На мрачном фоне – светлая личность генер[ала] Парского[57 - Парский Дмитрий Павлович (1866–1921) – генерал-майор (1910). Командовал 2-й бригадой 46-й пехотной дивизии в 1910–1915 гг. Генерал-лейтенант (1915).], командира 2-й бриг[ады] 46-й п[ехотной] д[ивизии], доблестно руководивш[его] боем под Бодачевым[58 - Бодачев – деревня в Люблинской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).]; наш штаб ему вменяет многое в вину… Ротмистр 17-го гусарского полка[59 - 17-й гусарский Черниговский полк.], прикомандиров[анный] к 3-й гренад[ерской] дивизии, на все корки во всеуслышание ругает начальствующих лиц, не умеющих управлять боем и солдатами, нет поддержки, повторение маньчжурских навыков…

3-я гренад[ерская] дивизия была сегодня взята в подкову чуть ли не двумя корпусами австрийцев и отступила без поддержки из-под Замостья в беспорядке, обоз почти весь сокрушен, начальник дивизии Добрышин был осыпаем снарядами, неизвестно где он сейчас (вечер) со штабом. Мортиры и гаубицы у австрийцев здорово действуют, у нас же их очень мало; кроме того, у австрийцев – какие-то ручные пулеметы, и они осыпают нас снарядами, действуя сильно на моральное состояние войск.

Командир Сибирск[ого] грен[адерского] полка убит. Приехавшие наши штабные на автомобилях из-под Машова (правый фланг) говорят о больших (!) своих успехах, потери нашего корпуса исчисляют около 1000 чел[овек], у австрийцев же – 3000 чел[овек]. Начальник штаба 46-й п[ехотной] див[изии] уверяет, что мы, рассчитывая встретить лишь 2-й и 10-й корпуса австрийцев, неожиданно увидали переброшенный еще 11-й корпус. Приводят много пленных солдат и офицеров, исчисляют всего до 500 будто бы чехов. Критикуют план Плеве, заставившего изменить фронт нашего корпуса с СЗ на 3 с движением 5-го и 19-го корпусов на Томашев[60 - Томашев – уездный город Холмской губернии, ныне Томашув-Любельский, административный центр Томашувского повята Люблинского воеводства (Польша).], в результате нас обошли с флангов (3-я грен[адерская] дивизия), а 2-я грен[адерская] дивизия отступила. Говорят, необходимо так же сместить, к[а] к смещен будто командующ[ий] 4-й армией ген[ерал] Зальц[а][61 - Вместо к[ото]рого будто назначен Эверт. (Примеч. автора) Фон Зальца Антон Егорович (1843–1916) – барон, генерал от инфантерии (1908). С февраля 1912 г. командовал войсками Казанского военного округа. При мобилизации в 1914 г. на базе командования округа было сформировано управление 4-й армии, командующим которой он был назначен. В первом же бою у Красника 10–12 августа 1914 г. армия потерпела неудачу, ее командующий был отстранен, а 22 августа 1914 г. официально освобожден от должности (с заменой генералом А. Е. Эвертом). Эверт Алексей Ермолаевич (1857–1926) – генерал от инфантерии (1911). С июня 1912 г. являлся командующим войсками Иркутского военного округа и войсковым наказным атаманом Забайкальского казачьего войска. С 11 августа 1914 г. командовал 10-й армией, с 22 августа 1914 г. (фактически – с 12 августа) командовал 4-й армией.]. Оказываются вздором распускавшиеся слухи, будто австрийцы охотно нам сдаются.

Ко мне прибыл 351-й подвижн[ой] неприданн[ый] к дивизии госпиталь; расположил его за городом при въезде в кирпичном заводе; перевязано до 400 чел[овек] ранен[ых]. Проезжая городом, наблюдаются душераздирающие картины: насильного выселения к северу женщин и детей еврейских; евреи низко кланяются; жалуются, плача, на солдат, что они разносят дома, требуя хлеба и друг[их] предметов необход[имост] и; окна в домах заколочены; траурный вид; умилительна также картина кормления евреями на пути наших раненых. Адская работа врачей Астраханского полка[62 - 12-й гренадерский Астраханский полк.] и Фанагор[ийского][63 - 11-й гренадерский Фанагорийский полк.]. Наши военачальники неуменьем своим доведут, мне кажется, наших солдат до деморализации, когда они, как легавые собаки от плохого стрелка, будут от них бегать…

Так к[а] к нашим штабным мизантропам все «некогда», то я все сведения, необходимые мне, почерпаю из штаба дивизии и др. источников. Наш штабной обоз по неряшливости Рассадкина один раз позабыл захватить свой денежн[ый] ящик, привезенный уже потом контролером. Беспорядочное течение обозов на север все продолжается. Поздно вечером вдруг раздается один, другой и т. д. выстрел: то стреляет по-пошехонски наша же мортира по нашим же обозам и понтонам!! Передают наши штабн[ые], что 5-й, 19-й и 17-й корпуса идут послойно («слоеный пирог») в обход австрийцам на Томашев, результат должен выясниться завтра-послезавтра… Возмутительн[ая] картина небрежного отношения к вопросу о питании н[ижних] чинов, особенно – конвоиров, разведчиков и проч. Несмотря на страшное утомление людей, тем не менее, им «в наказание» вменяют обязанность без передышки идти опять вперед. Вследствие перемены фронта – безалаберщина в распределен[ии] головн[ых] перевязочн[ых] пунктов и полев[ых] госпиталей…

12 час[ов] ночи. До сего времени с 4 часов утра не имеется никаких сведений, где находится Добрышин с своей 3-й грен[адерской] дивизией. Добрышина причисляют к «автомобильным» генералам и обвиняют его в том, что он из соревнования не дал двух батарей, ч[то] б[ы] устранить отход своего соседа генерала Парского. Взаимной выручки в войсках нет никакой. Передают, что 16-й корпус был в положении зрителя и смотрел лишь в бинокли, как трепали австрийцы гренадерский корпус, не стукнувши пальцем о палец, ч[то] б[ы] ему помочь.

Разведыват[ельная] служба у австрийцев в сравнении с нашей доведена до совершенства; причина – евреи, к[ото] рым за шпионство больше платят, чем мы, да и евреям у австрийцев лучше живется, чем у нас. Сеяли мы ветер – пожинаем теперь бурю. Паническая зараза в войсках у нас растет crescendo[64 - Возрастая (ит.)]! Военные не в состоянии понять, от чего она зависит. А этиология – простая[65 - Переутомление, голодание и невежество – главные причины. (Примеч. автора)]…

Верхнее – Старое Замостье[66 - Старое Замостье – посад в Замостском уезде Холмской губернии, ныне деревня Старый Замосць в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).] занято неприятелем; в 4 верстах от штаба корпуса – позиции наши. При подаче помощи там врачом Щегловым одному офицеру, к[ото] рого несли на автомобиль нижние чины, последние просили врача проводить их обратно, а то-де их убьют свои, принявши их за австрийцев!! Симптом многознаменательный.

15 августа. Измаявшись за весь день, около 12 час[ов] ночи заснул весьма крепко, едва довалился до кровати; но около ? 2-го был разбужен непрерывной трескотней, показавшейся мне спросонья как будто треском разваливающихся стен и потолка дома; оказалось – это была стрельба пачками возле штаба его охранной роты с своими же, принятыми ей за австрийцев (кто-то только крикнул, что идут австрияки, и сразу все обратились в безумных, расстреливая друг друга)[67 - Воскресли мрачные маньчжурские картины взаимного расстреливания. (Примеч. автора)]; пальба продолжал[ась] минут 10. Поднялась страшная суматоха; мой адъютант тотчас же вскочил, оделся и взволнова[нным] выбежал вон; мне так не хотелось вставать, что, повернувшись на другой бок с прекращением перестрелки, скоро же заснул. По ночам небезопасно становится выходить далеко от квартиры, рискуя быть принятым за неприятеля и быть своими же подстреленным.

В 8 часов утра предоставленный каждый своей самопомощи по движению и упряжке обозов догадался, что наступил момент к позорному нашему отступлению на север – на Красностав. Штабные[68 - Примкнув к судейским, более всех готовым скорее удирать из грязных историй. (Примеч. автора)] наши пакостники (исключаю порядочн[ого] человека – инспект[ор] а артиллерии Коханова) в растерянности поджали свои хвосты. О часе выступления обычно не оповещает никто… Наигрустнейшая картина массового переселения евреев с своим скарбом и детьми к северу; плач, крики отчаяния… Постыдная картина нашего бегства; стыдно было смотреть на евреев и выселяющихся обывателей. Зуев сбавил своего куражу; при встрече в автомобиле с частью варшавцев[69 - 184-й пехотный Варшавский полк.] даже, против обычного, не поздоровался с ними (не до того!)

Прекрасная шоссейная дорога[70 - Но узкая, только что разъехаться встречным подводам. (Примеч. автора)]. Чудные окружающ[ие] места, хвойные леса.

Часа через 1? приехали в Красностав. Остановились в реальном училище.

По городу всему к[а] к тени бродят раненые… Больница обществ[енного] призрения переполнена ранеными. Более и более примыкаю к группе судейской вместе с врачом гигиеническ[ого] отряда, но служба волей-неволей заставляет держаться возле и поближе к штабу – к нашим хунхузам, к[ото] рые на деловые обращения к ним, как сговорившись, повторяют стереотипно – «некогда» да «не знаю»[71 - Дело так поставлено, что личных объяснений нет… (Примеч. автора)]. Кажется, ангельское мое долготерпение скоро истощится. Еще издали перед въездом в Красностав видел высокий белый костел, в городе слышится звон его колокола, к[ото] рый так мил моей душе – вещающий о вечном, бесконечном.

Предчувствую и предвижу, что «Россия решилася»; наши автомобильные генералы ухитрились и здесь развратить дух солдата… 8-й отряд Красн[ого] Креста (уполномоченный его Раевский[72 - Раевский Петр Михайлович (1883–1970) – отставной поручик Лейб-гвардии Гусарского полка (1908), церемониймейстер (1912), общественный деятель.], а помощник князь Горчаков[73 - Горчаков Михаил Константинович (1880–1961) – светлейший князь, камер-юнкер, общественный деятель. В 1914 г. был помощником уполномоченного Киевского передового отряда Красного Креста.]) продолжают нам помогать. От раненых пултусских[74 - 183-й пехотный Пултусский полк.] офицеров слышал, что наша артиллерия действует хорошо, у австрийцев же – методичность немецкая: сначала выбьют артиллерию, затем зажгут деревни, а потом жарят по разбежавшимся; отряд Парского будто бы здорово гнал австрийцев все время (ночью шли, днем дрались – до чрезвычайного утомления!), оставалось как[их]-ниб[удь] – как они говорят – нескольк[о] верст до границы, когда вдруг обнаружилось, что наша бригада бьется с тремя австрийскими корпусами, к[ото] рые обхватили ее с флангов. 3-я гренад[ерская] дивизия в своем отступательн[ом] движении с перепугу продрала до Холма.

За обедом Зуев был настроен на свой обычный лад, нисколько не видно было ч[то] б[ы] человек болел бы душой за свои ошибки, очень доволен боевыми действиями на правом фланге своего корпуса (70-й дивизией), где находился с своей штабной камарильей, за что дивизия удостоена благодарности от Верховного главнокоманд[ующе] го… Мне кажется, здесь обычное передергивание, к[ото] рое свойственно нашим бюрократич[еским] учрежден[иям]. Провели через Красностав более 700 пленных «японцев». Командир Фанагорийского полка[75 - Гришинский (Примеч. автора). Гришинский Алексей Самойлович (1872–?) – полковник (1907), командир 11-го гренадерского Фанагорийского полка в 1913–1915 гг.] и старший врач[76 - Цаликовский (Примеч. автора).] отбились от своей части и ищут ее!![77 - В таком же положении чуть ли не все полки 3-й Грен[адерской] дивизии (Примеч. автора).] Послал коротенькое письмо моим ребятам[78 - Сыну Сергею и дочери Елизавете /Ляле/.]; много писать не могу…

Какой страшный инструмент – это ружье в руках нашего солдата, почти того же ребенка! Найдет на него темная сила, и он начнет палить в небо и в вас.

16 августа. Продолжается прекрасная сухая погода. Встали рано и ожидаем распоряжений командующ[его] армией трогаться с места и[ли] оставаться пока здесь. Тысячи всяких распоряжений летят от маленького до большого начальства, и все они не считаются с физиологической природой тех живых сил, к[ото] рыми призваны управлять. Люди измучены, впереди еще много трудностей, предстоит проходить по опустошенным загрязненным местам с загаженными источниками воды, люди в долгом ожидании горячей пищи удовлетвор[яют] чувство голода незрелыми яблоками и грушами; массы павших трупов; как еще хранит нас Господь от всяких эпидемий, но думается – быть беде!

Нерадостные вести о беспорядочном отступлении полков 3-й гренад[ерской] дивизии. Плохие действия ее начальника Добрышина… Провели еще несколько сотен пленных чехов и славян, как они, так и их раненые высказывают удивление, что не видят наших сил[79 - «От чего, – говорят, – «вы к[а]к следует не напираете?» Уверяют, что нас выдают еврейские шпионы (Примеч. автора).], – охотно нам сдаются. Их пули меньше причиняли нам вред, чем наши (остроконечн[ые]) им. С вечера до утра эвакуировано из Красностава наших до 900 раненых, большей частью не тяжелые, а с повреждени[ями] рук и ног пулями. У солдат наших не хватает патронов и снарядов[80 - Действуют снаряды – отлично. (Примеч. автора)]. Ой, перегнут палку наши вояки своими отступлениями да отступлениями, плохо учитывая психику сражающихся и преобладающее значение моральных сил над материальными…

До сего времени с выхода из Москвы не получил ни одного письма от своих, и не я один, но и многие. Обстоятельство многих очень удручающее: из-за пресловутого секретничания нельзя лишать нас существенн[ого] душевн[ого] подспорья из дому… От штабных хунхузов своих продолжаю получать неприятности; ч[то] б[ы] им больше было свободы – отделили от штаба на расстояние целого перехода чуть ли не все управления штаба, была попытка отделить и корпусн[ого] врача!! Много офицеров и врачей бродят в Красноставе, разыскивая свои части. Часов лишь около 11? пришло распоряжение двигаться опять на Избицу; сели за стол – обедать; душевное настроение у наших Мольтке было приподнятое, они уверены, что австрийцы теперь у нас будут окружены: Замостье они оставили и идут на север к западу от Красностава. Этому отряду противопоставлена 3-я гренад[ерская] дивизия, не вполне еще собранная – для восстановления своего реноме. Остальные наши силы корпуса должны наступать на юг, а далее к югу будто бы успешно охватывают австрийцев наши 19-й, 5-й и 17-й корпуса. Не верится мне, чтобы мы могли перехитрить австрийцев.

После обеда выехал на Избицу. Остановился в прежнем дворце великого пана – среди парка, цветников. Еще летают бабочки. Погода солнечная, тепло почти как в июне. Замостье[81 - Переходившее из рук в руки то к нам, то к австрийцам. (Примеч. автора)], откуда по нашим войскам стреляли евреи, теперь решено сравнять с землей.

Только что я выгрузил свои вещи с повозки[82 - А также приехавшие вслед за мной на автомобиле штабные. (Примеч. автора)] – стала слышаться с севера, с западной стороны Красностава залпами пушечная стрельба, а также и с восточной стороны Красност[авского] шоссе. Нескол[ько] минут спустя наши штабные гении начали изумленно перешептываться, и коменданту «секретно» передано было немедленно же запрягать обоз для отвода его на север. Ко мне, только что собравшемуся прилечь, мой адъютант встревожено обратился с напоминанием: «В-во, надо нам уезжать»[83 - «Так сказал генерал Коханов». (Примеч. автора)]. Ч[то] б[ы] удостовериться в необходимости этого, пошел к Коханову (одному из немногих порядочных субъектов штаба), он мне лишь подтвердил, чтобы я уезжал на Красностав; делать было нечего – наскоро собрался и айда на север, опередивши выступлен[ие] обоза. Наши самомнящие штабные дуралеи не могли заранее предвидеть, что ни к чему было и двигать обоза опять в Избицу пока не выяснится прочность нашего там положения. На каждом шагу и все более и более убеждаюсь я, как рискованно полагаться на наших штабных гениев, потерявших свои телячьи головы. Не страшно было бы мне умирать в колеснице, правимой хорошим и знающ[им] свое дело возницей, но ужасно не хотелось бы этого в колеснице, управляемой глупым человеком…

Все более и более выясняются подробности постыдного бегства на Холм 3-й гренад[ерской] дивизии, в к[ото] рой отцы-командиры теряли связь с своими полками, отыскивая их потом наравне с отбившимися от гостей нижними чинами. Начальник 3-й грен[адерской] дивизии Добрышин отстранен от должности (и поделом!), на место его назначен Парский (достойный человек!). Было бы теперь актом великой справедливости, если бы бегунцы-командииры частей были теперь же или расстреляны, или, по крайней мере, разжалованы в рядовые! Такого позора я не припомню и из японской войны. Вот они – революционеры-то, гасящие высокий дух войск, лишь в мирное время кажущиеся храбрецами![84 - Такой неподготовленности, несорганизованности, неразберихи вообще я не видел в минувшую кампанию (Примеч. автора).]

По выезде из Избицы на Красностав – по левой стороне дороги уже устраивала свои позиции артиллерия, а за ней – и пехота. Жалобы расстроенного почтенного ветеринар[ного] врача корпуса Мелина на штаб, что не видит в нем никакой поддержки, а только одну обструкцию. Это стало общим стоном.

В 7 вечера был уже опять в Красноставе и остановился опять в том же реальном училище, благостно действующем на мою душу, напоминая всей обстановкой мою бывшую любимую деятельность при Рязанской гимназии. Вечерний звон в церковке еще выше поднимал мою душу в состояние райской настроенности, в к[ото] рой если не забывается, то значительно смягчается окружающая пакостная действительность.

17 августа. Теплый солнечный день. Обоз штаба не возвращали в Красностав, а, отойдя на север версты на 3 от Избицы, остановился в одной деревне (вынужденно ли, вследствие затора в дороге, или преднамеренно, согласно данной директивы – не знаю). Во всяком случае, мне сегодня необходимо будет войти в связь со штабом. Рано утром зашли ко мне Раевский, уполномоченный Кр[асного] Креста, вместе с светлейшим [князем] Горчаковым и еще к[аким]-то князем[85 - Граф Бобринский (Примеч. автора). Видимо, речь идет об Андрее Александровиче Бобринском (1859–1930), действительном статском советнике (1904), камергере (1901), члене Государственного совета по выборам от землевладельцев Киевской губернии.] или графом за указаниями, куда им теперь ехать на подвиги. Часов с 7 утра стала слышаться с ССЗ от Красностава артиллерийск[ая] канонада, продолжавшаяся, с перерывом около полудня, почти весь день; слышалась канонада и со стороны Избицы; обоз штаба пришел лишь к полудню, и [его] держали часов до 4 невыпряженным, ч[то] б[ы] следовать на север к Рейовцу[86 - Рейовец – деревня в Холмской губернии, ныне Реёвец в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).].

Общее положение, много напоминающее в несколько раз уменьшенном размере картину мукденского отступления, когда все собравшиеся части в Телине[87 - Телин – город в Северо-Восточном Китае.], смешавшись, долгое время отыскивали друг друга. То же и теперь: масса отбившихся от частей командир[ов], врачей, нижних чинов; полная растерянность и паника; солдаты, предводимые своими начальниками, в ужасе бегут с поля брани. За 3-й гренад[ерской] дивизией закрепилась кличка «беговой» дивизии; виноват, конечно, не один ее начальник – Добрышин, а надо брать и выше его стоящих персон, и даже весь наш обществ[енно]-государствен[ный] распорядок; характерная для последнего получилась телеграмма от Плеве исправнику Красностава, что-де если он не устранит панические настроения среди жителей, то будет удален от должности.

К полудню Горжков[88 - Горжков – посад Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне деревня Гожкув в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] был уже занят австрийцами, бьющими и гонящими нас нещадно; вот вам и австрийцы, «к[ото] рых-де редко кто не бил»! Наших начальников следовало бы повесить на одну осину, а на эти роли нанимать бы немцев или англичан для руководства нашим прекрасным солдатом.

В обозах страшные беспорядки. Еще со вчерашнего вечера тщетно ждет ответа на свою телеграмму от штаба корпуса летчик относительно рекогносцировки… О том, как Плеве пригрозил придать его суду за то, что он выразился о 3-й гренад[ерской] дивизии, что-де они в смятении бежали. Значит, надо докладывать начальнику лишь на тему, что все обстоит благополучн[о]!

Раздумал я подавать секретное письмо Зуеву о неполной вменяемости слабоумного Федяя, так к[а] к вижу из разговоров и наблюдений, что все они, черти, одинаковы.

Перевязочн[ые] пункты и госпиталя предоставлен[ы] были самопомощи и ставились обычно под расстрелом своего и неприятельск[ого] огня. Не ошибся я, предрекая, что надо до известной лишь степени палку перегибать: отступать – отступай, но до известных лишь границ, а то выйдет, что было и в Маньчжурии. Раз битый другим петухом петух уже постоянно будет от него бегать. Пошли, Господи, мне сил вынести всю нравственную муку текущей войны. Буду, елико возможно, терпеть; ведь должна же когда-нибудь она и кончиться.

По выступлении на Рейовец – Избица запылала! Типы полковника Мартынова[89 - Мартынов Анатолий Петрович (1872–1920) – полковник (1913), с 1912 г. занимал должность корпусного интенданта 25-го армейского корпуса. Впоследствии – участник Белого движения в составе ВСЮР и Русской армии. При эвакуации войск Н. П. Врангеля остался в Крыму, был расстрелян в Ялте.] (корпусн[ой] интендант) и генерала Лопатина (председат[ель] суда), разговоры их о наших неудачах, ошибках, секретничании, etc.

Около 8 вечера прибыли в Рейовец. Штаба своего не видали целый день – весь он у Избицы, где рвались снаряды. В костеле красноставском целый день – моление. Лица у всех встревоженные, озабоченные. Я всех успокаиваю, что это частичный неуспех, и через один-два дня, может быть, мы будем торжествовать победу(!), а австрийцы энергично прут на жел[езно] дорожн[ую] линию Люблин[90 - Люблин – губернский город Люблинской губернии, ныне административный центр Люблинского воеводства (Польша).]-Холм. Посмотрим, чем-то это все кончится в ближайшие дни. Из случайно попавшейся в красноставском клубе газеты от 9 авг[уста] узнал, что Брюссель взят немцами. Душевно страдаю этим.

18 августа. Часов в 8 утра выступили из Рейовец; так совершается до сих [пор] согласно приказу по армии «энергичное» наступление на неприятеля. Вчера, оказывается, только что я выехал из Красностава, последний стал обстреливаться неприятелем; по обыкновению в обозе произошла страшная паника. Третий день не вижу штаба, где он? Связи между частями никакой, всякий предоставлен самопомощи.

Я опередил обоз штаба и прибыл вместе с судейскими и с[анитарно]-гигиенич[еским] отрядом опять в Холм – в Красные казармы. Ужасная пыль… Я загрязнился к[а] к черт, две недели не могу переменить белья; оно уложено – в обозе. Некогда помыться и выстирать белье. Подходя к Холму, увидели мчащихся десятки автомобил[ей]: то поспешно выезжает на Брест[91 - Брест (Брест-Литовск) – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Брестской области (Белоруссия).] штаб армии нашей во главе [с] Плеве[92 - С полным комфортом (все время до этого жил в салон-вагоне; вся наша начальствующая камарилья ужасно любит комфорт, о к[ото]ром прежде всего и заботится) (Примеч. автора).]. Упорно говорят, что он будто бы сменяется за нелепое и неумелое руководител[ьство] армией. Давно пора! Шум автомобилей, автобусов, мотоциклет[ов], канонада и общий гвалт, и вся кутерьма с неразберихой, какой не видел даже на японской войне, страшно напрягают нервы.

Федяя называют «Пердяем».

О пантофельной почте среди евреев.

О председ[ателе] суда Лопатине – Хлестакове – Тартарене – Фальстафе: беседа его со священник[ом], что все отлично, но непременно надо увозить семью… Надо быть-де покойным, но жарит возницу улепетывать скорее.

Подозрительные ранения солдат главн[ым] образ[ом] в руки да ноги. Продовольствен[ные] транспорты отходят на Влодаву[93 - Влодава – уездный город Холмской губернии, ныне административный центр Влодавского повята в Люблинском воеводстве (Польша).]… Мы начинаем «отыгрываться», как зарвавшийся игрок. Наш корпус как цельная боевая единица теперь не существует – развеян и рассыпан. Такого хаоса не видел я и в японской войне. Пришли в Холм, откуда и начали. До сих пор валяются бумаги, бланки, к[ото] рые я напоминал «Пердяю» – сжигать, а не сегодня-завтра Холм будет в руках австрийцев (слова «Пердяя»: «Теперь война не с японцами» – значит, об отступлении не может быть и речи!). Холм совершенно не защищен в инженерном отношении и военной силой. Боимся, что австрийц[ы] перережут жел[езную] д[орогу] из Люблина на Холм; поезда уже стали приходить из Люблина неаккуратно.

Никто ничего не знает, действуют каждый по-своему; связи никакой. Выселяются поспешно из города и богатые, и бедные… Перспектива оставить здесь сотни тысяч пудов продовольств[енных] продуктов! Пообедали в «Empire», недурно. Токарев[94 - Токарев Владимир Николаевич (1867–1915) – полковник (1907), командир 9-го гренадерского Сибирского полка в 1913–1915 гг.] – командир Сибирского полка, не убит, а лишь ранен.

К вечеру – буря и дождь. Неужели и стихии против нас? О «совете в Филях, но без девочки, лежавшей на печке». Весь день лошади в упряжке и вещи не выкладывал; с минуты на минуту готовлюсь к отходу. Обоза боюсь больше неприятельск[ого] огня. Какой позор, что мы разбиты австрийцами. Наши все оборвались… Австрийцы-пленные поражают меня чистотой и корректностью костюма. Поздно вечером приехал к нам долгожданный комендант штаба Сотников, тщетно ожидавший к[аких]-либо директив от штаба, с к[ото] рым не может войти в связь; двинулся окольными путями по собственной инициативе из Рейовца часа в 3 дня на Жданне и на Холм.

Штаб, оказывается, в Раколупах[95 - Раколупы – деревня в Холмской губернии, ныне в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).] к СВ от Избиц, куда едет завтра комендант штаба на автомобиле; для меня места в нем не находят. Не будь человеконенавистническ[ого] отношен[ия] и не представляй для меня мой штаб вражеский стан, я с радостью поехал бы туда; но при сложившихся условиях ехать мне туда, или нет? Смысл поездки туда лишь один – показать себя, что я тоже готов проливать кровь, к[а] к и наши штабные гении.

19 августа. Ночью был разбужен подъехав[шим] на автомобиле Никитиным, «зубным врачом» в долж[ности] аптечн[ого] фельдшера в 46-й дивизии, разыскивавш[им] будто бы по поручению штаба армии (?) местонахождение штаба 25-го корпуса, к[ото] рый будто бы не могли отыскать даже (!) на аэроплане (?!); отослал его к коменданту штаба. В Холме, к[ото] рый охраняется одним Николаем Чудотворцем, паника: все выселяются, магазины закрываются; циркулируют самые разнообразн[ые], друг другу противореч[ащие] рассказы и легенды, начиная с самых оптимист[ических], кончая ужасно пессимистич[ескими]. Роль в этом генерала Лопатина, председат[еля] суда – пустой балалайки, первоклассн[ого] труса; он теперь критикует манифест Верховн[ого] главнокоманд[ующе] го и высказывает-таки сентенции, за к[ото] рые в мирное время многих приговаривали к каторге… При воображаемых успехах нашего оружия – говорит совсем в духе «[Союза] русского народа».

Настроение наше ежеминутно меняется. Отсутств[ие] надлежащей осведомленно[сти] плодит массу кривотолков, часто страшного свойства. Штаб армии оказывается – в Дорохуске[96 - Дорохуск – деревня в Холмской губернии, ныне в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).]. В Травники[97 - Травники – деревня Люблинской губернии, ныне в Швидницком повяте Люблинского воеводства (Польша).] будто бы подходит 3-я Гвардейская дивизия (козырная!) для охранения линии Люблин – Холм; 5-й и 17-й корпуса будто бы уже в Львове[98 - Львов (Лемберг) – столица Королевства Галиции и Лодомерии в составе Австро-Венгрии, ныне административный центр Львовской области (Украина).], в Галицию уже назначен генерал-губернатором граф Бобринский[99 - Бобринский Георгий Александрович (1863–1928) – граф, генерал-лейтенант (1910). 25 августа 1914 г. был назначен временно-исполняющим обязанности военного генерал-губернатора Галиции. В октябре 1914 г. был утвержден в этой должности, которую занимал до марта 1916 г.]. Наш корпус самый оказался злосчастный и пакостный. В общем чувствует[ся] во всем отсутствие дирижера… Полная разрозненность и оторванность друг от друга, кто в лес, кто по дрова… Роль прапорщиков как первых виновников паники… То и дело слышишь то бодрые, то самые безотрадные вести. Потрясающая картина – обращаются с частыми жалобами на обиды и засилья солдат. Ведут много пленных, сдающихся будто бы часто добровольно… У австрийцев пулеметы на автомобилях… Плеве будто бы смещен, и вместо него – Мищенко[100 - Мищенко Павел Иванович (1853–1918) – генерал от артиллерии (1911), в 1914 г. некоторое время командовал частями 2-го Кавказского армейского корпуса, с марта 1915 г. командовал 31-м армейским корпусом. После Февральской революции 1917 г. был снят с поста и уволен от службы.]. Будто бы будет смещен и наш Зуев, и Федяй… Холм будто бы совсем не укреплен… Две роты наших утонуло в трясине… Люди истомлены и издерганы – живые полутрупы… «Видно, бес нас водит в поле и крутит по сторонам». Московский гренадер[ский] полк еще под Плевной зарекомендовал себя «кукурузниками». Люди болеют куриной слепотой.

Местные жители-торговцы не дают сдачи с бумажек. Неприятель чувствует[ся] на плечах у нас, вот-вот голыми руками захватит Холм. Мои предвидения сбываются, вещи английской, немецкой и русской работы разнятся в мелочах, по к[ото] рым можно судить и о крупных занятиях каждого.

Наш штаб перешел в Сенницы Крулевские. Красностав брошен нами – пылает… Поехал на соединен[ие] с обозом в 4 часа дня; первая в пути команда «снять шинели»… Около 12? час[ов] ночи приехали, луна. Поселили в доме управляющ[его] – следы спешного выселения, и завтра в 4 часа утра обоз обратно в Холм – переехал взад и вперед – 54 версты!

Дергание обоза штаба, несуразное маневриров[ание] им; комендант преследует лишь чисто личные интересы – выслужиться, «чего изволите» – это штабным и нужно. Тяжелая атмосфера для меня в штабе. Нелепость: арестованные по подозрению в шпионстве даже интеллигент[ные] поляки вместо того, ч[то] б[ы] быть оставлен[ными] на месте (напр[имер, в] Холме), следуют всякий раз за обозом!! Истязание! Едучи в Сенницы Крулевские, в тыл, [видел], что батареи возвращали обратно и свободно горели костры – думал, что все благополуч[но]. Приехавши, услышал обращен[ие] ротн[ого] команд[ира] охранной роты: «Отдаете ли вы, в-ство, отчет, в каком положении мы находимся?» Решение мое следовать раньше обоза в Холм; планы, ч[то] б[ы] не попасть под выстрелы… Утекали с белым флагом в запасе. Неснабжение картами врачей, следующих вслепую, а между тем при штабе возится их 40 пудов!

Не спал ночи; разбитый, выехал чуть свет на Холм.

20 августа. Тишина в смысле батальном, но настроение у всех угнетенное. Говорят, говорят, и всяческое говорят… Третью неделю не сменяю белья… Холодно, ветрено, а теплые вещи уложены в обозе, откуда некогда их раздобыть. Зябну и голодаю за отсутств[ием] «горячего», от беспрерывной трепатни не досыпаем.

Наконец-то совершилось то, чему надлежало бы совершиться еще и ранее во благовремении: сегодня прибыл Зуев ко мне мокрой курицей и со слезами на глазах сообщил, что он смещен с должности корпусного командира с приказом к штабу армии, а «Пердяй» совсем отчислен в резерв за то, что Зуев «недостаточно энергично действовал и недостат[очно] широко развил данную ему задачу». «Пердяй» сегодня уже вперед приветствовал меня: «Здравствуйте, В[асилий] П[авлович]» (обыкнов[енно] не замечал), и с первого слова нагло заявил мне, что-де штаб его главным образ[ом] обвиняет за недостаточно полное функционирование госпиталей!! Мое ему разъяснение. Действие И. Архангельского с госпиталями, к [ото] рые пропали! Зуев и «Пердяй», по-видимому, не чувствуют себя ни в чем виноватыми. Это поистине трагедия для России, что наши военные начальники, «автомобильные» генералы имеют особую дубовую совесть!! Поговорили с Зуевым, я ему раскрыл глаза на многое, что совершалось нехорошего в его штабе; относительно «Пердяя» он ответил: «Я его хорошо узнал… Где надо было показать Москву – он указывал Петербург, любил лишь побольше и вкуснее пожрать, да попросторнее и шикарнее занять для себя помещение…» О, какой бы эффект имело мое секретное письмо, к[ото] рое я собирался писать Зуеву насчет «Балдяя»!..

Уложили эти преступники десятки тысяч людей, играя в солдатики, а их вместо того, ч[то] б[ы] отдать под суд, лишь устраняют! Но одни ли они такие? Не большинство ли из на действительной службе находящихся? Способные и талантливые, вероятно, есть, но они стоят в тени и не в движении. Из таких я считал бы одного отставного Мартынова Евг[ения] Ив[анович] а[101 - Мартынов Евгений Иванович (1864–1937) – генерал-лейтенант (1910). В апреле 1913 г. был уволен из армии «по домашним обстоятельствам». В связи с началом мобилизации в июле 1914 г. подал прошение на высочайшее имя, прося вернуть его в армию, на что получил согласие. Был назначен в распоряжение начальника штаба Юго-Западного фронта. Вылетел 10 августа 1914 г. из Дубно с целью провести стратегическую разведку на Львов и Стрый, над Львовом аэроплан был подбит, совершил вынужденную посадку. Вместе с летчиком попал в плен, где находился до февраля 1918 г.] и еще, может быть, одного-другого… Весь наш русский режим прогнил, и в материальной культуре мы не можем сравняться ни с немцами, ни с англичанами, ни с прочими цивилизован[ными] странами. Что я видел на японской войне, то еще в более густом цвете вижу и сейчас. Живое дело у нас делают, что бумаги пишут, и своекорыстные личные интересы неспособны подчинить хоть на время общим гражданским. На место Зуева временно назначен Долгов[102 - Долгов Дмитрий Александрович (1860–1939) – генерал-лейтенант (1910). С июля 1910 г. являлся начальником 46-й пехотной дивизии, во главе которой вступил в войну. С июня 1915 г. командовал 19-м армейским корпусом. В ноябре 1915 г. был переведен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа. С января 1916 г. командовал 37-м армейским корпусом, с марта 1916 г. – 7-м Сибирским армейским корпусом 12-й армии Северного фронта. Позже корпус был переброшен на Юго-Западный фронт. В сентябре 1916 г. был переведен в резерв чинов при штабе Киевского, в ноябре 1916 г. – Петроградского, в декабре 1916 г. – Московского военных округов. В июне 1917 г. был произведен в чин генерала от инфантерии с увольнением от службы по прошению с мундиром и пенсией. В 1918 г. добровольно вступил в РККА. В 1919–1920 гг. состоял в Генштабе РККА. Позже добился разрешения на выезд из страны и уехал в эмиграцию. Умер в Брюсселе (Бельгия).], начальн[ик] 46-й дивизии, а постоянно, говорят – Лопушанский[103 - Лопушанский Николай Яковлевич (1852–1917) – генерал-лейтенант (1907), в 1908–1915 гг. командовал 10-й пехотной дивизией.], начальник 10-й дивизии, человек «милый, любезный, никакими особенными стратегическими талантами не обладающий, на корпусн[ого] командира не рассчитывавший и собиравшийся по предельному возрасту выходить в отставку». Долгов же – «еще молод, недавно лишь командует дивизией». Если такие соображения будут и впредь при назначении командного состава, то никаких перемен к лучшему ожидать нечего; я и не ожидаю! Плеве, так поспешно выехавшему из Холма и тем вызвавшему всеобщую панику в городе, предписано немедленно же возвратиться в него; то же и губернатору.

Что делается теперь на вокзале – не поддается описанию, все выселяются!! Австрийцы упорно лезут на север, вклинившись и разъединивши 5-ю от 4-й армии; уже завладели Травниками; путь железнодор[ожный] от Люблина на Холм, так[им] обр[азом], перехвач[ен]. Как ни хвастаются мои маршалы, что они много накрошили австрийцев («целые горы трупов»), но отдают должную справедливость их начальникам – «генералы-де их отличные, прекрасно владеют тактикой и умением охватывать», а наши? Командир Гренадерского корпуса Мрозовский[104 - Мрозовский Иосиф Иванович (1857–1934) – генерал от артиллерии (1913), в 1912–1915 гг. командовал Гренадерским корпусом, в 1915–1917 гг. занимал должность командующего Московским военным округом и Московского генерал-губернатора. Умер в эмиграции во Франции.] (из 70 тысяч к[ото] рого, как передает Зуев, остались в живых лишь 8 тысяч!!) получил благодарность свыше из штаба за то, что собственноручно застрелил трех австрийцев! Это ли не пошехонщина?! Дело ли это корпусн[ого] командира? Все наши военачальники оправдывают свои неудачи значительным превосходством сил противника! Но так ли это? Наши пошехонцы все спасение видят лишь в количестве сабель, штыков и пушек, и никакого внимания не обращают на живую силу, двигающую этими орудиями борьбы. Люди измотались ужасно, а их продолжают без сна и отдыха употреблять в действии! Слава Богу, теперь атмосфера в моем штабе очистится, а то я решил было просить перевода и даже недалек был от заболевания. Теперь, говорю я товарищам, и мы с вами будем ездить на автомобилях, не одни наши вояки!! Относительно занятия нами Галиции и успешных действий остальных корпусов нашей армии, очевидно, передавались лишь одни сказки. Иначе трубили бы во все трубы иерихонские! Ни писем, ни газет не получаю. Не знаю, что делает[ся] ни в доме, ни в отечестве. Так скверна окружающая действительность и так болеет моя душа от нее, что неполучение каких-то там писем и газет нисколько не в состоянии увеличить мои страдания; большими их сделать теперь нельзя; никакая надбавка к страданиям не отягчит более моей души.

21 августа. Светлый свеженький день. Слава Богу, выспался наконец, переменил белье; ч[то] б[ы] не забыть об этом, приурочива[юсь] к семидневкам… В 8 часов утра уже выступил из Холма вместе с обозом, сначала направившись к Загруде, в господарский двор Угер[105 - Угер – фольварк в Холмской губернии, ныне Ухер в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).], но по пути маршрут нашего следования к штабу корпуса меняли – сначала проехали на Сургов[106 - Сургов – деревня Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] к фольварку Августовка, но здесь оказался лишь штаб отряда Фогеля[107 - Фогель Александр Александрович (1868–?) – генерал-майор (1912), командир 46-й артиллерийской бригады в 1912–1915 гг.], переходившего в наступление, и меня проперли (к сожалению, я опередил пред тем обоз) на Сенницу Крулевскую, откуда на Красностав, вчера лишь горевший и бывший в руках австрийцев. До слез грустная картина разрушения вместе с картиной самого жестокого разграбления; мимоездом видел пылающий дворец в Жданове пана Смерчевского[108 - Имеется в виду Жданне (Жданное), владение графа Я. Ю. Сморчевского.] – какая масса драгоценностей сделалась жертвой огня и грабительства нижних чинов!..

Приехал в Красностав уже [за] темно: светила застланная тучами луна, заканчивал[ась] работа по погребению в братские могилы убитых русских и австрийцев, интенсивн[о] запах[ло] гарью; картина разрушения Помпеи[109 - Мост разрушен, проезжал по понтону (Примеч. автора).]. Учитель реального училища поведал о своих злоключениях с семьей, констатировал случаи мародерства исключител[ьно] со стороны наших солдат, а не австрийцев, к[ото] рые великодушно позволили даже раздать оставшиеся запасы хлеба и сахара местным жителям. Мы все колесим кругом да около…

Безалаберность наша российская: сразу объявляют о сборах к выступлению, напр[имер], в 7 часов утра, торопят, не дают возможн[ости] людям напиться чаю, а затем заставля[ют] их часа 2 стоять в ожидании приказа к движению; без карты следует даже начальник обоза штаба.

Второй день у меня светлый праздник, что штаб наш освежился через исключение из него двух главных паразитов… Все начальники служб облегченно вздыхают от исключения «Пердяя» из штаба, доводившего заботы о своих личных удобствах до nec plus ultra[110 - До предела (лат.)]. О лицемерии и продажности генер[ала] Лопатина, расточающего дифирамбы Зуеву и «Пердяю» в глаза, а за глаза говорящего иное. Мне кажется, что жестокие люди – трусы, а мягкосердечные – нет… Лучше погибнуть, свалившись с аэроплана, чем с телеги, так и в отношении нашего штаба – не хочется умирать по его глупости…

Кавалерия у австрийцев будто бы хуже нашей; если разведка лучше нашей, то благодаря более совершен[но] организованному шпионажу, за что они щедрее расплачиваются, чем мы… Секретничанье доведено у нас до крайности: разыскивание штабов, все равно, что иголки…

Австрийцы плохо принимают штыковой бой и вообще – напор всяких колющих орудий (пик и т. п.), поднимая руки вверх в знак готовности к сдаче. Куда как совершеннее их снаряжение, патронов носят более, чем мы (100 и 600). Бедные жители городов, к[ото] рые переходят из рук в руки то нам, то австрийцам – не знают, какому богу молиться.

В Красноставе заночевал на развалинах среди мусора и пыли, разбросанного имущества уездн[ого] воинск[ого] начальника, почти все из города бежали. Прежалкие картины варварского сокрушения и опустошения.

NВ: Особый доклад об усилении боевой мощи не с помощью увеличения только штыков, сабель и пушек, а оздоровления (безалаберность в деятельности…), о поддержании связи, о недопустимости производства под хлороформ[ом] операций на главн[ом] перев[язачном] пункте, об условиях раскрытия полевых госпитал[ей].

22 августа. С раннего утра обложной дождь. Из Красностава почти все разбежались, побросавши в домах всякие запасы и даже дорогие предметы – остатки варенья, разносолы, зонтики, шляпки, книги, настойки и т. п. В господарских же дворах (Жданово[111 - Имеется в виду Жданне (Жданное).] и др.) – разносолы, гобелены, ковры, ноты фонолы – растрепленные по комнате; чего не сжег огонь, то старались растащить мародеры наши; по общему отзыву австрийцы в этом отношении значительн[о] уступают нашим. Один псаломщик так урезонивал наших грабителей из солдат: «Ведь я русский – ну, грабьте у поляков да у жидов, а у меня-то грешно вам!» Собираются применять драконовские меры к виновникам. А все же в основе этого преступления лежат невежество и непросвещенность нашего солдата, не отдающего себе отчет в осмысливании того, что делает. Прегрустная картина разоренных и пылающих в огне гнезд. Появился у меня насморк от постоянных сквозняков в разоренных, с выбитыми стеклами и окнами домах.

С раннего утра энергичная канонада артиллерийск[ая] с СЗ, стихшая лишь к ночи. Огромные массы раненых с офицерами и врачами. Дружелюбные разговоры нашего казака с австрийцем, посменно курящим одну и ту же сигару. Чудное снаряжение – прекрасная обувь с чистыми портянками, ранец, резина для каблуков… То и дело слышатся добродушные окрики наших солдатиков, ведущих пленных: «Ходи, ходи, пане».

Отчаяние красноставского врача – от избытка раненых, истощения всяких средств и отсутствия власти для содействия по эвакуации и снабжению всем необходимым (больница обществ[енного] призрения); распорядился придвинуть один из полев[ых] госпиталей.

Настроение с утра бодрое: австрийцы будто бы в панике отступают, много сдается; Травники опять в наших руках. Передают, что будто бы крупные победы одержаны в Киевской армии[112 - Имеется в виду 3-я армия, сформированная из войск Киевского военного округа.]: взято чуть ли не 4 генерала, 153 офицера, 113 пушек – почти полный корпус. Львов будто бы наш уже, а также Кёнигсберг[113 - Кёнигсберг – главный город Восточной Пруссии (Германия), ныне Калининград, административный центр Калининградской области (Россия).]. Ничего достоверно все-таки нам не известно, т[а] к к[а] к газет совсем не читаем; почта функционирует прескверно – не получаем ни корреспонденции, ни газет. В японскую войну было больше порядка во всем. Даже официальные бумаги и то не доходят по назначению! Хаос во всем полный – суетятся, нервничают. Врачебн[ые] заведения здорово поистрепались и порастерялись по части своего имущества. Мы, врачи, предоставлены самим себе. Никакой помощи извне, кроме тормозов со строевой части не имеем; о нас совсем забывают в критические минуты.

О характеристике штабных: Попова[114 - Попов Владимир Петрович (1877–1935) – полковник (1912), штаб-офицер для поручений штаба 25-го армейского корпуса в 1913–1915 гг.], Смирнова, еще о Бодиско, приблудившемся штаб-ротмистре какого-то 6-го полка[115 - 6-й уланский Волынский полк.] в роли пришей-пристебай; а таковых здесь много.

В 5 часов вечера тронулись, поливаемые дождем, по грязной дороге на Горжков, но, подъехавши к нему, возвратились и сами, и с своим обозом назад в Красностав, так к[а] к ожидаемая под Горжковом победа наша оказалась еще не одержанной и стоять в Горжкове небезопасно как в местности, где передовые позиции.

Пушки бухают свирепо. Что-то покажет завтрашний день?

23 августа. Ведрено. Сильный ветер, с воем и гулом гуляющий в занятом нами помещении с выбитыми рамами и стеклами. 9 часов утра, а на позициях тихо: не слышно ни одного выстрела. Ждем оттуда донесений, ч[то] б[ы] сообразовать с этим время нашего выступления из Красностава.

Ношусь в вихре бушующих стихий, отрезанный от света Божия, не имея никаких вестей с родины. Все время только движемся и движемся, да еще как было доселе – кругом да около, только знаем, что складываемся да раскладываемся, не будучи в состоянии о чем-либо сосредоточенно подумать – полное оравнодушение – тупое, бессмысленное – ко всему окружающему… а окружающее все такое зверское, жестокое, первобытное. Измученный физически и морально, сваливаешься, где только возможно прилечь, как убитый… Такое дерганье продолжаться долго едва ли возможно… Чувствуется страшное бессилие в выполнении своей роли как желали бы; кажется, что все делается и завершается само собой – силою не от нас зависящих обстоятельств.

Решено переночевать в том же Красноставе, ч[то] б[ы] пока не двигаться всем штабом и обозом опять на Горжков, т[а] к к[а] к наш корпус почти достиг надлежащей позиции, ч[то] б[ы] подошли остальные корпуса с юга в обхват противнику. Влились в нашу и 4-ю армию пришедшие 1-я и 2-я Гвардейские дивизии; идет еще 3-я. В городе после полудня появились власти: бежавшие уездный начальник (исправник) со всем сонмом урядников и городовых; на развалины и пепелище возвращаются мало-помалу также и жители. Пронизывающий сильный холодн[ый] ветер гуляет по комнатам; завешиваем все дыры и щели оставшимися юбками, кофтами и пр. Приводят много пленных, из к[ото] рых все охотно сдаются. Конвойный солдатик объяснил мне причину такой массовой сдачи неприятеля: «Знамо, в-ство, как не сдаваться, когда этих пане кормят только горохом да луком с морковью!» Вот если бы наши военачальники да уразумели бы глубокий смысл сказанных т[а] к наивно слов этого серенького человека, тогда они знали бы, в чем лежит главный рычаг победы – не в одном лишь количестве штыков да пушек!.. Брюхо, брюхо для массы великий вопрос, с к[ото] рым прежде всего надо считаться…

Посмотрю я на Рябушинского, недосыпающего, недоедающего[116 - Обряженного в форму рядового, козыряющего, выпятивши глаза, каждому офицеру. (Примеч. автора).], развозящего всю нашу штабную знать на автомобилях и денно, и нощно, – и диву даюсь, какой мотив руководит этим миллионером, добровольно ушедшим от своей комфортабельной жизни буржуа в этот кромешный ад. Я бы, будучи миллионером, так не поступил, и вместо себя сделал бы шофером к[акого]-н[и] б[удь] наемника. Но нет ли у него большого горя, к[ото] рого он бежал, ч[то] б[ы] забыть его? Как-нибудь разговорюсь с ним по душам.

Шт[абс]-капитан Богословский[117 - Богословский Борис Петрович (1885–1920) – капитан (1911), с июля 1914 по октябрь 1915 гг. занимал должность старшего адъютанта штаба 25-го армейского корпуса.], этот штабной Мольтке при Зуеве и «Пердяе», теперь сократился, и роль его введена в надлежащие границы; чувствуется знающ[ий] и компетентный глас командующ[его] корпусом и его начальника штаба полковн[ика] Галкина[118 - Галкин Михаил Сергеевич (1866–1920) – полковник (1909). С сентября 1912 по ноябрь 1914 гг. был начальником штаба 46-й пехотной дивизии. В августе-октябре 1914 г. занимал должность и.д. начальника штаба 25-го армейского корпуса. С декабря 1914 г. командовал 71-м пехотным Белевским полком.].

Кто-то проиграл на рояле несколько аккордов после ужина, унесших воспомина[ниями] в культурн[ые] условия жизни.

Ночуем в том же Красноставе (на реке Вепрж). Вместо сгоревшего моста установлены уже два понтонных.

24 августа. Воскресенье; знаю это потому, что хотел было сдать накопившееся грязное белье в стирку и получил ответ, что стирать по случаю праздника никто не согласится! Погода дивная; прохладно; солнышко греет по-осеннему. Отправил сегодня с писарем штаба, командируемым в Ярославль за теплыми вещами для офицеров, письмецо своим ребятишкам, снабдивши его адресом.

Командующий армией на Западном фронте Самсонов[119 - Самсонов Александр Васильевич (1859–1914) – генерал от кавалерии (1910), командовал 2-й армией, в августе 1914 г. попавшей в окружение в Восточной Пруссии. Застрелился.] по официальным источникам застрелился. По какой причине? Дела наши на германской границе, говорят, неважны[е], будто бы два корпуса разбиты.

Проходит масса пленных австрийцев. Захвачен большой обоз, рассматриваем и разбираем добычу[120 - Все предметы (линейки, повозки и проч.) отличаются перед нашими лучшей конструкцией и работой (Примеч. автора).]… На чердаке дома нашего найден зарывшийся в солому австриец, ничего не евший несколько дней, спрятавшийся несомненно из боязни, ч[то] б[ы] не попасться в плен воображаемым им мучителям.

Сегодня – дневка для войск. Слава Богу; она должна значительно укрепить силы наши и солдатские. С завтра переходим в наступление, предстоит переход через горный кряж и брать весьма укрепленные позиции. Ожидается большой убой. Все человеческое, кажется, вытеснено из людей, и осталось, орудуя всем, в них только одно звериное[121 - Сегодня ротмистр развязно рассказывал, как он перед пленным врачом-австрийцем, заявившем о своих правах на покровительство Женевской конвенции, показал нагайку с целью символизировать перед врачом как он смотрит на разные наставл[ен]ия конвенций!!! Еще картина: во время движения обозов балда Рассадкин увлекся битьем спаривавшихся собак – общее гоготание… (Примеч. автора)].

Распределение штабов на нынешний день: 3-й гренад[ерской] дивизии – Жолкевка[122 - Жолкевка – местечко в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).], 46-й – Майдан Верховский[123 - Майдан Верховский – деревня в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне Майдан Вежховинский в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).] и 70-й – Бзовец, южнее дер[евни] Мосциска[124 - Бзовец – ныне не существует. Деревня Мосциска находится на территории Красныставского повята Люблинского воеводства (Польша).].

Замостье уже занято 19-м корпусом, остальные корпуса армии едва ли успеют продвинуться в тыл отступающим теперь австрийцам, ч[то] б[ы] устроить им Седан. Появляются заболевшие дизентерией, к[а] к среди наших, так и австрийцев. См. мою полевую записку командующему корпусом за № 9[125 - В фондах НИОР РГБ не обнаружена.]… Оперирую распределением полевых госпиталей, транспортировкой раненых, деятельностью дезинфекцион[ных] отрядов.

Никак не могу наладить, ч[то] б[ы] нижние чины, довольствующиеся при штабе корпуса, получали все, положенное им по закону; ч[то] б[ы] добиться этого приходится ссориться! Как глубоко невежественно наше офицерство, рубя сучок, на котором сидит…

25 августа. В 9 утра выступили на Запад за 12 верст в Горжков; местность гористая и лесистая; дивная природа. Опасение, что австрийцы будто бы с трех сторон нас обходят. Капитан Смирнов командует, ч[то] б[ы] все брошенные бумаги в Красноставе сжечь. Давно бы пора последовать моему совету. Значит, Красностав не застрахован перейти опять к другим хозяевам!

Несвязанность, некоординированность поразительная. Командир Лохвицкого полка[126 - 279-й пехотный Лохвицкий полк.] в отчаянии, что требований от него много, а средств дано мало: нет у него делопроизводит[елей], писарей, etc., т[а] к к[а] к полк формировал[ся] по лит[ере] «Б»… Пленные офицеры австрийские не верят, ч[то] б[ы] были нами уже взяты Львов и Галич[127 - Галич – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне административный центр Галичского района Ивано-Франковской области (Украина).].

Пришла в нескольк[о] пудов почта – в беспорядке; мне ни одного письма; вырвал с жадностью №№ «Русского слова» за 11 и 15 августа. Отсутствие взаимной поддержки: казакам не дают заимообразно крупы, мяса от штаба корпуса – «казаки всегда будут сыты», а между тем мародерство объявлено наказуемым! Пленные лошади австрийские очень изнурены; на спинах глубокие язвы… У нас теперь нет ни одного аэроплана, бывшая буря все их поломала! Австрийские линейки и повозки превосходят наши аккуратностью и выделкой… По пути слышится канонада – ураганная… Солдатики пьют из луж воду; очевидно, не успели перед выступлением напиться чаю – задергивают их и тормошат; невежество в этом командного состава! Несколько дней тому назад тыловые слухи, что Каульбарса[128 - Каульбарс Александр Васильевич (1844–1929) – генерал от кавалерии (1901), с 1909 г. являлся членом Военного совета.] повесили… Я при движении обоза устраиваюсь сзади столовой-кухни, т[а] к к[а] к ею больше дорожат, чем всем медиц[инским] персоналом… Солдатики наши многие надели на себя австрийские шинели и ранцы… Грустная картина – сидит старец у одинокой, покинутой избы… Время от времени иду с охранной ротой с австрийской саблей, уверяя их, что если нужно – пойду вперед, в бой… Красивый вид: по дороге высокие кресты с распятием… Из газет прочитал о высочайшем повелении именовать Петербург – Петроградом, etc. Уж не слишком ли?! История с дивизионным врачом 46-й пех[отной] дивизии Лисицыным. Смотри – переписку[129 - В фондах НИОР РГБ отсутствует.].

Около 4 часов дня пришли в многострадальный Горжков, из к[ото] рого только вчера вышли австрийцы. Пообедавши, собрались поглазеть за взламываемыми денежными мешками австрий[цев], взятыми в плен, насчитали десятки тысяч крон, etc. Получена телеграмма, что Щебрешин[130 - Щебрешин – деревня Замостского уезда Холмской губернии, ныне Щебжешин в Красныставском повяте Люблинского воеводства.] взят нами.

При обозе штаба корпуса, оказывается, возится по подозрению в шпионстве на своей повозке с лакеем известный миллионер пан Станислав Коверский[131 - Коверский Станислав Юзеф Камилл (1869–1940) – землевладелец и промышленник из Замостья.]; ксендз божится и клянется за его alibi, предлагая себя в заложники. Группа пленных австрийцев, с ними и еврейчиков; окружила их толпа солдатиков, оживленно беседуют, братаются, друг друга понимают, хотя и на разных языках; еврейчик один служит предметом общей веселости – большой комик. Солдатики сравнивают свое с австрийским: кокарда наша-де лучше, шапка-де тоже лучше, с большим юмором говорит солдатик, т[а] к к[а] к она больше – «на пять целых головы»; общий хохот. Пленные были совершенно ложно осведомлены, будто бы взята уже у нас и Варшава, и чуть ли не Петербург… Со слов пленных выходит, что кормились они хорошо, им шло ежедневно по 400,0 мяса, по 700,0 – белого хлеба (говорят – «мало»), по ? литра или вина, или пива, а также полагался казенный отпуск табаку. Солдатики слушают и невольно сравнивают свое с их довольствием с затаенной завистью и как бы упреком по адресу у власти стоящих…

Чудная лунная ночь, холодная. Уж осыпаются листья пожелтелые[132 - Получил письма от своих; по обыкновению самые сердечные – от сына Сережи. (Примеч. автора)].

26 августа. Чуть свет на автомобиле поехали на передовые позиции через Жолкевку на Вержховину[133 - Дорога гористая, покрытая перелесками. (Примеч. автора) Вержховина – деревня в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).], куда прибыли к 9? часам утра. Предстоит атака Туробина[134 - Туробин – местечко в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повете Люблинского воеводства (Польша).]. [В Вержховине] остановились в господарском дворе, большой сад-парк.

Предстоят бои, могущие иметь решающее значение на наши дальнейшие операции. С утра до ночи без перерыва ожесточенная канонада к З и СЗ от Вержховины. Большое значение придают выручке со стороны Горбатовского[135 - Горбатовский Владимир Николаевич (1851–1924) – генерал от инфантерии (1914), в 1914–1915 гг. командовал 19-м армейским корпусом, с июня по август 1915 г. – 13-й армией Северо-Западного фронта, с августа 1915 по март 1916 гг. – 12-й армией Северного фронта, с марта по декабрь 1916 г. – 6-й армией Северного фронта, с декабря 1916 по апрель 1917 г. – 10-й армией. С апреля 1917 г. в резерве. Умер в эмиграции в Ревеле (Эстония).] (19-й корпус), с к[ото] рым стараются войти в связь. Перед Жолкевкой – главн[ый] перев[язочный] пункт 3-й гренад[ерской] дивизии – масса раненых. Впервые встречаются здесь пленные человек 6 немцев, хмурые и надменные, их вид. В Вержховине – штаб также Варшавского полка, в к[ото] ром сегодня и полковой праздник. Никак не могу наладить поэшелонное расположение и развертывание госпиталей, приданных дивизии…

10-й австрийский корпус уже уничтожен, теперь против нас вместо него действует 4-й венгерский корпус. Большими силами напирают австрийцы на Гренадерский корпус, стремясь прорваться на соединение с германцами через линию Люблин – Холм. С минуты на минуту ожидаем, чем кончится настоящий бой; при неудаче нашей – нам предстоит отходить на Красностав и начинать все сначала! Вся суть теперь на нашем правом фланге со стороны Гренадерского корпуса. Нам самое желательное было бы прижать австрийцев к Висле и зайти им с юга в тыл, а в крайнем случае хотя бы прогнать их в Галицию. В 4-й нашей армии действует пришедший недавно 3-й Кавказск[ий] корпус и Гвардейский. Идет еще Туркестанский. В течение 3–4 дней результат боя должен выясниться.

После скудного обеда в Варшавск[ом] полку прилег под кустиком в саду под грохот канонады, глядя на лазурное чистое небо и картину близкого осеннего увядания природы; сверху издали заслышалось курлыкание пролетевших журавлей. Поляки и евреи неотступно и жалостливо плачутся на засилья, чинимые им обстоятел[ьствами] военного времени.

27 августа. Стоим в Вержховине. Чудный осенний денек. С раннего утра – усиленная канонада с нашего крайнего фланга (3-я грен[адерская] дивизи[я]) и Гренадерского корпуса. Вчера с вечера стал гореть Туробин, оставленный австрийцами. Получены сведения, что 3-й Кавказ[ский] корпус взял 40 орудий и до 1000 пленных. Кормимся очень неважно в офицерск[ой] столовой: все мясо и мясо; от свинины у многих, в том числе и у меня, болят животы и слабит; с сегодня свинину исключаем из нашего меню.

Деревни опустошены и выжжены, и достать что-либо по части молочных скопов и яиц – трудно. Мой милый Сергунюшка письмо свое ко мне заключает такими утешительными для меня словами: «Твоя беспокойная и полная полезной деятельности жизнь всегда будет нам хорошим примером».

Сегодня посылают из штаба в Москву с поручениями к[а] к самого надежного по моей рекомендации солдата Дениса. Передам ему письмо к своим. То-то обрадуются мои ребята! Командировку Дениса перебил более толковый один из писарей… В широких размерах производятся экзекуции за мародерство поркой нагайками. Как ни жестоко – но лучше, чем смертная казнь… По показанию многих австрийцы больше деликатничали с чужой собственностью на чужой земле, чем наши на своей… Сегодня высыпала в сад попрятавшаяся было вчера от нас детвора – играют в солдатики. Счастливые цветочки, ничего не понимающие, что творится кругом. Разговорился я с милыми «паненками», рассказавшими мне, какой ужас они переживали, попрятавшись в подвалы, когда поспешно проходили австрийцы, к[ото] рые будто бы в усадьбе очень «господарствовали», истребили всякий скот и все маринады из погребов; съели массу варенья «вишняков», к[ото] рое смешали с денатурированным спиртом, хранившимся в больших бутылях, и все сожрали…

Сегодня испытываем недостаток в черном хлебе; солдаты едят сухари… За обедом (удивительные люди: или лицемеры, или же глупые!) в приподнятом настроении смеялись над Вильгельмом[136 - Вильгельм II (1859–1941) – германский император и король Пруссии в 1888–1918 гг.], обменивающимся с Франц[ем]-Иосифом[137 - Франц-Иосиф I (1830–1916) – император Австрии и король Венгрии в 1848–1916 гг.] своими победными приветствиями, смеются над ними и возмущаются их якобы лживыми раздуваниями своих успехов, но мы-то… мы-то: говорим ли о наших минусах и не распузыриваем ли свои малейшие успехи?!

Прочитал «Рус[ское] слово» от 21 августа и удивился статье Михайловского, в к[ото] рой он описывает полный якобы разгром нашими войсками Рузского[138 - Рузский Николай Владимирович (1854–1918) – генерал от инфантерии (1909), генерал-адъютант (1914). С июля по сентябрь 1914 г. командовал 3-й армией, с сентября 1914 по март 1915 гг. был главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. С 1915 г. входил в состав Государственного и Военного советов. С июня по август 1915 г. командовал 6-й армией, занимал должность главнокомандующего армиями Северного фронта с августа по декабрь 1915 г. и с августа 1916 по апрель 1917 гг. Погиб в Пятигорске.] австрияков под Львовом. Да неужели мы здесь победили? Что-то все не верится в прочность наших успехов… По сообщенным официальным данным о том, какие части австрийские, их не более девяти корпусов. К обеду канонада с СЗ затихла и стала слышаться более к югу, со стороны Запорже[139 - Запорже – деревня в Люблинской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).], куда поехал на автомобиле дрались под Львовом наши штабные исчисляют, что против нашей армии Коханов, меня не взявший туда из нежелания, якобы, ч[то] б[ы] страдало «казенное имущество», т. е. я, к[ото] рому д[олжно] б[ыть] «другое место для действий…»

Дивный вечер. Восхитит[ельная] лунная ночь. Туробин продолжает гореть… Чтобы взять кряж, войска нашего корпуса второй день пытаются навести разрушенные австрийцами мосты у Туробина и Запорже, но осыпаются огнем противника, хорошо укрепившегося на высотах, для чего ему была дана нами возможность благодаря долгому раздумыванию и не использованию для действия светлых ночей. Много мы проявляем быстроты на суету и на пустое дергание, а на продуктивные действия ее у нас не обретается; не видно у нас дерзания и вдохновения, идем по старинушке в лоб да церемониальным маршем в открытую, когда надо применить хитрость, молниеносный ошарашивающий натиск или обхват… Войсками передвигают, что бумаги пишут – отселева доселева сегодня, а остальное-де отложим до завтра…

Затруднения в практическом проведении мер при боевой обстановке по части устройства отхожих мест[140 - По способу Моисея было бы самое рациональное, но для этого надо быть или просвещенным, или религиозным… (Примеч. автора)] (проходимые районы все страшно засраны и воняют…), – по быстрому и стройному питанию в[оенно]-врачебных заведений медикамент[ами] и перевязочными средствами из полевых аптек и их отделений, – с распределением в эшелонированном порядке полевых госпиталей, – транспортировкой раненых…

28 августа. Светлый день. С раннего утра слышна ожесточенная далекая ружейная трескотня с западной стороны; очевидно, наши ползут, всячески укрываясь, на высоты, откуда их осыпают снарядами австрийцы; убой предвидится большой. Стоим все в Вержховинах, в кипении битв и сражений. По донесениям австрийцы энергично отступают, мы же, к сожалению, не развиваем должной энергии в их преследовании на Грудки[141 - Грудки – деревня в Люблинской губернии, ныне Грудки Первше в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] – Горай[142 - Горай – местечко Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] и дальше. В Янове[143 - Янов – посад, административный центр Константиновского уезда Холмской губернии, ныне город Янув-Любельский в Янувском повяте Люблинского воеводства (Польша).] австрийцы, предполагается, должны сильно укрепиться, т[а] к к[а] к там замечены осадные орудия.

На солнышке посиживаем с Кохановым, каждый почитывая свою книгу. Специально лечимся мы с ним, старики, солнечными лучами[144 - Листья осыпаются… (Примеч. автора)].

3-й Кавказский корпус прибыл на театр военных действий без лечебных заведений. Обозы, парковые бригады многих частей – без ружей. Снабжение зарядами 3-го Кавказ[ского] корпуса идет за счет нашего, так же, как и подача пособия бывшим раненым, проходившим через главн[ый] перев[язочный] пункт 3-й гренад[ерской] дивизии, лишившейся к тому же своих двух госпиталей. Кавказский корпус, одержавший победу, затем сам оказался было в критическ[ом] положении. Получаю телеграммы о случае оспы, то – случае дизентерии, в том или другом полку…

Ночью штабом корпуса получена была странная телеграмма из штаба армии с предписанием корпусу укрепиться и не двигаться вперед; скоро произошла отмена. Тем досаднее, что мы не гоним австрийцев, что отступают бренные остатки 10-го и 2-го их корпусов, особенно 10-го (судя по пленным). За обедом вели исчисление, сколько нам осталось верст до границы, перейдя к[ото] рую будем получать полевые чуть ли не вдвойне. Пленный улан-немец (офицер) высказывает удивление якобы безумной авантюрой Вильгельма! (?) Мало-помалу с новым составом штаба упорядочивается корпусная полевая почта.

На войне особенно вспоминается правдивый афоризм Толстого: лучше ничего не делать, чем делать ничего. Днем – тихо; часов с 5 вечера изредка и вяло заслышал[ась] артилл[ерийское] буханье с запада…

Война и трезвенное движение…

Не мы одни на ратном поле, но и всякий в России небольшой частицей должен был бы теперь участвовать в великой войне, ведущейся для долгого мира – для братства народов.

Плохо питаемся, на офицерской кухне нет хозяина, подают нам сырой картофель, сырых уток и проч. пакость. Приняты мною решительные меры к упорядочению этого вопроса привлечением к нему Н. Н. Щеглова, врача гигиен[ического] отряда. Фигура нашего коменданта с своим треком напоминает Посейдона с трезубцем… Удивительно хороши повозки австрийские, одна из к[ото] рых с красн[ыми] крестами взята для обслуживания кухни (хранения припасов и пр). Как в дилижансе – можно класть вещи и наверху… Бомбардируют Горай, к[ото] рый еще не оставлен австрийцами. Вялое действие в преследовании австрийцев 70-й дивизии, к[ото] рой и наши военачальники согласны со мной, ч[то] б[ы] подсыпать ей перцу (нач[альник] див[изии] Белов[145 - Белов Николай Васильевич (1857–?) – генерал-майор (1905), начальник 70-й пехотной дивизии в 1914–1915 гг.]). Плохо установлена связь с подведомств[енными] мне учреждениями не у меня одного, но и у других: Коханов – не знает, где его парки!! Некомплект во всех учрежден[иях] и частях как личный, так и материальн[ый]; у меня в госпиталях по одному лишь главному врачу и младшему, без аптекаря, делопроизводит[еля] и т. д.

29 августа. В 8 часов утра при прекрасной погоде выступили на Туробин через Жабно[146 - Жабно – деревня Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).]. Дорога гористая. По пути большие кресты… Библейская типичность картины переселения евреев! Массы разбросанных австрийск[их] снарядов со снарядными ящиками. Часа через 2 прибыли в погоревший и разрушенный Туробин, представляющ[ий] собой большей частью одни торчащие трубы, головешки, почерневшие столбы, груды пепла и мусора. Чудом как-то уцелели гминное управление, православ[ная] церковь и несколько домов. Остановился в помещении священника, устланном разбитыми [и] сломанными сундуками, книгами, изорванным платьем; пианино пополам перебито; прежалкая картина. Передают, что меньше вредили бомбы, чем сколько грабили местные мещане. Батюшка куда-то исчез. Одинокий Божий храм. Жители – то один, то другой – обращались ко мне, «к начальнику», с своими разнообразными жалобами на засилья то солдат, то своих же обывателей… Ласкают взор оставш[иеся] еще в палисадниках цветы перед убогими избами.

Дела Рузского несколько было оплошали, и на выручку ему даны два корпуса нашей армии: 5-й и 17-й; наша армия понемногу разделяется по другим армиям; останется в конце концов, как говорят шутники, один квартет в Холме: Плеве, Зуев, Федяй и Добрышин (к[ото] рых всех надо на одной осине повесить). Не ожидал я сегодня услышать открытую правдивую критику по адресу наших преступников – Зуева и Федяя – со стороны капитана Смирнова, подтвердившего лишь то, о чем я говорил раньше – вся стратегия у них была возложена на Богословского, слушали они голоса всякого фендрика, своего царя в голове не имели. Федяя, говорят, также предают суду, как и Добрышина. «Пердяй», как передают очевидцы, нисколько не унывает и, сидя в Холме, трижды жрет обеды и столько же – завтраки и ужины; живет с комфортом, в жертву к[ото] рому раньше приносил все вверенное ему дело; останавливались не там, где требовали обстоятельства, а там, где можно было бы пошире разместиться и получше полопать (у богатых панов, хотя они и были бы подозрительны в смысле шпионства).

Пропал без вести и исключен из списков приказом один мотоциклист из охотников.

Получил трогательное письмо – открытку от брата Сергея[147 - Кравков Сергей Павлович (1873–1938) – брат В. П. Кравкова, коллежский советник (1912), профессор агрономии Санкт-Петербургского университета.]. Завтра продолжаем победное наступление против поспешно удаляющихся австрийцев на Горай – Фрамполь. Щебрешин уже наш. Вечером прибыли два главных врача 11-го и 12-го полев[ых] госпиталей из Замостья; описывали все свои злоключения, как очутились впереди головного перев[язочного] пункта и попали в плен к австрийцам, к[ото] рые передали им на попечение 500 чел[овек] своих больных дизентерией; потеряно много обоза, лошадей; обращение австрийцев с медиц[инским] персоналом было корректное[148 - Получил фуражные и полевые деньги, первых много – около 500 руб[лей]; страшно даже их хранить до 1 сент[ября], а вторые до 1 окт[ября]; денег – нет при себе. (Примеч. автора).].

30 августа. Серенький денек. Часов в 8 утра тронулись на Горай, штабные в автомобиле, я с интендантом впереди обоза. Дорога гористая с «орлиными гнездами», с подъемами на высоту около ста шестидесяти футов над уровн[ем] моря. На выезде из Туробина – дивная статуя молящейся Мадонны, затем – отлично устроенное кладбище с изгородью из каменных столбов. Близки моему сердцу места вечного упокоения, так бы и жил бы всегда там. По дороге – кресты высокие с изображением распятия. В Янове идет бой; ожидается его очищение неприятелем, и наш корпус поворачивает фронт на юг почти на семьдесят градусов в тыл неприятелю; пойдет, вероятно, между Белгораем[149 - Белгорай – уездный город Холмской губернии, ныне Билгорай, центр одноименного повята Люблинского воеводства (Польша).] и Томашовым. Нынешний день из штаба армии предписано нашему корпусу стоять на месте. К 4 час[ам] дня штаб армии приезжает в Замостье. Рассуждают, как-то они поступятся своим комфортом и удобствами, какие имели в Холме… По проходимым деревням вследствие бегства населения и опустошения ничего нельзя достать по части съедобной. Еле-еле достал 7 яиц сырых, к[ото] рые с жадностью съел. Австрийцы употребляют разрывные пули – говорят, только будто бы для прицела.

Около часу дня прибыли в Горай; остановились возле костела, в доме ксендза; штаб – в гмине. Изящные изразцы в печах… В Сибирском гренадерском полку сопровождает на войне штабс-капитана (ротн[ый] командир) его супруга, переряжен[ная] в мужской костюм – верхом на коне. Красота формы австрийских улан.

Таскается за нами Добрышин… Как и другие бестолковые генералы, он рассчитывал отыграться позой за счет целесообр[азности] действия и планомерного выполнения общей задачи, били на это и наши вахлаки – Зуев с Федяем; а смерть Самсонова и Мартоса[150 - Мартос Николай Николаевич (1858–1933) – генерал от инфантерии (1913), командир 15-го армейского корпуса в 1911–1914 гг. В ходе боев в Восточной Пруссии в августе 1914 г. был взят в плен, где оставался до начала 1918 г.] разве не замаскированное самоубийство? Головой и умом не взял – так, мол, положу живот свой!.. Замечательное явление: с первого дня походной жизни я не слышал ни звука гармоники или балалайки, к[ото] рыми забавлялись солдатики в японскую войну!

31 августа. Ночью и с утра дождь и хмурь; дороги раскисли. С 8 утра выехали из Горая на Гедвижин[151 - Гедвижин – деревня в Люблинской губернии, ныне Хедвижин в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).], верст за тридцать к югу – ЮВ. Оставили Фрамполь по правой, а Щебрешин – по левой стороне. Очищаем землю русскую от врага, к[ото] рый поспешно отходит в свои пределы. К сожалению, действуем мы без игры ума и без артистического вдохновения, не сумевши врагу устроить Седана; привыкли мы действовать лишь стеной да закидывать шапками, не ухитрившись воспользоваться дорогим моментом, ч[то] б[ы] окружить противника и захватить его в мышеловку! А он теперь подсоберется в Перемышле[152 - Перемышль – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Пшемысль, город на правах повята в Подкарпатском воеводстве (Польша).], к[ото] рый нам предстоит осаждать, и положит еще много десятков тысяч жизней. Живое дело делаем к[а] к пишем бумаги[153 - А начальники наши не могут никогда поступиться своими удобствами – умывальниками, теплыми клозетами и проч. … (Примеч. автора)]… Дорога до Гедвижина – по пескам, по каменистым горам и хвойным лесам. Полным вздохом упиваюсь чистотой лесного воздуха. Благодать. По дороге попадаются своеобразной конструкции высокие кресты, а также памятники, напр[имер], с такой надписью по-польски: «Боже, смилуйся над нами!» Душа моя, при виде такой картины, воспаряет ввысь. Встречаются положительно кавказские ландшафты. Следую в обозе вместе с интендантом, милейшим Анатолием Петров[ичем] Мартыновым, сопровождаемый движущейся на юг массой войсковых частей корпуса, без спешки, без паники, в чаянии завтра-послезавтра ступить уже на землю врага. Утром узнал о сообщении Верховного главнокомандующ[его], что французы после пятидневного сражения отбросили с большими потерями немцев по всему фронту. Ура! Как ни мрачна погода, но она показалась светлой-пресветлой. Штабс-ротмистр интенданта от восторга заиграл на разбитом рояле ксендза плясовую…

Смешной вид представляют наши солдатики, уже перерядившиеся в австрийские шинели и снаряженные австрийскими ранцами и другими доспехами… А как сравнить нашего солдатика и австрийского, то досада берет: наш в отношении пригонки мундирн[ой] одежды – медведь-медведем, австриец же – картинка! Редкий для наших военачальников поступок Мартынова: при проезде через поломанный мост скомандовал о его исправлении…Рад, что освободился от 500 рублей, сдавши их в казначейство! В пути солдаты срывали капусту и ее ели. На обращение офицера ко мне, вижу ли я, что делают солдаты, с целью подчеркнуть как бы упущение со стороны медицинск[ого] персонала, я отвечал, что виноваты «вы – военачальники, мало развитые гигиенически и плохо воспитывающие солдата». Офицер прикусил язык… Хочу перевести на фуражное довольств[ие] своих лошадей из штаба в интендантские, а то в штабе – систематический грабеж за счет желудков солдатских и лошадиных!.. Апофеоз негодяйства, как следствие невежества и русской дикости! Врач в этой среде – один в поле не воин.

Не слышно сегодня ни одного выстрела. Оригинальный вид кавказских казаков в бурках и белых башлыках на фоне лесной опушки, в дыму горящих костров… Предчувствую с захватывающим дыханием сладость скорого вступления в Червонную Русь. Коханов передал мне №№ «Нов[ого] вр[емени]» от 22 и 23 авг[уста]. Читаю с жадностью; к сожалению, сообщаемые данные – вижу – тенденциозны, с большой примесью слюнявого патриотизма и национализма[154 - Не верю я, ч[то]б[ы] немцы были действитель[но] так жестоки, как о них пишут. (Примеч. автора)]… Жажду знать одну только, хотя и горькую, правду о всем совершаемом, но увы!.. Некогда обриться – обратился в дикобраза…

Около 4 час[ов] дня прибыли в деревню Гедивжин. Дня три тому назад здесь «господарствовали» австрияки, все опустошившие, повыбившие окна в домах, в одном из к[ото] рых поселился я с адъютантом… «Мадьяры страшущие производили паскудства», – жалуются бабы… Во всей деревне еле-еле собрали около двух десятков яиц… Погода было разведрилась, но к вечеру опять захмурилась…




Сентябрь


1 сентября. Хмуро и дождливо. Всю ночь тревожился массой мух и тараканов. Достал кружечку молока; утром поблаженствовал чаем с молоком. Давно этого не было.

В 9 утра выехали, опередивши обозы, на Хмелек[155 - Хмелек – деревня Белгорайского уезда Холмской губернии, имение графов Замойских, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] через Белгорай, Княжнополь[156 - Княжполь – деревня Белгорайского уезда Холмской губернии, ныне Ксенжполь в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] и Раковку[157 - Раковка – деревня Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).]. Дорога пролегает почти все время через пески и сосновые леса; много рубленых деревьев; чудный ароматный воздух; под Княжнопле[м] – взорванный и погорелый мост; переезжали вброд. Белгорай – лучше Красностава, на улицах по тротуарам столы с самоварами, евреи угощают солдатиков. Трудно купить хлеб или к[акой]-л[ибо] другой продукт. Солдаты больше хотят табаку, чем хлеба… Избы в деревнях с одинарными рамами – очевидно, зимы здесь теплые.

Завтра, Бог даст, будем за границей. Тарноград[158 - Тарноград – посад в Люблинской губернии, ныне город Тарногруд в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] уже оставлен австрийцами. По пути захотелось есть, а хлеба не было; в одной деревне еле-еле удалось на 10 коп[еек] купить кусок черного хлеба: все выедено и очищено нашими предшественниками – австрийцами. «Трошечко хлеба есть, остальное Галиция забрала», – отвечала старушка, вместе с стариком своим с помощью мотыги вырывавшая в поле картошку. Подъезжая к месту назначения, встречаю оригинальные типы – смуглые лица в костюмах: теплые шапки и кафтаны, из-под последних – длинная рубаха, кальсоны и босиком; бабы – в белых длинных платках. Руководствуясь картой-десятиверсткой, не лишним считал проверять свой маршрут через опросы местных жителей; «тенде, тенде, пане» («туда, туда, господин»), отвечали… Стал припадать на желудок – часто слабит с болями.

Около 5 вечера прибыли в Хмелек; штаб расположился в вальдфорке[159 - Ошибка автора, правильно – «фольварке». Видимо, в начале кампании 1914 г. В. П. Кравков еще был слабо знаком с реалиями западных губерний России и слышал это слово впервые.] – в господарском доме князя Замойского[160 - Замойский Маврикий Фомич (1871–1939) – граф, крупный землевладелец, член I Государственной думы (1906).] (самого нет, а живет его управляющий); я же – на отлете, в деревне у священника. Семья его встретила нас очень радушно и хлебосольно; почти пять недель выдержали они пленение у австрийцев; в моей комнате жил полковник – австрийск[ий] чех, а в других – прочие офицеры со знаменем. Сам чех был очень скромен и малообщителен, офицерство же и солдаты – бахвалились, что скоро будут в Петербурге. Их подозрительность и мнительность относительно взрывов, отравления, – напр[имер], папиросу русскую закуривали с осторожностью, воду пили, предварительно заставляя ее выпить обывателей. Среди офицерства находились лица, чехи и славяне, к[ото] рые предостерегали обывателей не очень-то быть болтливыми, т[а] к к[а] к даже и среди офицерства над офицерством же имеется шпионаж со стороны немцев… Казаков наших ужасно боятся, будучи убежденными в том, что они едят живых людей!

Отличное шоссе устроили австрийцы от Тарнограда до Белгорая (фашинное?), по к[ото] рому пролегает наш почтовый тракт.

2 сентября. Всю ночь лил дождь; люди все намокли, и за поздним прибытием обоза с кухней и утомлением вследствие ежедневн[ых] переходов до 20–30 верст – мало ели. Вообще люди наши переутомлены. Дня не проходит, ч[то] б[ы] мы не передвигались.

Сытно нас покормили вчера и сегодня у батюшки (поросенок жареный с кашей, вареники, простокваша, молоко…); ели мы с волчьим аппетитом. Заночевали двумя группами: я с интендантами, а остальные штабные – в фольварке у одного пана, арендатора гр[афа] Замойского.

Хмурое туманное утро; но барометр показывает вправо. Выспался на мягкой перине матушки, где покоились недавно телеса австрийского полковника-чеха. Страшная грязь. С юга, со стороны Тарнограда – пушечная пальба. Батька уверяет, что под Сенявой[161 - Сенява – город в Галиции (Австро-Венгрия), майорат князей Чарторыйских. Ныне в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] австрийцами заложено много мин, и советует нам при следовании быть осторожными.

К 9 часам разведрилось. Двигаемся сегодня за границу – в Мощаницы[162 - Мощаницы – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Мощаница в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]; сердце замирает от сознания, что австрийцы из нашей земли изгнаны, и мы ступаем на их землю.

Отправились около 12 дня из Хмелика через Бабице и Волю-Общанску[163 - Бабице и Воля-Общанска – деревни Белгорайского уезда Холмской губернии, ныне обе в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).] на Мощаницы. Погода прояснилась, и солнышко приветливо грело – по-весеннему, и окружающая природа носила весенний колорит. Дружный хор галок, крик гусей и уток, быстрый поток ручьев после вчерашнего дождя… Казалось, что и природа ликовала с нами перед перспективой быть скоро за границей. Но вот мы около 3 часов дня и у пограничного кордона, межевых знаков, проехали нейтральную зону и вступили в австрийскую землю – Червонную Русь – Галицию. Прокричали «ура!», друг друга поздравили с праздником перевала через границу. Радостные приветств[ия]. Вторая половина пути пролегала по Божьей шири и глади; поля зеленели, и на деревьях – ни одного желтого листика… Оригинальная мода у русин[ок]-баб: на макушке вроде к[акой]-то круглой коробки, волосы на лбу в виде челки, на голове подстрижены в кружок, ни одной красивой – как бараны страшны. В Мощаницах обступили старики с просьбой разрешить колокольный звон, к[ото] рый запретили австрийцы, взявшие под арест весь причт и оставившие одного пономаря; вот и «войт» (волостн[ой] староста) – «начальник громады»… Только что прибыл в Мощаницы (ехал вместе с Мартынов[ым]) – пришло уведомлен[ие] о перемене места ночлега – в Майдан[164 - Майдан – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Майдан Сенявский в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], за 8–10 верст к западу; поехали лесом, сначала дубняком, потом хвойным; дорога по лесу почти все время – отвратительная; вдруг заслышали ружейную пальбу пачками и залпами, что за штука? Мартынов скомандовал: «Повертывайте лошадей в чащу леса»… Загадка разъяснилась: это стреляли наши в аэроплан…

Обоз застрял в трясинах и дебрях, прибыл совсем ночью; ночи темные-претемные. Попробовал конфискованного «старого меда» (превкусный!). Остановился в помещении ксендза (бежавшего).

По предсказанию батюшки из Хмелька – осень обещает быть продолжительной и хорошей, т[а] к к[а] к-де аисты улетели не обычно около 6 авг[уста], а позже, числа 20! Если нам суждено будет играть роль оси вращения, то простоим в Майдане несколько дней.

Заучил твердо приветствие полякам: «Нех бенде похвален Йезус Христус», на что они неизменно отвечают: «И во веки веков аминь».

О медицинской перемене: запросы врачей; кто такие Попов, Мартов, Белорецкий и пр., получаемые циркуляры о задачах перевязочных пунктов, о способах сортировки раненых и т. п., о чем должны бы были знать врачи заблаговременно; незнание многими нового положения о уставе полевой службы.

Как надо теперь переименовать официально фамилии Ренненкампфа и tutti quanti[165 - Всех прочих (ит.)]?!

На войне значение активн[ого] вмешательства начальств[ующих] лиц не такое ли, к[а] к в болезни – лечащего врача? Исход может не зависеть ни от хороших распоряжений начальника, ни рационального пользов[ания] врача.

За окном слышу обмен мнений солдатиков насчет того, в какой части у них – как часто дают кашу, как кормят; говорят с увлечением… А мой адъютант только спит и видит «борща»; пули «дум-дум» он называет «дым-дым»…

3 сентября. Благодарение Создателю – дневка! Погода хорошая. К довершению повышенного самочувствия получил сегодня два письма от детей – Сережи и Ляли. Письма утешают меня. Просят писать почаще, но они не понимают, к[а] к мне это трудно делать при постоянном мотании, да пристанищах на тырчке… Одно им сообщу: «В голове много, в сердце еще больше, а на перо нейдет…» Теперь лишь все заштриховываю.

Наш корпус, по-видимому, действит[ельно] будет пока осью вращения для других войск, см. схематич[ескую] обстановку к 3 сент[ября] (приложен[ие])[166 - В фондах НИОР РГБ не обнаружена.]. Австрийцы цепляются за Сеняву, Ярослав[167 - Ярослав – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] и Перемышль, высылая из этих укрепленных пунктов отряды. Вероятно, простоим здесь даже и несколько дней, т[а] к к[а] к главнокомандующ[ий] признал необходимым приостановиться для пополнения личного некомплекта и исправления дорог тыла… Война принимает характер позиционный (более гигиенический!).

Слава Богу, на стоянке сегодня мало-мальски по-человечески пообедали. Прошелся по полям, разговорился с группой женщин (польки); они со слезами на глазах жалеют бежавшего ксендза, пользовавшегося всеобщей их любовью («был к[а] к ангел небесный»). На вопрос, почему он бежал – отвечают, что очень боялся наших солдат! Жалуются на наших казаков, расхищающих их имущество. Как-то мы теперь будем рассчитываться с обывателями – их ли деньгами, или нашими?

Вечером высоко и плавно летел над нами австрийский аэроплан; поднялась беспорядочная ружейная и орудийная пальба по нему с обычным результатом – подстрелили своих, и общей паникой в обозах, на этот раз – в артилл[ерийских] парках; в панике первую скрипку обычно играют «прапорщики»[168 - Брошенные с него две бомбы, к счастью, упали на пустую землю и никакого вреда не причинили. (Примеч. автора).]. Среди населения нами разбрасываются прокламации.

Рано залег спать, т[а] к к[а] к очень разбился беспрерывным передвижением. Ночью слышал с запада пушечное буханье.

4 сентября. Погода хмурая, сырая, с наклонностью к дождю, но теплая; к полудню разведрилось. Весьма упорно в штабе держится уверенность, что австрийцы в большой панике и, пожалуй, без особенного сопротивления готовы будут бросить и Сеняву, и даже Ярослав. Я с своей стороны – человека-неспециалиста – все же напоминаю кому ведать надлежит, нет ли здесь со стороны противника коварной игры в поддавки?.. Цешанув[169 - Цешанув – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] очищен и весь выгорел, осталась одна церковь. Удивительно, что во всех погоревших и разрушенных городах церкви остались целыми!

Написал сегодня письмо своим детушкам. Уверяют, что будто бы земля русская очищена не только от австрияков, но и от немцев, занявших было города польского края! Что-то не верится! У нас ужасно страдает служба связи, также подвоз огневого и пищевого питания…

Начальником штаба корпуса назначен генерал Парский[170 - Парский отказывается… Неприязненное отношение к нему Плеве по поводу казармен[ного] строительства. (Примеч. автора).], а командир[ом] его какой-то Рагоза[171 - Рагоза Александр Францевич (1858–1919) – генерал-лейтенант (1908), в 1909–1914 гг. командовал 19-й пехотной дивизией. Командир 25-го армейского корпуса в 1914–1915 гг. Генерал от инфантерии (1914). С августа 1915 г. командовал 4-й армией. В марте-апреле 1917 г. временно командовал армиями Румынского фронта. С 1917 г. в отставке. С мая по ноябрь 1918 г. занимал пост военного министра в правительстве гетмана Скоропадского. Расстрелян в Одессе.]. Прочитал № «Нового времени» от 25 августа. Чреватое благодетельными последствиями явление: прекращенная продажа крепких напитков, предпринятая было лишь на время мобилизации, продлена высочайшим повелением на все время военных действий. А за время войны – Господь пошлет – укрепится у нас и привычка к трезвости; благодетельные последствия сего неисчислимы (особый журнал Сов[ета] Мин[истров] от 23 августа). Вчера казаками донесено, что у Радавы[172 - Радава – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Ярославском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] переправа занята была неприятелем, когда на самом деле она занималась 10-й дивизией 5-го корпуса!! С после обеда вплоть до темноты с запада пушечная и мортирная пальба. Пари за обедом между Кохановым и Галкиным: первый утверждал, что через месяц мы будем за Карпатами, Галкин не соглашался.

5 сентября. Преотвратительная дождливая погода, хотя и не холодная[173 - Продолжаем стоять в Майдане (Примеч. автора).]. Листья осыпаются… Испытываю усугубленную тоску по родине и усиленную потребность в домашнем уюте; слава Богу, что эти душевные слабости заглушаются физической усталостью и крепким сном… С ночи идет энергичная канонада с ЮЗ… Один из старших врачей полка не выдержал ужасов боевой жизни и заболел душевным расстройством. 11-й и 12-й полев[ые] госпиталя уже поставлены на ноги – большинство повозок и лошадей, утраченных при пленении под Замостьем – пополнено.

Прошелся по полям, на к[ото] рых роют картошки поселяне, жалующиеся на солдат, что они у них берут своевольно, без денег; я успокоил как мог. Говорят крестьяне так, что «жидам и панам у австрияков жилось хорошо, хлопам же – плохо; паны люто нас робят, а пенензов нема». Наменял у казначея на 3 рубля геллеров, к[ото] рыми придется расплачиваться (на рубль дают по 16 штук монет 20-геллерного достоинства). Зашел в возле стоящий брошенный костел, деревянный и, видно, очень старинной стройки. Среди изящных статуй Спасителя, Богоматери и всей церковной обстановки, хотя и не православной, душа моя находит подобающее ей по ее постоянной настроенности место, а на кладбище я так бы и построил себе келейку…

См. приказ по корпусу от 3 сентября № 27[174 - См. Приложение 1.].

Рябушинский представлен к награждению солдатским «Георгием» (см. этот приказ) за подвоз патронов под выстрелами; но почему «Георгий» дается лишь за один момент отваги, а не за длительную, к[ото] рую обнаруживают все, сражающиеся в окопах?! Большой вред для дела, что наши военачальники в стремлении сорвать «Георгий» по статуту забывают общую задачу и действуют в ущерб ей…

С часа на час ожидаем падения Сенявы[175 - Около 12 – 1 часа должна быть атака. (Примеч. автора)]. В 4 часа получено известие, что первая линия укреплений очищена [от] неприятеля, взято 8 пушек и 4 прожектора. В ближайшем предстоит овладение Ярославом и Перемышлем. Последний – первоклассная крепость, лучше укрепленная, чем Порт-Артур, с 50 тысячами гарнизона. Будут идти тихой сапой, по 200 шагов в сутки. Нет у нас необходимых ручных гранат и прожекторов! Добрышин возится у нас при штабе вроде какого-то печального трофея; предположено его убрать, прикомандировав к штабу другой армии или корпуса, ч[то] б[ы] глаза не мозолил своим.

Большинство, если не все священники здесь – на православн[ые], а униатск[ие].

Лопатин – Янус, теперь поет другие песни. Вечером стало известно, что Сенява (по-солдатски «Синай») занята нашими казаками («ловящими теперь там поросят»); теперь сидим мы верхом на реке Сане; обнаруживаем готовность следовать немедленно же в Ярослав, но нет на то директивы командующ[его] армией. Общая радость: по слухам в Лондоне ликуют по поводу успехов наших армий Юго-Западного фронта! Штаб армии нашей завтра к 4-м дня будет в Томашове. Артиллерия наша зарекомендовала себя с наилучшей стороны; австрийская – весьма плохая (пушки у них бронзовые, а не стальные). У австрийц[ев] появился новый – 6-й корпус…

Прибыл вечером новый командир корпуса; первое впечатление – благоприятное и говорящее в его пользу; видно, что человек серьезный, не из шаркунов-моншеров, и с лицом. Последующее покажет, насколько я оказался проницательным.

6 сентября. Облачно. Сильнейший ЮВ ветер. В 9 час[ов] утра выступили на Добры[176 - Добры – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Добра в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]. Дорога по пескам, холмам, лесам и перелескам; по пути на Красне[177 - Красне – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], Ковале[178 - Ковале – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне приселок деревни Добча в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] – приличная здопийца «Szkala». Следуем в приподнятом настроении духа; вот что значит взять инициативу в свои руки и быть в роли наступающего, а не отступающего. Проходимые деревни «подъяремной» Руси – бедны, и обитатели их живут убого[179 - Земля плохая; многие эмигрируют в Пруссию и Америку. (Примеч. автора).]; вот, говорят, перешагнем через Карпаты в Венгрию – там будут места побогаче. Наши штабные очень досадуют, что не поддержал наш корпус генерал Горбатовский, ч[то] б[ы] после взятия Сенявы налетом следовать на плечах неприятеля в Ярослав, к[ото] рый теперь легче бы было взять, чем потом.

Штабные уверяют друг друга, что за границей уже распространились слухи о нашем высокогуманном обхождении с пленными. О германцах же передают такой по-моему вздор, что они и отравляют холерными культурами колодцы, и режут у пленных сухожилия рук, ч[то] б[ы] делать их неспособными!! По газетам видно, что в Петерб[ург]е «возносятся молитвы об укреплении народа в трезвости»; пишут еще там такие высокопарные вещи: «русские войска победоносно вступают в Галицию, и их встречают как избавителей, со слезами восторга и с молитвами… Миллионы братьев томятся в тяжелой неволе…» Так пишется история!!

Около 2 часов дня прибыли в Добры; остановились в квартире униатского священника. На стене – портреты Франца-Иосифа и Пия-папы[180 - Пий X (Сарто) – папа римский в 1903–1914 гг.]. Вчера обратил внимание на красоту и телосложения, и обмундирования пленных офицеров (немцев); занимаются своей внешностью они уж чересчур! На ночь их поместили на полу возле моей комнаты, перед окнами к[ото] рой стоял часовой у денежн[ого] ящика, перед дверьми же – часовые, окарауливавшие названных офицеров. О, Господи, скорее бы кончилось это тяжелое испытание – в воздухе висит матерщина, вовсю гуляет русский кулак, озлобление нравов; скорбно звучат струны моего сердца[181 - «Кто даст… очам моим источник слез, и плачусь день и нощь о побиенных». /Иеремия, гл. ХХ, ст. 1, цитир./ (Примеч. автора).]… В помещении униатского священника нашел «Твори Т. Шевченко з малюнками. Кобзарь. Видання В. Яковенко, издан. типограф. Эрлих Ю. Н., СПб., 1911 г.».

Вечером был во всенощной в униатской церкви, где служил полковой священник. По донесениям из двух источников – Ярослав будто бы взят[182 - 5-м корпусом. (Примеч. автора)]. Австрийцы, объятые паникой, будто бы бегут, вера в их успех у них гаснет. Осталась из их армии будто бы лишь одна треть! Сенява, взятая 3-м Кавк[азским] корпусом, горит, вся разграблена. Горят здесь и владения кн[язя] Чарторыйского[183 - Чарторыйский Адам Людвик (1872–1937) – князь, владелец майората Сенява. С 1914 г. служил в австрийской армии.]…

Поселился с двумя генералами в одной комнате, Лопатиным и Добрышиным: сущая беда – чуждые для меня люди; не могу взяться за дневник – испытующие любопытствующие взоры. Улучил несколько минуток для этого в углу у интендантов в писарской.

7 сентября. Дождь, слякоть. С юга, со стороны Ярослава, редкое буханье из пушек. Ночью, по заявлению моих генералов, я сильно кричал: командовал в атаку и в штыки!.. Едят все и невыносимо чвакают, ужасно раздражают, да эти еще генералы с своими всеми возимыми удобствами – умывальниками и сральниками…

Ужасно мы бедствуем в продовольственном отношении; стол скверный; нельзя достать ни яиц, ни молока; бедствуют и несчастные лошадки – не хватает овса и сена. Еще ужаснее то положение, что тыл наш совершенно не устроен. Наши «победы» представляются мне каким-то недоразумением судьбы: зачем бегут австрийцы? Только бы понаперли теперь они на нас, и мы, при теперешнем бездорожье и нашей необеспеченности в существенных ресурсах, были бы, кажется, смяты!! Наша мощь а глазах австрийцев мне кажется лишь воображаемой. Упадок духа – великий отрицательн[ый] фактор при всем совершенстве даже и материальной части.

Человечество все можно разделить на две категории людей: самая наибольшая категория из них – дураков, желающих только жрать и стремящихся только к удовлетворению себя самым необходимым, ч[то] б[ы] лишь не умереть («не до жиру – быть бы живу!»), и значительно меньшая по численности категория – умников, желающая уже кушать, да еще «сладкого» и «жареного», да все больше и больше, в ненасытном стремлении себя все больше и больше насытить и упрочить себе возможно больше земных благ, не разбирающая средств к подчинению себе дурацкого большинства, пуская для это цели в ход все и избирая самое лучшее и надежное для себя: утверждение этого большинства в невежестве, в рабстве, создавая для их подчинения себе государств[енный] строй – королей, царей, даже самую церковь… Вот смотрю я теперь, как играют чувствами серой массы государства – Австрия, Германия, Россия! Противники (вернее всего, их правители – «умники») наши энергично пропагандируют, что мы, русские – людоеды, мы же о противниках распускаем слухи, что они и отравляют колодцы холерными культурами, и перерезают пленным нашим сухожилия и учиняют над ними всяческие каннибальские жестокости. Но не надо быть особенно глубоким человеком, ч[то] б[ы] чувствовать, что во всей этой взаимной массовой распре темных людей где-то за кулисами сидит tertius gaudens[184 - третий радующийся (лат.)], тот некто в зверино-хищном облике, невидимо дирижирующий своей дьявольской палочкой… Люди в ослеплении мрут, как мухи, но… но кому-то это весьма выгодно, кому-то хочется еще больше и больше сладкого и жареного!!

Сейчас приходил ко мне врач дезинфекционного отряда 46-й дивизии, с чистой душой поведавший мне в отчаянии, что он в состоянии сделать… Мой ему дружеский совет и моя моральная ему поддержка. Хоть что-н[ибудь] надо делать положительного, если нельзя объять необъятного.

Сегодня – воскресение, и в прилегающей церкви обедню служил униатский священник, имевший гражданское мужество после обедни провозгласить многолетие нашему царствующ[ему] дому; после же евангелия обратился к собравшимся с речью, что-де теперь они переходят в новое подданство, но вера их останется у них, тоже и религиозным главой у них останется тот же папа; стоявший в алтаре наш полковой попик тут же прервал его, сказавши, что насчет сохранения веры их – «что Бог даст!» Поступок был не из тактичных.

Возвратилась 1-я бригада 46-й дивизии, бывшая в 4-й армии. Бодрые рассказы офицера относител[ьно] систематического погрома ими австрийцев, у к[ото] рых им пришлось видеть постоянно одни лишь пятки. Так как с верхушек колоколен была производима евреями сигнализация, то с благословения нашего епископа войска наши стали палить по главам и крестам церквей. Ярослав, оказывается, предстоит нам взять не так-то легко, как Сеняву, к[ото] рая, будучи очень укреплена, сдалась нам без особенного сопротивления; австрийцы здесь воспользовались нашим природным ротозейством, выставивши в передовых окопах несколько человек, махавших белыми флагами в знак сдачи, и как-то успели вывезти из города много осадных орудий и людей, так что Сенява нам досталась без пролития крови с 30–40 челов[еками] австрийцев.

Весь день дождь. Ночью получил письмо от Сони[185 - Ключарева (Кравкова) Софья Павловна (1870–?) сестра В. П. Кравкова, владелица имения в селе Чирково Ряжского уезда Рязанской губернии.], датировано 25 августа. Обращается ко мне с такими мелочами, от к[ото] рых теперь так далека душа моя…

8 сентября. Разведривается. По небу бродят дождевые тучки. Умеренный южный ветер. Совершаем передвижение на Сеняву, верст за 6–7 к западу. Дорога песчаная. Перед самой Сенявой – гора, вся укрытая укрепленными позициями. Еще до въезда в Сеняву – запах гари. В Сеняве – картина пожарища и разрушения. Остановился со штабом за городом, в роскошном замке князя Чарторыйского, бежавшего куда-то; замок – в роскошном парке, верх великолепия; огромнейшее здание; чудная исковерканная, разгромленная обстановка; весьма ценная и богатая библиотека с древними историческ[ими] книгами (напр[имер], подлинные сочинения чуть ли не самого Коперника и пр.), масса дневников, писем, письменных актов – все разбросано, растоптано; многотысячные картины знаменитых художников – выпачканы, у нек[ото] рых изображенных лиц – глаза и носы проколоты!! Дивный буфет с великолепными вазами и пр. Все брошено, полуразбито, расхищено[186 - Множество четырехспальных кроватей. (Примеч. автора)]… Господи, Боже мой! Какая грустная картина разрушения и опустошения. Сколько исторических ценностей погибает в жертву проклятой человеконенавистническ[ой] бойне. Попалась изданная за границей книжечка под заглавием «Революционные стихотворения Пушкина, Лермонтова и др.», а на обратной обложке – «Еротические стихотв[орен] ия Пушк[ина] и Лерм[онтов] а – единственная вещица, к[ото] рую я по праву (!) войны присвоил себе[187 - Книжица по содержанию оказалась сравн[ительно] довольно невинного свойства. (Примеч. автора)]. В отношении же ценных вещей (кофточек бисерных и др. модных утилитарно ценных изделий для «своих жен») мародерствовали наши офицеры, начиная с генералов, кончая прапорами. Возмутительное явление: солдат же, мучимых голодом, наказуют преданием полевому суду, а по меньшей мере плетьми за кражу яблок и съестных продуктов!! Сочинение Коперника успел стибрить сам прокурор, но я его не виню: в его, как и в моем маленьком акте мародерства, был, по-видимому, лишь один элемент – духовный, идеалистически-архивный, нашим женам чуждый!! В замке-дворце бежавшего пана Чарторыйского несколько «каплиц» – домашних церковок. Пан Чарторыйский (кандидат на польского короля!) стоял во главе Сокольских политических организаций, и его судьбу наши штабные уже предрешили – без всяких разговоров повесить с звериной жестокостью, указуя и на портреты женских фигур, как главных-де пружин революционной настроенности бежавшего пана!

Благостное настроение навевают на мою душу огромный живописный парк столетних липовых и кедровых деревьев, цветники, самый замок, поэтические аллеи…

Страдаю от исключительно почти мясной пищи; терпим недостаток в яйцах, молочных и хлебных продуктах; все опустошено впереди, до перехода в Венгрию, вероятно, предстоят еще большие лишения. Хуже в отношении питания, чем в японскую войну. Нижние чины едят в течение месяца наполовину хлеб, а наполовину – сухари[188 - Питаются солдаты тоже хуже, чем в прошлую кампанию; многого им недодают сахара, каши и др., и это увеличивает мародерство. Корпусного интенданта Мартынова я считаю за правильно вертящийся винтик, как равно и не к[ото]рых других, но что эти единицы в общей прогнившей, поистертой, неправильно налаженной машине? Невольно добром помянешь Куропаткина, много обращавшего внимания на питание солдата и его здоровье. (Примеч. автора).]. Сильно задерживается наша переправа через Сан: за дождями река сильно поднялась и наведение моста, взорванного австрийцами, замедляется, что на руку нашему противнику.

Сенява, оказывается, родина Мицкевича, к[ото] рому у почты поставлена статуя.

Сегодня день Рождества Богородицы, полный для меня поэтического содержания в родных палестинах.

9 сентября. Погода хмурая. Проночевал в панских-княжеских хоромах вполне «по-господарски». По донесению Крещатицкого и Полякова нынешней ночью занят нашими войсками Ярослав, к[ото] рый австрийцы оставили без боя, и сами бегут, «бросая орудия и обозы», жители же усиленно грабят город! Что за штука? Штабные мои смотрят на дело более просто, чем я: они убеждены в панике и упадке духа австрийцев, я же подозреваю, не играют ли они с нами в поддавки и не готовят ли нам какой-н[и] б[удь] сюрприз, психологически верно учитывая нашу обычную халатность и ротозейство.

Хожу все и любуюсь с болью в душе остатками разрушенных сокровищниц в замке…

Оказывается, мои подозрения подтвердились: все эти паны, как, напр[имер], Сморчевский в Жданном, в Избицах и пр., у к[ото] рых так жадно стремились останавливаться наши «автомобильные» генералы Федяй и Зуев, имели подземные кабели к австрийцам, к[ото] рым они сообщали о всех действиях наших военачальников!

Наши крестьяне живут бедно, но беднее еще живут, по-видимому, галичане; удивил меня вопрос мальчугана, мало-мальски говорящего по-русски: «А что, жиды перестанут теперь над нами пановать?» Жиды-то над вами, пожалуй, перестанут пановать, грустно думалось мне, зато будут над вами господарствовать наши урядники, земские начальники и наши самобытные паны!.. Во всей глубине теперь постигаю всю неправду, в к[ото] рой живет мир! Лишь внешний лоск какой-то культуры, цивилизации, а внутри-то нас все те же звериные вожделения животной борьбы за существование на принципе засилия силы над правом.

В занятом нами Ярославе австрийцами брошено 150 пушек – следы загадочного поспешного отступления; говорят, будто умер Франц-Иосиф, и в Венгрии теперь революция, для укрощения к[ото] рой оттягиваются войска в тыл. А на германском-то фронте дела наши, видно, неважны: поднятый было Ренненкампфом бум его стремительного наступления обратился в последние дни в столь же, кажется, его стремительное отступление. Не умещается в моем сознании мысль, ч[то] б[ы] мы могли победить германцев: ведь у них всякое изделие совершеннее нашего, а, следоват[ельно], и методика, и техника ведения боя должны превосходить наши; разве только нам помогут возникшие к[акие]-л[ибо] восстания в стране неприятеля, морозы и проч. стихийные явления, как вот теперь – с австрийцами, к[ото] рые будто бы бегут и бегут от нас. Случайно попадающихся под руку наших газет и не хочется читать – пишется в них лишь одно нам приятное, без минусов – одни плюсы, а душа жаждет правды. Рыская по апартаментам замка, нашел растоптанную и изорванную на полу среди сора – папскую буллу, удалось прочитать лишь «pontifex»[189 - Понтифик, папа (лат.)]… Мучаются у нас с наведением мостов через Сан.

С 1 часу до 5 дня производил санитарный осмотр 1-й бригады 46-й п[ехотной] дивизии. Потрясающе грустная картина: дождь, промокли палатки, мокры сами солдатики, площадь стоянки загажена; солдаты по нескольку дней не видят хлеба, да и сухарей не хватает, каши тоже не едят; сапоги у многих совсем развалились; испробованные же мною щи с порцией мяса были вкусны; во многих ротах не хватает сахару, чаю, соли. Недостаток в хлебе восполняют употреблением картошки и овощей, по большей части сырых. Золотой наш солдатик: настроение в общем благодушное, даже веселое; «дайте нам, в-ство, только хлебушка сколько следует, и мы будем хоть куда», – говорят они, а то «в церкви просфоры дают больше, чем нам хлеба» – оттого-де мы несколько и ослабли… А пишут в газетах, да и у нас сытенькие военачальники с наслаждением разглашают, что австрийцы голодают, а наши-то войска разве голодают меньше?! Мне думается, что там, пожалуй, лучше поставлено дело снабжения армии всем необходимым, чем у нас, а почему? А потому, что всякие изделия австрийские лучше, чем наши, русские!! Это видно и по захваченным в плен повозкам, мундирной одежде и пр. У нас много болеющих животами, поносами, куриной слепотой, чирьями, накожными болезнями, имеются дизентерики. Негде теперь мало-мальски помыться. Неприготовление каши военные объясняют то неимением крупы, а если есть крупа, то неимением котлов. Кто виноват, что наши солдаты голодают и холодают? В отдельности взятые: и я делаю, что могу, и корпусной интендант Мартынов, человек, по-моему, безусловно честный и деятельный, делает тоже что может; не мало найдется таких же как мы и еще кой-кого. О! Какая боевая сила были бы наши солдаты, если бы они получали все, что им положено по закону! Как мало внимания уделяют наши военачальники, ч[то] б[ы] веление закона исполнялось педантически, и дело это поважнее, чем питание пушек снарядами. Беспорядочность, халатность, распущенность наша российская, дезорганизованность видна теперь во всем. Готов биться об заклад и держать к[акое] угодно пари за то, что такого безобразия не может быть ни у австрийцев, ни у германцев. И, тем не менее, мы можем еще победить тех, у кого больше порядка!! Большому испытанию подвергается судьбой наш здравый смысл[190 - Угнетающе действует на душу беспорядочность почтовой части, посылаешь письма – и не уверен, дойдут ли, доходят ли и до меня письма? (Примеч. автора)]…

Из далеких краев привезли нам в офицерскую столовую несколько десятков белых хлебов; режут их тоненькими ломтиками и в скудном количестве, т[а] к к[а] к доставать трудно (цена 12 к[опеек] штука). Масляный голод восполняю оставшимся еще у меня запасом вывезенного еще из Москвы топленого масла (3–5 фунт[ов]!), к[ото] рое до сего времени не испортилось. За утренним чаем довольствуюсь одной сушкой существующих еще у меня баранок.

Около 9 часов вечера залег спать; что делается снаружи – в природе – и не смотрел бы!

10 сентября. Слава Богу – погода проясняется. Стоим в том же замке-музее. Большое количество уцелевших картин наша публика собирает для отсылки в Румянцевский музей; сколько до него дойдет, а сколько – в частную собственность, лишь Богу известно; последнее было бы не так отвратительно, если бы не имело меркантильной цели.

После утреннего чая прошелся по дивной бесконечной аллее парка[191 - Под глухое мерное буханье пушек с юга. (Примеч. автора)]; деревья одеваются уже в багряные ризы; под ногами мягкий ковер опавших листьев. Гулял мысленно с своими ребятишками, к[ото] рые мне так дороги, особенно в освещении лучей прошлого, когда они были поменьше… Набрел случайно на сторожку, где съютились в тесноте несколько семейств польских с детишками, терпящих большую нужду в пищевом довольствии. Раздобыл у них бутылку молока «готована», т. е. уже вскипяченного; на вопрос сколько стоит отвечали: «10 копеек»; я сообщил, что русских денег у меня нет, а есть геллеры; тогда ответили: «10 геллеров»; но у меня были монеты 20-геллерн[ого] достоинства, к[ото] рые я отдал, вызвавши от них большую признательность.

Саперы все возятся с устройством мостов через Сан, к[ото] рые оказываются непрочными, т[а] к к[а] к быстротекущ[ая] река выворачивает камни и сваи; объясняют последнее спущенными будто бы шлюзами со стороны австрийцев; но вероятнее всего это зависит от характера реки, бегущей с Карпат.

4-я армия отходит на германский фронт. 17-й корпус – в резерв. Несчастная судьба, преследующая Нежинский полк[192 - 137-й пехотный Нежинский полк.], потерпевший большую катастрофу и в текущую кампанию. В обилии получаю всякие предписания и циркуляры для зависящих распоряжений, полный трюизмов и маниловщины, вроде того, что солдаты должны перед пищей тщательно мыть руки, пить только кипяченую воду и т. п. Получена нелепая телеграмма от главнокомандующего, к[ото] рую привожу в текстуальной точности: «В видах предупреждения желудочных заболеваний главнокомандующий разрешил по 1 ноября отпуск ? бутылки красного вина на каждого нижнего чина армии для прибавления к чаю или теплой отварной воде; интендантству приказано ускорить приобретение и отпуск вина; впредь до отпуска вина натурой таковое приобретать покупкою с представлен[ием] счетов… Главнокомандующ[ий] приказал командующему армией установить наивысшую предельную стоимость покупки вина…»[193 - Кабинетная глупость какого-н[и]б[удь] фантазера-дурака, пожелавшего облагодетельствов[ать]. (Примеч. автора)](sic!) Типичное немышление в кабинете сидящих людей, не видящих действительность в глаза и в лучшем случае играющих в руку кому-то, к[ото] рый при означенной операции наживет большие гешефты!! Действительность же неприкрашенная такова, что солдаты наши (сегодня осматривал остальные два полка 46-й див[изии]) буквально голодают, получая уже в счастливые дни не более ? фунта хлеба, а то все время – на сухарях, да и тех-то [не] в полной даче; в один голос несчастные вопиют: «Дайте, в-ство, только хлебушка!»[194 - На стоимость ? бут[ылки] вина увеличьте паек сахару, чаю, белого хлеба и пр., и никакого вина не надо! (Примеч. автора)] Трагическая картина. Кроме того, солдату не додают чаю и сахару, а также каши. Самое большее – если иногда дадут по одному пиленому куску сахару в день! Солдаты все оборвались; у многих нет шинелей, сапоги развалились, нет белья, кроме того, к[ото] рое на теле преет. Все обовшивели, исчесались! Один ужас и ужас. Второй раз сегодня обо всем этом докладывал новому командиру. Надо еще удивляться, что пока не появляется пандемических заболева[ний], но они, кажется, недалеко! Бивуаки загрязняются до невероятия (см. мою полевую записку № 15 от 10 сент[ября] командиру корпуса!)[195 - В фондах НИОР РГБ не обнаружена.]. Вот где во всем апофеозе чувствует врач свое одиночество и бессилие, а вследствие этого и глубокую душевную муку… «Серая скотинушка» наша поражает меня своей выносливостью и терпением!! То, что теперь я вижу, не испытывали солдаты даже и в дни мукденских отступлений!

С полным неустройством тыла – поражающая неорганизованность связи: даже служебные пакеты затериваются и не передаются по назначению. Плачь и жалоба мне одного старшего врача полка, что канцелярия полка отказывается принимать его служебные пакеты! Хаос невообразимый! Удивляюсь, как еще мы побеждаем австрийцев, но у них, очевидно, в тылу что-то неблагополучно, почему они даже без боя покидают такие укрепленные пункты, к[а] к Сенява и Ярослав. Изменяется движение нашей армии на западное – к Кракову[196 - Краков (Кракау) – город в западной Галиции (Австро-Венгрия), ныне административный центр Малопольского воеводства (Польша).], и Карпаты, может быть, не придется переходить. Приятные и утешительные предсказания почтеннейшего нашего вр. и.д. начальника штаба полковн[ика] Галкина, что мы в ноябре месяце будем уже в московской «Праге», т[а] к к[а] к-де война долго никоим образом продолжаться не может. Австрийцев считают уже разбитыми! На германском фронте дела наши, видимо, неважны: Жилинский[197 - Жилинский Яков Григорьевич (1853–1918) – генерал от кавалерии (1910), в 1911–1914 гг. занимал должность начальника Генерального штаба, с марта по июль 1914 г. – командующий войсками Варшавского военного округа и Варшавский генерал-губернатор. В июле 1914 г. был назначен главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. По итогам боев в Восточной Пруссии в сентябре 1914 г. был снят со всех постов.] смещен, на его место – Рузский, а на место Самсонова – Радко-Дмитриев[198 - Радко-Дмитриев Радко Дмитриевич (1859–1918) – генерал-лейтенант болгарской службы, в 1914 г. состоял болгарским посланником в Санкт-Петербурге. После вступления Болгарии в Первую мировую войну на стороне Германии принял русское подданство. В августе-сентябре 1914 г. командовал 8-м армейским корпусом. Генерал от инфантерии (1914). С сентября 1914 по май 1915 гг. командовал 3-й армией. С июня 1915 г. командовал 2-м, с октября 1915 г. – 7-м Сибирскими армейскими корпусами. С марта 1916 по июль 1917 гг. командовал 12-й армией Северного фронта. С января 1918 г. в отставке. Погиб в Пятигорске.], болгарский герой.

Судейцы, устроившиеся в симбиозе с моими врачами сан[итарно]-гигиенич[еского] отряда, дуются до глубокой ночи в карты (по большой!).

11 сентября. Погода ясная, небо лазурное. В каменном здании – свежо. Хотел было распорядиться протопить печку, но осторожный человек – мой сожитель – удержал меня: а вдруг да окажется положенной австрийц[ами] в нее бомба! Соседи по коридору протопили благополучно.

Получил сегодня от Сережи-сына письмо, привезенное приехавшим из командировки писарем. Мой кабинет – пишет он, – хотят отдать под помещение двух раненых! Sancta simplicitas![199 - Святая простота! (лат.)] Пусть питают свое сердце сознанием исполняемого долга.

Известный скрипач в Москве К. С. Сараджев[200 - Сараджев (Сараджянц) Константин Соломонович (1877–1954) – скрипач и дирижер, впоследствии – Герой труда (1921), народный артист Армянской ССР (1945).] дирижирует там симфоническ[им] концертом, у нас же состоящий обозным нижним чином завтра командируется с транспортом массы картин, забранных в замке пана Чарторыйского для доставки их в Румянцевский музей. Дал сему молодому человеку поручение отвезти письмо моим ребятишкам и привезти мне самое необходимое.

Второй день недомогаю: слабит, болит живот и лихорадит. Решился протопить комнату. Чудной конструкции печи; вот где поучиться нашим русским их строить!

Слухи ходят, что очищаются форты у Перемышля, Венгрия со смертью Франца-Иосифа намерена отделиться от Австрии… Штаб нашей армии уже перемещен в Ярослав… Возмутительно-безобразная работа полевой почты, через к[ото] рую неделями не доходят, а то и совсем пропадают даже служебные пакеты! Приказом по армиям введена и у нас с 3 сентября военная цензура всех корреспонденций; цензором назначен Лопатин – преотвратительная, бездушная говорильная машина – типичный светский человек… Говорят, что в бинокль можно теперь видеть комету у Большой Медведицы[201 - Комета Делаваля, открытая 27 октября 1913 г., наблюдалась в течение нескольких месяцев 1914 г., получив название «комета войны».].

Рано лег спать без ужина. Пища надоела, вся она на сале, а не на масле, к[ото] рого никак нельзя достать; белый хлеб достаешь лишь сухими тоненькими ломтиками, как артос в церкви. Предстоит завтра переправа черед две реки – Сан и Вислок.

12 сентября. Прекрасная погода. Выступаем верст на 20 на запад – к Гродзиске[202 - Гродзиска – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Гродзиско-Мястечко в Лежайском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], и далее предположено идти в том же направлении вплоть до Кракова, чтобы достигнуть его дней через 10. Это – в лучшем случае, в худшем же мы можем еще раньше перейти опять в пределы России, к границам Германии.

Получена телеграмма главнокоманд[ующ] его о неизбежной необходимости заменить солдатам хлеб картофелем, так к[а] к источники первого иссякли. Нам предстоит серьезное голодание; положение в санитарном отношении угрожающее.

Рад очень слышать из уст начальника штаба Галкина, что Куропаткин[203 - Куропаткин Алексей Николаевич (1848–1925) – генерал от инфантерии (1900), военный министр в 1898–1904 гг., главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооруженными силами в русско-японской войне в 1904–1905 гг., командующий 1-й Маньчжурской армией в 1905–1906 гг. Член Государственного совета в 1906–1915 гг. В 1915–1916 гг. командовал Гренадерским корпусом, затем 5-й армией Северного фронта, с февраля по июль 1916 г. занимал пост главнокомандующего армиями Северного фронта. Туркестанский генерал-губернатор в 1916–1917 гг. После Октябрьской революции 1917 г. проживал в своем бывшем имении в Псковской губернии, работал учителем в сельской школе.] – гений, и при нем настолько бы был обеспечен тыл, что солдаты и мы с ними не находились бы в таком бедственном положении относит[ельно] довольствия хлебом, сахаром и др. видами довольствия. Мой адъютант перед выездом из замка не выдержал характера: хотя других осуждал, а сегодня не вытерпел и «взял на память себе, как другие», два бронзовых роскошных подсвечника. Подозрительны частые легкие случаи в боях ранений в левые руки и в ноги… Очень хорошо устроены в селениях колодцы с цементирован[ным] срубом.

Третий день мучаюсь болями в животе и поносом; белого хлеба нет, а черного желудок не выносит.

Около 2 часов дня прибыли в назначен[ное] место, переехавши два моста – один через Сан, понтонный, а другой – через Вислок, плотовой. Командир Пултусского полка Малеев[204 - Малеев Дмитрий Павлович (1866–1938) – полковник (1904), в 1909–1914 гг. командовал 183-м пехотным Пултусским полком. В августе 1914 г. в ходе Томашевского сражения попал в плен, где находился до 1918 г.] до сих пор неизвестно где – на небе или на земле; Несвижского же гренад[ерского] полка – мой знакомый Герцик Николай[205 - Герцик Николай Антонович (1862–1914) – полковник (1905), в 1911–1914 гг. командовал 4-м гренадерским Несвижским полком. Застрелился.] – во время паники полка 13–15 августа покончил с собой самоубийством. Штаб остановился в школе; я с адъютантом в избушке против. Хозяин добродушный; достал у него яиц, за десяток к[ото] рых он просил «рупь», но когда я дал ему три монеты по 20 геллер[ов], он с признательностью благодарил. Лошадки мои опали в теле от недокорма. Все меры употребляю по покупке овса и сена, ч[то] б[ы] только лошади были сыты. Досужие разговоры моих штабных о всыпании нагайками и мордобитии, к[ото] рое они совершают с особенным смаком [с] изголодавшимися солдатиками.

13 сентября. Стоим на том же месте, т[а] к к[а] к не все части корпуса подтянулись к назначенным им пунктам. Погода хорошая[206 - Небо уж осенью дышит… Холодно… (Примеч. автора)]. Живот мой не унимается: после черного хлеба несет «гвоздем»… Много канители по приближению головных этапов к войсковым частям. Прошу телеграммой уже не в первый раз заведующего этапно-хозяйств[енным] отделом армии, ч[то] б[ы] он прикомандиров[ал] к корпусу хотя бы два неприданных дивизии полевых госпиталя для действия их в качестве промежуточных предголовных этапов или же придвигал гораздо ближе этапный пункт.

Разговоры мои с командир[ом] корпуса Рагозой; его убежденная якобы речь относительно превосходства гомеопатии над аллопатией; какая уверенность, сколько внешнего апломба и какая бездна невежества; нехотя я подавал реплики и считал себя бессильным, да и бесцельным обратить его в веру здраво-научно смотрящего на вещи человека; уж такое воспитание у военных: все для них ясно как 2?2=4!!

Посылаем в Россию за полушубками себе, поснимали с нас мерки; утешаюсь, что наперекор нашим заботам об обеспечении себя на зиму судьба возьмет, да и пошлет до ноября мир мирови… конец бушующей смерти. Сердце мое невыразимо радостно встрепенулось, когда вышедши утром я вдруг взглянул на школьное здание, перенесшее меня воспоминаниями на дорогую родину; а эти ученические парты, за к[ото] рыми приходится теперь располагаться создают в воображении златые дни детства. В этой деревне, да и вообще во всех проходимых австрийских деревнях, школа – лучшее здание в поселении, не как у нас в России, где таковым является часто трактир или кабак. Эта деревня, по сравнитель[но] меньшей своей опустошенности и при своем относит[ельном] безлюдьи наиболее напоминает мирную обстановку жизни; жители с ребятишк[ами] как-то выглядят менее затравленными.

До позднего вечера слышалось глухое артиллерийск[ое] бухание со стороны Перемышля. Обжора-хищник Лопатин[207 - Типичный представитель нашей правящей России! (Примеч. автора)] ухитрился устроиться в военные цензоры, за что получает по 3 руб[ля] суточных. Возмущает меня обычная картина человеческих сближений не по душам, а по внешнему положению; точно люди какие-то машины, притягивающиеся лишь магнитами тона и материальной взаимной прилаженности…

Прочитал «Русское слово» за 31 августа; не менее «Нов[ого] врем[ени]» имеет тенденцию к обработке общественного мнения… Пишется о великих наших героях и о беспримерном подъеме духа в войсках и о всех наших совершенствах, противопоставляемых только одним отрицательным качествам наших противников. В разговоре за ужином на политические темы с гаданиями о моменте заключения мира как-то странно было слышать от наших военных интеллигентов ссылку на слова манифеста нашего государя, что не будет заключено мира, пока ни одного неприят[ельского] воина не останется на нашей земле, – ссылку к[а] к на безусловное и непреложное доказательство того, что иначе и не может быть. Говорит ли у них язык без участия рассуждения, или рассуждают они неглубоко?..

Старший врач Варшавского полка обратился ко мне с вопросом, как осуществить меры массовой дезинсекции, т[а] к к[а] к вшами пропиталась вся солдатская одежда! Каждый день все переходы и переходы, без остановок, негде вымыться…

Взошла и показалась моя прелестница – луна…

14 сентября. Погода хмурая, холодная. Переход верст за 10 к западу на Жолыню[208 - Жолыня – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]. С утра еще до выступления увидел толпы поспешно идущих крестьянок, расфранченных (нек[ото] рые вроде как в кринолинах), с евангелиями в руках; это молиться Богу в костел. Сегодня, оказывается, праздник и у поляков – Воздвижение. Как я любил этот праздник у себя на родине! Собралась кучка детишек, к[ото] рых я ласкал как родных; к сожалению, по-русски они «не разуми» – не понимают.

В полдень пришли в Жолыню – местечко вроде нашего уездного городка. Грандиозный костел, к[ото] рый мог бы быть украшением и любой нашей столицы. Зашел туда. Масса молящихся – целая, показалось мне, тысяча: справа – женщины, слева – мужчины; все хором пели, но пение унисонное и без органа, т[а] к к[а] к органист забран на австрийскую службу…

Боже, к[а] к я страдаю при виде картины разрушения! Штаб остановился в роскошной квартире ксендза, я – немного поодаль, в квартире австрийск[ого] жандарма (по-нашему – станового?); ни того, ни другого в наличии нет – бежали. Интендантск[ие] – в школе. Все означенные и многие другие помещения разграблены, а вся мебель и обстановка исковеркана, побита – нашими солдатами. Это один сплошной ужас! Например, зеркала, картины, школьные пособия (глобусы, модели и пр.) – на всем видно прикосновение диких зверей; но зачем? Хорошее теперь понятие будут иметь о новых хозяевах мирные обитатели, бывшие до сего в австрийском подданстве! Еврейская половина городка сожжена и до сего времени дымится. Потрясающая картина человеческого горя: женщины, дети, старики рыдают и льют горькие слезы… Боже мой, Боже мой…

Против костела стоит изящный крест каменный на постаменте с изваянием распятия Христа, под ним надпись: «Grunwald, 1410–1910». В квартире же ксендза – картина, изображающая «Polonia, Konstytucya 3-go maja 1791 roku»[209 - «Польша (лат.), Конституция 3 мая 1791 года» (польск.)].

Наши солдатики очень нуждаются, между прочим, в табаке; трут теперь в порошок дубовые листья и их курят; «добре только от этого табака кашляется», – заявляют они. Из подвалов ксендза достали несколько бочонков превосходного пива.

К вечеру и всю ночь – дождь. Заглянул к на отлете поселившемуся в школе Рябушинскому и группе молодых офицеров: пьянствуют, очевидно, за счет Рябушинского!

Поехали сегодня в Москву за теплой одеждой офицер[ским] чинам. Бедствиями войны глушится мое личное неизбывное горе…

Через 3–4 дня ожидаются адовые бои, каких еще не было; нам идут навстречу три германских корпуса.

Встает вопрос даже мало-мальски порядочно до сего времени не улаженный – вопрос эвакуации. Относительно местонахождения головного этапного пункта, роль к[ото] рого теперь на нескольк[о] дней исполняет 105-й пол[евой] госпиталь, приданный 46-й дивизии; настоящий головной этап прибыл в Сеняву, значит госпиталь должен нагонять дивизию; но что дальше? Санитарные нужды военных-строевых теперь никого не интересуют, разве только в том случае они вспомнят о нас, если их лично припрет б[олезн] ь, или надо будет найти виновника развившейся болезненности – задержки в эвакуации и т. д. Военная медицина на войне должна, по-моему, иметь органами: а) гигиенически и вообще просвещенных офицеров (ответствен[но] ведающих мерами предупреждения заразных заболеваний, мерами эвакуации), да б) лечащих и эпидемических врачей (для пользования уже заболевших и тушения уже развившегося пожара). Как, может быть, ни трудно офицерскому корпусу проникнуться санитарной идеологией, но еще труднее врачу сделаться офицером. Военные, т. е. офицерство, да будет ответственно за профилактику б[олезн] ей, врачи же – за правильное распознавание и лечение их! Так!

15 сентября. Погода хмурая, с полудня же – слезливая. Воспользовавшись дневками и нашего штаба, и всех частей корпуса, поехал в санитарную инспекцию 70-й пех[отной] и 3-й грен[адерской] дивизий в Стоберне[210 - Стоберня – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Стоберна в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], верст за 25 от Жолыни через Ракшаву[211 - Ракшава – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], Веглиске[212 - Веглиске – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Венглиска в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], Залесье[213 - Залесье – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], Медынь[214 - Медынь – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Медыня Ланьчуцка в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] в сопровождении двух казаков; дорога пролегала по лесам, перелескам, простокам и холмистой открытой местности, с левой руки – к югу – виднелись в туманной дымке очертания высившихся к небу Карпатских гор; лес по преимуществу – хвойный. Ехал руководимый картой-десятиверсткой да расспросами крестьян, указывавших мне направление, названия и расстояние попутных деревень («тенде», «просто» – значит «прямо», «километр», «пулкилометра»). В Стоберне – большой камень, на к[ото] ром иссечена надпись: «Grunwald, 1410–1910».

Осмотр нижних чинов означенных дивизий представил столь же потрясающую по трагизму картину, как и чинов 46-й дивизии: люди положительно голодают – недостает положенного количества хлеба, сухарей, крупы, даже соли и мяса. Жители теперь все от солдат прячут и зарывают. Выражение лиц у солдат – как у сфинкса, устрашающе-загадочное. Такое бедственное положение относительно питания долго продолжаться не может и должно разразиться катастрофой! Все это следствие полной неустроенности тыла; вопиющее также положение относит[ельно] эвакуации раненых: оказывается, до сего времени нет полевой эвакуационной комиссии, вследствие чего безо всякой сортировки и отбора раненые легко, напр[имер] в палец, наравне с тяжело раненными засылаются далеко в тыл. Вот плоды евдокимовской милитаризации военных врачей! Врачи как офицеры – что, по-моему и нужно было ожидать – с трезвоном провалились!

Путаница и неряшливая доставка служебных телеграмм… В результате картина вавилонского смешения языков. Моя прогностика оправдалась и относительно начальника 35-й дивизии Потоцкого[215 - Потоцкий Петр Платонович (1855–?) – генерал-лейтенант (1910), в 1913–1914 гг. командовал 35-й пехотной дивизией.], к[ото] рый за неспособность смещен с должности. Получил сегодня письмо от моего любимого сына Сережи, датиров[анное] 2/IX.

Только что приехал обратно в Жолыню, как неожиданно для меня предъявлена мне была следующего содержания телеграмма, посланная Главным военно-санитарным управлением еще 28 августа: «Высочайшим приказом 17 авг[уста] д[ействительный] с[татский] с[оветник] Кравков назначен заведующим санитарной частью 10-й армии»… Где эта армия – наверное, только вновь формирующаяся – неизвестно, секрет, и, прежде чем ехать в ее штаб, предстоит предварительно съездить в штаб главнокомандующего – в Холм. В общем, новым своим назначением я доволен – меньше буду испытывать трепатни, к[ото] рая стала меня сильно утомлять, выйду из этой грязи постоянной, от которой начинаю вшиветь, и буду жить более оседло, а главное – не буду воочию видеть и мучительно созерцать людское горе, к[ото] рому также не могу помочь, как ковшом вычерпать море; кроме того – вырвусь я окончательно из этой ненавистной мне банды штаба 25-го корпуса!

В аптеке по 20 к[опеек] нек[ото] рые из наших покупали «воду Франца-Иосифа».

Утром группа женщин на плечах несла гроб и пела похоронные песни, за ними толпа односельчан…

16 сентября. Преотвратительная осенняя дождливая и слякотная погода при сильном ветре, пронизывающ[ем] буквально до костей. В 9 часов выступил со штабом на СЗ – Ранишув[216 - Ранишув – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Ранижув в Кольбушовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], верст за 25, через Подлесье[217 - Подлесье – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Тшебош-Подляс в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], Соколув[218 - Соколув – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Соколув-Малопольски в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]. Дорога раскисла до необычайн[ости], но благодаря песчаному грунту оказалась более сносной, чем в Маньчжурии; пролегала по большей части по хвойным лесам и перелескам; дождь с градом и ужасным ветром лил все время. Солдатики, очевидно голодные, шли кто покрывшись клеенкой из-под шахматн[ого] стола, кто какой-н[и] б[удь] женской кацавейкой, кто на одну ногу обутый в австрийские штиблеты; до слез жалкое зрелище! Во взглядах их я читал что-то зловещее и укоризненное по нашему адресу – едущих в экипажах, и даже как бы постигающее, знаем-де мы вас, заставляющих-де нас, навозников, ради ваших барских прихотей теперь жертвовать своей жизнью…

Около 3 часов дня прибыли в Ранишув. Приятное зрелище в деревнях: на наружн[ых] стенах домов висят иконы Спасителя или Божией Матери. На полпути – в Соколуве – запривалил с судейскими и одним польским семейством, у хозяйки сын – во Львове в австрийских войсках, не имеется о нем никаких известий; угостили нас, конечно, за пенензы, гербатой, хлебом, маслом[219 - Но «трошечко», все обобрано войсками… (Примеч. автора)], горячей картошкой.

Предполагаю к послезавтра ликвидировать свои дела в штабе и поеду в ставку главнокоманд[ующ] его для разыскивания местонахожден[ия] штаба моей армии. В перспективе предстоит долгое скитание, «в моем скитаньи – много страданий». Бог даст, обрету на новом месте больше душевного покоя, чем здесь[220 - Но не чаще ли зато я буду страдать тогда моей бедной Лялей? (Примеч. автора)]. Лошадушки мои и тарантасик пока не оставляют желать лучшего[221 - Старый ветерин[арный] врач предлагает мне продать ему лошадей и экипаж… (Примеч. автора)]…

Залег в кровать часов в 9 вечера. Свалился от усталости как сноп. Ночью от тревожных дум – к[а] к-то я один, без переводчика, буду скитаться по австрийским деревням, со скрытым неудовольствием и враждебностью нас встречающим – в розысках штаба 10-й армии, о к[ото] рой только известно, что она формируется из сибирских войск («японская» армия!), а где пункт формиров[ан] ия ее – никто не знает (все «секреты»!). Опять случилось расстройство кишечника.

17 сентября. Офицерство друг друга поздравляет с днем ангела кто Верочки, кто Любови, кто Наденьки и пр. Как хорошо теперь в Рязани…

В 9 час[ов] утра выехал в компании с судейскими на Станы[222 - Станы – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), имение помещиков Коморовских, ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] к северу. Наладил всякий раз ехать или с ними, или с интенд[антом] полк[овником] Мартыновым исключительно лишь для использования их в качестве таранов, ч[то] б[ы] легче было опережать следующие обозы, где требуется внушительный повелеавющий голос военных начальников, я же для этого слишком мягок, деликатен и жалостлив в обращении как с людьми, т[а] к и животными. Ехали до места новой стоянки часов 6. Дорога большей частью пролегала по глубоким сыпучим пескам и дремучим сосновым лесам, отчасти по перелескам. Унылый вид. Такому настроению способств[овала] хмурая погода, ужасно сильный ветер с перемежающ[имися] дождем и градом. В лесной чаще разбрелись следующие войсков[ые] наши части; с одной из них бредет «пан», взятый начальством в качестве проводника и, очевидно, заложника. Картина из «Жизни за царя», только наизнанку – не русский ведет панов, а пан – русских. Кое-то из солдатиков собирает бруснику; по пути пробегали зайцы, дикие козы… Третий день не слышно ни выстрела, с начала же мобилизации ни разу не удалось слышать среди солдат ни звуков гармоники, ни песен.

Пришли в Станы; штаб расположился в брошенном замке-дворце пана Коморовского[223 - Коморовский Владислав Якуб Юзеф (1856–?) – помещик из Боянува, владелец имения Станы.]. Боже мой! Как грустно видеть всякие культурн[ые] ценности разграбленными и сокрушенными! Нельзя винить в этом одних солдат; несомненно, здесь не без большого участия и жители – мещане и крестьяне, ненавидящие панов. Я верю в судьбу: мое новое назначение, совершающееся помимо малейших с моей стороны хлопот, должно, по-видимому, быть для меня переходом из худшего к лучшему; а если мне удастся поехать в ставку главнокомандующ[его] в Холм прямо через Сандомир[224 - Сандомир – уездный город Радомской губернии, ныне административный центр Сандомирского повята Свентокшиского воеводства (Польша).], куда мы с каждым днем все приближаемся, то я себя буду чувствовать в значительной степени успокоенным.

Ночью прошелся мимо палаток; только и разговоров у солдат, что о своей еде… К пищевому голоданию присоединяется теперь и снарядное голодание пушек. Подам доклад командиру корпуса о хроническом голодании солдат и о могущих из этого произойти последствиях. Ч[то] б[ы] избежать лишнего путешествия в штаб главнокоманд[ующе] го, я решил было послать предварительно следующу[ю] телеграмму начальнику санит[арной] части штаба главнок[омандующ] его армий Юго-Западного фронта: «Будучи назначен заведующ[им] санит[арной] частью 10-й армии прошу указания в какой пункт мне выехать». Но командир корпуса настоятельно советовал не откладывать мне своего отъезда и не трудиться посылать означенной телеграммы, на к[ото] рую-де ответ может прийти не ранее 2–3 и более недель, да и не ответят-де прямо на мой вопрос ввиду секретного характера места формирования 10-й армии. Подумавши еще как следует, порешил не посылать означенной телеграммы, а прямо ехать на Холм через Люблин по шоссе. Колебания мои насчет вопроса сколько брать с собой солдатиков: если трех, то надо специально нанимать фурманку, к[ото] рую так трудно иногда достать, а с одним – возницей, ввиду могущих быть случайностей, не так удобно. Порешил на последнем, ч[то] б[ы] не возиться с поисками фурманок, не прибегать к принудительным мерам и быть покойнее. Всеми силами души стремлюсь поскорее прошмыгнуть, как какой-то контрабандист, через границу в пределы своей России, ч[то] б[ы] чувствовать себя как-никак у себя дома и следовать по своим деревням с большими удобствами в смысле нахождения фронта, питания, ночлега, т[а] к к[а] к все-таки хоть кого-нибудь, да найдешь там говорящего по-русски, ч[то] б[ы] тебя понять и объясниться.

В Галиции и в польских губерниях у нас в волостях и деревнях предержащими властя[ми] являются гминные войты и деревенские солтысы.

Сердце мое полно сладких предвкушений, что скоро я буду у себя в России, ближе к своим домашним. Как нянчатся – посмотришь из газет и писем – с нашими эвакуирован[ными] ранеными в городах России всякие благотворительн[ые] и неблаготворит[ельные] дамы; как будто раненые – герои! Они просто «овча, на заколение ведоша», и ведоша насильно; из них масса лодырей, желающих всячески отлынуть от поля брани!

18 сентября. Унылая осенняя погода с перемежающ[имся] по несколь[ку] раз на дню дождем. Сильный ветер. Взял из полевого хозяйства деньги; заготовляют мне всякие бумаги по случаю отъезда, к[ото] рый я определил на завтра. Дневка и стоим в тех же Станах, откуда по кратчайшему пути верст 30–35 до нашей границы. Но не скоро еще я выберусь из областей со всеми этими «пане» да «дзинькуем».

Как ни скверна жизнь, как она ни жестока и бессмысленна, но жить мне все-таки хочется, так хочется. Еду завтра на Розвадув[225 - Розвадув – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне район города Сталёва Воля, административного центра Сталёвовольского повята Подкарпатского воеводства (Польша).] за 20 к СВ, уже один, отделяясь от корпуса; чуть ли не более половины придется проезжать глухими местами. Револьвер, как и в прошлую кампанию, у меня всегда мирно покоится на дне чемодана.

19 сентября. В 10 час[ов] утра, откланявшись своему начальству, отправился к месту своего нового служения; на прощанье пришлось откровенно побеседовать с Рагозой о недавнем прошлом нашего штаба, когда подвизались наши герои-стратеги Зуев и Федяй, – о той затхлой атмосфере, к[ото] рую создавали с оставшимися еще здесь фендриками эти преступники. На прощанье Р[агоза] мне объявил, что поручил начальнику штаба составить для отдачи в приказе благодарности за мою совместную деятельность с ним; я, конечно, поблагодарил, [сказал], что-де очень тронут.

Утро дождливое. Я стремился скорее вырваться из надоевшей мне обстановки и не стал дожидаться навязанных мне было в качестве попутчиц и под защиту двух девиц, стремящихся также в Люблин, к[ото] рых доставил в штаб Крещатицкий, нашедший их, якобы, одних среди развалин панского дома, где они состояли гувернантками. Объявились русскими подданными и умеют говорить лишь по-польски да [по-] французски, и ни слова по-русски. Быть их постоянным кавалером весь путь до Люблина, оказывать им внимание при следовании и остановках для меня являлось бременем неудобоносимым; на этот раз мне хотелось быть совершенно свободным и ехать в одиночестве со своим лишь возницей да моими думами и мечтами.

Направился на Розвадув; дорога почти все время шла по дремучему сосновому лесу; погода то прояснялась, то хмурилась и дождила, и лес представлялся то угрюмо-задумчивым[226 - «Что дремучий лес призадумался, грустью темною затуманился…» (Примеч. автора)], уныло настраивавш[им] душу, то приветливым и манящим. По дороге и ее обочинам попадались массами павшие лошади и брошенные всевозможные и наши, и австрийские повозки. Несколько лежавших в последних предсмертных судорогах лошадок пугали моих коней, к[ото] рые фыркали и кидались от них в сторону. Мой возница, теперь – мой же и Лепорелло, прекрасной души человек, и я его очень полюбил за его святую простоту и сердечное отношение к моим коням. Он из запасных, много лет ездил ямщиком в Костромской губернии. На мой вопрос как-то – «с какой стороны-де поднималось солнце?» – он мне убежденно отвечал: «Сегодня, в-ство, оно всходило с этой стороны, а вчера с другой!» С лошадьми он прямо-таки разговаривает: и они его понимают, и он их. Всю дорогу только и слышишь от него такие восклицания: «Ого-го-го», «гоу-гоу», «эй вы, голубчики», «ну, надувайтесь», «ишь ты, чего делашь», «эх, туташка», «поднимай ноги-то», а то вдруг крикнет на них: «Эх ты, пантюха-кузьма!»

С полудня заслышалось сначала глухо, а затем и пошибче артиллерийск[ое] бухание со стороны Сандомира; мой возница определил, что «здорово садят». При остановке в лесу у одной корчмы мой слух услаждали голоса каких-то птичек – «футь-фуить…» Ехал без задержек больших, т[а] к к[а] к следований обозов на нынешний день не предназначалось; пришлось лишь сделать версты в 2 объезд шоссе, так как на нем два моста на р[еке] Ленг были взорваны отступавшим противником. Что-то меня с Лепореллой и лошадками ожидает в родной земле относительно продовольствия; сегодня, выехав из Станов, [удалось] достать даже черного хлеба, за к[ото] рым ходил христорадничать в Георгиевск[ий] Красный Крест; коллега и то лишь из уважения к моему сану и положению смилостивился дать один каравай фунта в три, половину к[ото] рого я уступил своему адъютанту, а другую своему Лепорелло, взявши себе небольшой кусочек.

Приходится все проезжать места, к[ото] рые проходившими и австрийскими, и нашими войсками опустошены, как саранчой; по нескольку дней солдаты не имеют ни хлеба, ни сухарей, восполняя их недостаток употреблен[ием] вареного картофеля, но и его уже приходится добывать с большими затруднениями. Деревни обезлюдели, а кто выглянет, то норовит скорее спрятаться.

Около 2 часов дня мы уже подъезжали к жел[езно] дорожному полотну, за к[ото] рым расположен г[ород] Розвадув, переполненный войсками 45-й дивизии, как муравейник. Так как здесь, очевидно, все уже выбрано по части питания и нам, и лошадкам, то я предпочел проехать еще дальше в деревушку к СВ, к Брандвице[227 - Брандвица – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], – местечко более казалось мне нетронутое; но принужден был остановиться, не доезжая ее – в одном выселке, к[ото] рый отделяла р[ека] Сан, мост через к[ото] рый тоже взорван, и тщетно его наводят уже несколько дней. Это обстоятельство для меня явилось большим тормозом в следовании по назначению. По наведенным справкам придется сделать крюк и выехать завтра на Чекай[228 - Чекай – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Чекай-Пнёвски в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], где есть мост, откуда назад на Радомысль[229 - Радомысль-на-Сане – местечко в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], затем – Липу[230 - Липа – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] (нашу пограничную деревню), где предполагаю переночевать.

Остановился в скромной избушке у одного крестьянина, к[ото] рый охотно пустил к себе меня к[а] к «генерала», в расчете на мою защиту от засилий солдат. Но ни курицы, ни яиц, ни хлеба купить не удалось у него; «Дюже бида – нет курки, яйка – все хворуем,» – указывал он себе на живот. Еле-еле раздобыл сена, овса же – нет. Быстро мне убрал он комнату и «запалил» печь.

С 3 часов дня совсем разведрилось; ходил к реке, где возятся с устройством моста местные гражданские власти. Заслышались ружейные одиночные выстрелы; две пули просвистели над моей головой; что за штука? Оказалось, это самовольно стреляют наши солдаты, охотясь за куропатками…

Вечером пришли ко мне крестьянки с седовласыми старцами и, кланяясь в ноги, со слезами молили меня о заступничестве, ч[то] б[ы] солдаты не отбирали у одной – последнюю телушку, у другой – поросенка, и т. д. Солдаты приехали реквизировать скот, т[а] к к[а] к сами голодали. Картина по трагизму потрясающая! Придя в хату, я разрыдался. Я очень рад, что пользуюсь теперь одиночеством; нет у меня сожителя по комнате, не вижу я возле себя толпы офицеров и солдат. Чувствую физическую слабость; меж лопатками уже несколько дней как кол стоит и затрудняет свободное дыхание; зато болей в пальцах почти совсем не ощущается; теперешний режим мой – отличное противоподагрическое средство.

Вечером Лепорелло раздобыл «трошечко» молока, смешал его с картофелем и сварил в своей манерке. Ели мы с ним из одной чаши, я – сидя, он – стоя, рассказывал мне, как он 20 лет живал по чужим людям и всеми всегда был доволен… Когда я ему сказал, что, следуя со мной, он получает по 39 к[опеек] в сутки кормовых, он с изумлением воскликнул: «Ой, как много, в-ство!»

Восхитительная лунная ночь – «не могу я уснуть»… А завтра надо пораньше выехать, ч[то] б[ы] предупредить выступление обозов, к[ото] рые запрудят путь, через к[ото] рый я не сумею пробиться.

20 сентября. Еще не выглянула розоперстая Аврора, как я уже встал, разбудил своего возницу, ч[то] б[ы] пораньше выехать, чем начнется движение войск, могущих запрудить дорогу и затереть меня своими обозами. Рассчитался с гостеприимным паном, заплативши ему за полторы охапки сена и «трошечко» картошки с кружкой «млека» 1 талер. Думал, что в деревушке, где я остановился, никого из военных не будет, но ночью слышал голоса и гомон прибывших солдат и лошадей, занявших соседние избы; это нарушило полное любование мое твердью небесной.

Из Брандвицы выехал около 7 часов утра по дамбе на СЗ к Чекай. Погода прекрасная; по обеим сторонам насыпи – масса разбросанных жестянок из-под консервов, раскрывшихся шрапнелей и окопов, к[ото] рыми перерыта оказалась вскоре и сама дамба; ехать пришлось окольно. По пути бегали, как домашние куры, фазаны… По выезде из Вилька Туребска[231 - Вилька Туребска – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] волей-неволей пришлось влиться в массу движущихся войск и их обозов по направлен[ию] к Сандомиру; части принадлежали 14-му корпусу; то обгоняя, то следуя в обозах, доехал до Горжице[232 - Горжице – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Тарнобжегском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]; на горизонте белел издали Сандомир, но я круто должен был повернуть к СВ на Чекай, обрадовавшись, что опять, Бог даст, буду ехать один, не в водовороте войск. Около 11 часов утра – у переправы через бурливый Сан; в ожидании окончания совершавшейся наводки моста пришлось простоять около часу. Скопилось немало обозов, следовавших на ту сторону. От сердца отлегло, когда переехал мост; направление взял, руководствуясь картой и расспросами «панов», на Радомысль, где предполагал было остановиться лишь на 1–1? часа, ч[то] б[ы] покормить лошадей и затем тронуться через границу на Липу. Дорога шла на ЮВ опять дамбой среди дубняка, по сторонам селения как будто без признаков войны: на полях – пахали, паслись стада коров. Ввиду утомления моих лошадок (из к[ото] рых пристяжка уже несколько дней заметно стала худеть) и ч[то] б[ы] легче достать им корму, я решил временно приостановиться, еще не доезжая Радомысля, в одной показавшейся мне небольшой деревушке; въехавши в нее, узнал, что это – самый Радомысль и есть. За лучшее счел остановиться у ксендза, давшего мне приют и скудную трапезу, разделивши со мной пополам небольшую свиную котлету в бураках и картошке, к[ото] рую я проглотил с жадностью крокодила; хлеба, к сожалению, у него не оказалось ни крошки. Радомысль считается за местечко, будучи небольшим селением, но с костелом, без костела же селения называются просто деревнями – весями. Это местечко оказалось, как и до сего времени мне встречавшиеся, также буквально все объеденным и выбранным как австрийск[ими] войсками, два раза прошедшими его, так и нашими («Австрияки ходили туда и сюда, да русские – сюда и туда», – объясняют причину своего оскудения бедные поляки.). Картина полной и всеобщей нищеты – нет почти ни у кого хлеба, ни соли, ни спичек, на проч. предметов первой необходимости. Горько плачутся мне «как начальнику – генералу», что у них войска все отобрали и они принуждены голодать, на коленях просят моего заступничества. Больших трудов мне стоило раздобыть моим лошадкам овса; за девять гарнцев (три водопойных ведра) заплатил 3 рубля русскими кредитками. Ксендз и другие жители в отчаянии, что им делать: бургомистр их приказал им, ч[то] б[ы] каждый дом выпек для наших войск по караваю хлеба; муки же, дрожжей – ни у кого нет! Кругом слезы и плач. Я с своим возницей – на осадной диете, едим минимально; слава Богу, что он из малопищных по натуре; сегодня по пути из обоза как-то чисто еле-еле я выпросил полкаравая черного хлеба[233 - Войска наши, продолжая находиться в опустошенных местностях, должны, по-моему, скоро умереть от голодной смерти. (Примеч. автора)].

В местечке Радомысль еще существуют следы разрушений, произведен[ных] артиллерий[скими] снарядами. Каким-то чудом уцелели ветхий деревянный костел и памятник «Адаму Мицкевичу, 1910 г.». Оказывается, что памятники Мицкевичу имеются во многих деревнях и местечках[234 - Так же, как и памятники «Grunwald 1410–1910». (Примеч. автора)], и я ошибся, предположивши ранее, увидав этот памятник в Сеняве, что она – его родина; его родина, как объяснил мне ксендз, – Новогрудков[235 - Новогрудок – уездный город Минской губернии, ныне административный центр Новогрудского района Гродненской области (Белоруссия).]. Ксендз заметил во мне необычайную особенность: что я очень заботливо отношусь к питанию и доставлению возможных удобств своему вознице. Скорее бы мне Господь привел вырваться из этого голодного района! Познакомился с австрийским коллегой Становским – земским врачом в Галиции, владеющим настолько русск[им] языком, что можно понимать его. Взаимоотношения врачей и сих последних к пациентам у них, оказывается, отлично урегулированы в этическом смысле в противоположность нашей российской разъединенности[236 - Как хорош Мицкевич – выражение лица его так полно мысли, вызова, гордости, достоинства и энергии! Вот истинный король, из тех королей, к[ото]рые свою жизнь отождествляют с жизнью народов! // В разговоре со мной ксендзовская экономка, официально именуемая таковой, а не обычной «племянницей», неожиданно для меня ласково-томно погладила меня по ланитам, как младенца, приговоривши: «Вшистко добрий и лепший ты, пане». Перед отправлением в Россию я только что чисто выбрился… В беседах с поляками я так искренне выражал им свою братскую сердечность и жалостливость… (Примеч. автора)].

21 сентября. Погода днем гнусная, по прекрасной лунной звездной ночи никак не предвидимая. Заплатил ксендзу за взятый у него пуд с небольшим сена, немного молока и картошку 1 р[убль] плюс 1 крону плюс 10 геллер[ов] и в 8? часов пустился в путь-дорогу. Еду, удаляясь от кромешного ада; дорога не представляла обычного запружения войсками, лишь встретил идущие к Радомыслю 18-й саперн[ый] батальон, 18-ю артилл[ерийскую] бригаду, а еще далее – артиллерийские части 83-й дивизии и 45-й. Проехал Жабно[237 - Жабно – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], затем Домброву[238 - Домброва – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Домброва-Жечицка в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).], откуда повернул к западу на Липу; последняя дорога была убийственная по своей трясучести, т[а] к к[а] к была устлана поперек дороги уложенными бревнами; непосредственно перед Липой – трясина, из к[ото] рой еле вытаскивали мои кони.

Около 11? дня были уже в Липах – на своей земле. Селение это представляет сплошные развалины – следы артиллерийск[ого] огня, справа и слева все окопы и позиции; сложенные в штабели и так валяющиеся рельсы декавильки, лежавшие всю дорогу, в Закликове[239 - Закликов – местечко Яновского уезда Люблинской губернии, ныне город в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).] же – целое депо вагонеток; очевидно, дело австрийских рук. Стали попадаться братские могилки. Проголодался, а хлеба нема; остановился у одной корчмы; что люди в ней есть заключил из того, что бегает поросенок; встретили меня одна старая еврейка и два поляка-крестьянина; на просьбу продать хлеба отговаривались неимением его; но когда я сказал, что «хочу кушать», дали около 1 фунта черного хлеба, а на предложенную лепту ответили решительным отказом «пане генерале».

Дорога от Лип до Закликова около 10 верст шла сплошным сосновым лесом все по тому же трясучему деревянному шоссе, к[ото] рое старался, елико возможно, объезжать просеками. На мой вопрос моему вознице, сыты ли теперь лошадки мои, отвечал: «Даже очень, а то от почтенной казны, к[ото] рая их кормила перед этим, у них даже слезы из глаз шли».

Около 2 дня прибыл в Закликов. Тотчас же при въезде заглянул в первую попавшуюся избушку, ч[то] б[ы] спросить про запас еще кусок хлеба. К удивлению моему, у хозяйки-польки оказались целые караваи печеного белого хлеба, да еще на молоке, печеные яйца, кроме того – и овес для лошадей. С жадностью набросился я с Лепореллой на сии сокровища; по-видимому – конец нашему голоданию. За неимением при этой хате навеса или сарая для лошадок остановился у ксендза, к[ото] рый отвел мне одну проходную комнату и дал удобное помещение лошадям, кроме того – накормил меня превкусным обедом, какого я за всю кампанию не едал. Да будут благословенны ксендз и его «племянница», оказавшие столь хлебосольный прием «пане генерале»!

22 сентября. Погода премерзейшая – дождь и невылазная грязь. Слава Богу, что нет большого ветра. Переночевал у любезного ксендза довольно удобно, предупредительности его ко мне не было границ: даже на ночь подставил мне горшок, шутя назвавши его «полковником», и немного смущен был, когда я его поправил, сказавши, что вы-де, батюшка, лишь деликатничаете передо мной, не желая эту посудину назвать настоящим именем – «генералом», как следовало бы, если бы был у вас полковник… Пан ксендз именуется настоятелем римско-католического прихода в Закликове Виктор[ом] Игнатьевич[ем] Суским; очень беспокоится и просит ему откровенно сообщить, дабы принять необходимые меры к самоохранению, – могут ли сюда прийти германцы, к[ото] рые-де прут теперь стеной на Вислу и хотят отрезать нашу Галицийскую армию – или нет[240 - Вчера жители и сам он слышали глухую артиллер[ийскую] стрельбу со стороны Сандомира. (Примеч. автора).]? Я ему объяснил, что имеются наибольшие шансы этого не опасаться. В другой половине у ксендза поместились врачи госпиталей 83-й пех[отной] дивизии, жаловавшиеся мне на свою бездеятельность и безостановочное их мотание с места на место.

В 8? ч[асов] утра выехал на Здеховицы[241 - Здеховицы – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне Здеховице Друге в Сталевовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).]. Дороги отвратительные. Мой Лепорелло чрезвычайно невзыскателен к удобствам жизни, может безропотно подолгу не есть и не пить; сегодня он часто покрикивает на своих лошадей уже новой кличкой: «Эй вы, храбрые!» Дорога и далее становилась не лучше, приходилось все время делать объезды, т[а] к к[а] к шоссе чрезвычайно избито. Местность весьма холмистая[242 - С широким горизонтом вокруг. (Примеч. автора).]; возле проезжаемых деревень попадаются скот и гуси, слышится пение петухов, жители мирно на полях роют картошку. Обратил на это внимание и мой возница, заметивши: «Здесь, в-во, хорошо живут, деревни не объедены»[243 - Он уверяет меня сегодня, что к нам на выручку пришли четыре корпуса японцев!! (Примеч. автора)]. Обогнали нас казаки 9-го Уральского полка[244 - 9-й казачий Уральский полк.]. То там, то сям валяются еще не убранные трупы лошадей. У Ржечицы[245 - Ржечица – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне Жечица Земяньска или Жечица Ксенжна, деревни Красницкого повята Люблинского воеводства (Польша).] обогнал полевую почту 9-й армии, следующую как и я – в Красник[246 - Красник – безуездный город Яновского уезда Люблинской губернии, ныне административный центр Красницкого повята Люблинского воеводства (Польша).], куда – узнал, – передвигается и штаб означенной армии.

Около 2 часов дня приехал в Красник; грязь, не поддающаяся ни описанию, ни даже воображению. Город внутри – чисто еврейский, по окаринам же – польский; евреи заняты более торговлей, поляки же – земледелием. Остановился по указанию магистрата заночевать в одном еврейском семействе, принявшем меня со всеми выражениями преданности, угостили щукой по-жидовски и вареной курицей, горячего же жидкого пошел искать в «ресторан», оказавшийся самой завалящей харчевней; поел щей; хуже солдатских. Цена не разбойничья. В городе можно купить по части снеди и хлеба, и колбасы, и сала. В сравнении с той нуждой и полным отсутствием самого необходимого, что было в палестинах, откуда я выехал, это оказалось благодатью.

Выбрасываю скоплявшиеся у меня про черный день засохшие куски белого и черного хлеба, так как имею возможность пользоваться мягким. Поехал за город к «казачьим казармам», где расположился штаб 9-й армии, ч[то] б[ы] навести справки о месте нахождения штаба моей армии; с положительностью уверяют меня, что она входит в группу армий Северо-Западного фронта и штаб ее или в Белостоке[247 - Белосток – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Подляского воеводства (Польша).], или же в Гродно[248 - Гродно – губернский город Гродненской губернии, ныне административный центр Гродненской области (Белоруссия).]. Говорят, что начальником санитарной части армий упомянутого фронта назначили вместо Савицкого (врача) некоего известного Рейнбота[249 - Рейнбот (Резвой) Анатолий Анатольевич (1868-?) – генерал-майор (1906), Московский градоначальник в 1906–1907 гг. По результатам сенатской ревизии Московского градоначальства в 1907 г. был отчислен от должности, в 1908 г. был уволен со службы. В 1911–1912 гг. отбывал тюремное заключение. В 1914 г. был возвращен на службу с чином генерал-майора. В 1914–1915 гг. занимал должность начальника санитарной части армий Северо-Западного фронта. В 1916–1917 гг. командовал 40-й пехотной дивизией. Точное время и обстоятельства смерти неизвестны (1918 или 1920 гг.)]! Что учинило военное ведомство над военными врачами в текущую кампанию – это уму непостижимо!! Умалением наших прав и ущемлением чувства нашего служебного достоинства за счет уширения первых и возвышения последних у чисто военных чинов – деградацией и подчинением заведующих санитарной частью армии (назначаемых по большей части из корпусных врачей и помощн[иков] окружн[ых] в[оенно]-санит[арных] инспекторов мирного времени) какому-либо, подчас завалящему полковнику в роли заведующего этапно-хозяйственным отделом армии, а также внесением щекотливо-странных взаимоотношений между корпусн[ыми] врачами коронными (кадровыми) и заведующими санитарной частью армии, назначаемыми из дивизион[ных] врачей – ведомство военное грубо и зло надглумилось над нами введением нового устава о полевой службе (уже после объявления войны), ответивши на все домогательства Евдокимова[250 - Евдокимов Александр Яковлевич (1854–?) – почетный лейб-медик двора Его Императорского Величества, в 1906–1917 гг. занимал должность начальника Главного военно-санитарного управления.] сделать врачей офицерами и на его несчастную реформу, учиненную над Воен[но]-медицинской академией!

23 сентября. Проснулся рано; мои услужливые еврейчики уже изготовили мне чай, подали белый хлеб и даже со сливочным маслом и на придачу сварили всмятку два яйца[251 - Вчера на ночь принесли мне укрыться от холода огромную перину; я пришел в ужас, отказался, поблагодаривши их. (Примеч. автора)]. Распинаются передо мной и призывают Всевышнего в свидетели, что они во всю жизнь свою в первый раз видят такого большого начальника, к[ото] рый бы так заботился о своем солдате, как я; им кажется необычайным то, что я старался и накормить к[а] к следует своего Лепорелло, и положить его на ночь в тепле, а то «все офицеры крепко ругают своих солдат и не дают им помещаться в одном доме» (sic!). Что ж, это правда, и это великое зло, что наше офицерство слишком узколобо смотрит на поддержание дисциплины, полагая, что чем грубей обращение с солдатом, тем крепче-де дисциплина.

Оказывается, что Красник совершенно уцелел от действия огня и меча благодаря своему положению в котловине между гор; жители почти в течение двух недель сидели обезумевшими от ужаса, когда через них с той и с другой стороны перелетали снаряды. Расхвалили мне мои несчастные иудеи г. Люблин; рекомендовали мне там остановиться на Краковской улице в гостинице или «Европейской», или же «Английской».

Около 9 ч[асов] утра тронулся в дальнейшее путешествие. Погода ужасная; беспрерывно льет дождь – «раздожжовилось», как выражается мой возница. Дорога раскисла и сделалась почти невылазной; шоссе превратилось в сплошные «волчьи ямы»; по необходимости приходится следовать объездом. Вот уж поистине, дороги наши могут быть для нас одним из могучих факторов защиты от нашествий самых даже свирепых иноплеменников. Еле-еле протаскивали меня мои кони лесной чащей, пока часа через 2? удалось проехать к[аких]-ниб[удь] 10 верст и прибыть в Вильколаз[252 - Вильколаз – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне в Красницком повяте Люблинского воеводства (Польша).], где немного я запривалил, ч[то] б[ы] дать передышку измученным лошадям и согреться своему вознице. Остановились в незатейливой хатке, где обедали рабочие-поляки, занятые проведением узкоколейной жел[езной] дороги. С большой тревогой спрашивали меня, не придут ли сюда германцы, к[ото] рые, как им известно, теперь заняли Островец[253 - Островец – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне Острувек в Любартовском повяте Люблинского воеводства (Польша).] в 10 милях отсюда. Я с напускной уверенностью старался объяснить им, что прийти сюда германцы никаким образом не могут. Напившись чайку с своим возницей и поразогревшись, покормивши немного лошадок, поехали дальше. Заслушался вдали, кстати, и рожок к сбору, так много будящий в душе моей переживаний из прошлого. Под Собещанами[254 - Собещаны – деревня Люблинского уезда и губернии, ныне в Люблинском повяте Люблинского воеводства (Польша).] навстречу попался идущий к Краснику 3-й Стрелковый гвардейский полк[255 - Лейб-гвардии 3-й Стрелковый Его Величества полк.], люди все – народ свежий, рослый, довольно чистенько одетый; видно, что еще не принявший боевого крещения. Немного далее нагнал взвод Новоингерманландского полка[256 - 10-й пехотный Новоингерманландский полк.], идущий на присоединение к своей части. Это из 3-й дивизии 17-го корпуса! От солдатиков моего когда-то корпуса узнал, что он весь движется теперь к Люблину. Вот, может быть, удастся мне там встретиться с своим Леонидом[257 - Кравков Леонид Алексеевич (1889–после 1930) – племянник В. П. Кравкова, капитан 3-й артиллерийской бригады.].

Проехал Недрзвицу Малу, а через 3 версты далее располагалась Недрзвица Дужа[258 - Недрзвица Мала и Дужа – деревни Люблинского уезда и губернии, ныне в Люблинском повяте Люблинского воеводства (Польша)]. Было уже 4? часа дня; кони мои и возница промокли до костей; я порешил в этой деревне заночлежить. Войт отвел мне подходящую хатку, ч[то] б[ы] можно было где поставить и моих лошадок хотя бы под навес. Как ни стараюсь я в своем путешествии возможно более обособиться от войск, ч[то] б[ы] даже не видеть ни одного солдата, но это недостижимо. И в данном случае деревня вся уже была занята расквартировавш[имися] в ней частями и обозами 2-го разряда Уланского Лейб-гвардии Его Величества полка[259 - Лейб-гвардии Уланский Его Величества полк.]. От одного из нижних чинов последнего как очевидца я узнал, что Краков уже с неделю как оставлен без боя австрийцами и занят нашими тремя казачьими дивизиями. С большими затруднениями приходится добывать для лошадей сена и овса; я пока стараюсь действовать на панов больше лаской да щедрой расплатой… Как мало мы вдумываемся в такое всем известное явление: к холодам у лошадок отрастает длинная шерсть, как сама природа заботится заготовлением теплых покровов для животн[ых]. Но в одном ли этом природа проявляет свои целесообразные действия?

До Люблина от Недрзвица Дужа считается 19 верст. Завтра засветло рассчитываю быть там; поремонтируюсь, пообчищусь, дам постирать накопившееся грязное белье и хоть денек поживу в культурных условиях обстановки[260 - Совестно как-то мне будет показаться в такой город чумазым. Хорошо, что захватил с собой новое пальто. (Примеч. автора)].

24 сентября. Ночь провели плохо, так как чуть ли не каждый час проходившие солдаты стучали в окна и ломились в двери, прося ночлега или хотя бы отогреться; но все избы были переполнены; один бедный солдатик кричал белугой, что замерзает; на расспросы – какие солдаты идут? – отвечают: «Нежинского полка».

Грязь невылазная; день начался с наклонностью как будто разведриться. Утром разговорился с нежинцами, не евшими вчера целый день, а сейчас с жадностью уплетающими вареную картошку; порассказали о катастрофе, постигшей их 15 августа, когда они подверглись внезапному обстрелу из пулеметов с господского дома и когда утеряли половину артиллерии. Ехать по шоссе вследствие его исковерканности и избитости было невозможно, пришлось тащиться по боковым дорогам. Слава Богу, что дождь перестал и весь день проглядывало из-за туч солнышко. По пути встречались обозы, а также следовавшие на пополнение 2-й и 66-й запасные батальоны. Последние 12–14 верст перед Люблином можно было ехать уже по шоссе, к[ото] рое по своей ровности было что скатерть. Впервые за время кампании увидел небольшую рощицу родных березок.

В 12 часов дня прибыл в Люблин. С большим трудом, и то благодаря случайности, застал номер в одной из приличных гостиниц («Европейской»); все гостиницы переполнены военными, для гражданских в них нет доступа. Город очень красивый и благоустроенный, весь обратился в стан русских воинов. В своем засаленном и загрязненном костюме я нисколько не выделялся от других, а потому решил не облекаться в новое пальто, к[ото] рое у меня мирно покоится в сундуке. Завтра и послезавтра поотдохну здесь, а то чувствую себя совершенно разбитым. № мой великолепный, и после всех мытарств пребывание мое в нем так сладко и приятно. Жаль лишь, что никак не удалось найти подходящее помещение для моих лошадок: занятая ими общая конюшня при гостинице до чрезвычайности грязна, и подстелить им под ноги нет соломы. С затруднением приходится покупать им сено и овес. Цены тройные! При всей ненависти моей к ресторанной кухне поданный мне обед показался верхом совершенства.

Среди военных мелькают фигуры и мужские, и женские с красными крестами. Какой-то, очевидно, уполномоченный почтенных осанки и возраста приветствовал нек[ото] рых сестер милосердия поцелуями их ручек. Что их влекло сюда, на войну? Многие ли из них приехали сюда только ради служения страждущему человечеству? А не только – в лучшем случае – лишь занять себя, если не ради своих чисто личных интересов. Сегодня молодая жена одного офицерика так наивно обратилась ко мне с просьбой определить ее в сестры милосердия, так как-де она не может оставить своего мужа без себя!

Виделся мимолетно с нек[ото] рыми из штабных 17-го корпуса: Яковлевым[261 - Яковлев Петр Петрович (1852–?) – генерал от инфантерии (1910), в 1909–1914 гг. командовал 17-м армейским корпусом, с августа 1914 г. – южной группой корпусов 5-й армии.] и Ив[аном] В[асильевичем] Ильиным[262 - Ильин Иван Васильевич (1866 – после 1933) – генерал-майор (1913), в 1906–1916 гг. занимал должность корпусного интенданта 17-го армейского корпуса. Впоследствии – участник Белого движения. Умер в эмиграции.]. Разговориться с ними не пришлось, уж очень я устал; что Бог даст завтра? Передают, что Радом[263 - Радом – губернский город Радомской губернии, ныне город на правах повята в Мазовецком воеводстве (Польша).] взят немцами, Зуев же получил 26-й корпус; наверное, и «Пердяя» устроят на теплое местечко… Война, война, в каком священном ореоле юное воображение себе ее рисует, а она, в сущности, для командного состава сверху донизу есть только ресурс кормления, и всякий из офицерских чинов старается быть ей заинтересованным не более как дойной коровушкой, к[ото] рая дает много молока.

Сделал после обеда необходимые мне закупки. Взял ванну, а то почти два месяца не вымывался. Сдал в стирку скопившееся в порядочном количестве грязное белье. Цены «осадные». Наконец-то увидел и купил последние №№ от 20 и 21 сентября газеты «Нов[ое] время», «Рус[ское] слово», «Речь» и «День». Пока прочитал первые две газеты. Боже мой, как все пишут не то, что в действительности: мы – как видно из них – только бьем да бьем немцев, немцы же валятся да валятся, и терпят унизительное фиаско, цитируются якобы отзывы германских газет о непобедимости русской армии и о постоянной заботливости наших военачальников о быте, снабжении и довольствии вверенных им частей войск (sic!), сообщают о недостаточности артиллерийских запасов в Германии (а у нас??) и о том, что австрийцы увлекали за собой местное население Галиции, держа его в страхе рассказами о русских к[а] к о варварах, галицийские-де крестьяне верили и бежали, а солдаты австрийского тыла знали себе да грабили деревни на своей земле (а мы-то, мы-то??). А то вот о простой какой-нибудь бабенке напишут так: «В одном из кавалерийских полков в действующей армии находится ротмистр Ф. С ним и его жена, одетая по-мужски, весь поход совершает с полком… перевязывает и кормит раненых… всей дивизии… Проявляет удивительное хладнокровие и личную храбрость; работает под огнем. Это – общий кумир отряда (!)». Знаем мы этих кумиров! Нижеследующая же телеграмма прямо бесподобна: «Тула. Отправлены во Львов в распоряжение генерал-губернатора 10 конно-полицейских урядников для несения полицейской службы в завоеванных областях Галиции». Право, можно было бы и не торопиться командировкой этих культуртрегеров! Всегда и во всем у нас выдвигается на первый план эта панацея – ежовые рукавицы…

25 сентября. Расправил и поуспокоил свое разбитое и изможденное тело в просторной мягкой постельке в хорошо согретой чистенькой комнатке. Проснулся – уже светло, взглянул в окно – на улицах мокро, падает снег, усиленное движение массы войсковых частей, шум, гомон людской, гудение автомобилей и все та же опять безотрадная картина встревоженного людского муравейника…

Купил от 22 сентября «Речь», «Новое время» и «Рус[ское] слово». От штаба Верховного главнокомандующего сообщаются хорошие вести, будто германцы после Августовского сражения, закончившегося для нас 20 сентября победой, покидают пределы Ломжинской и Сувалкской губерний. Дай-то, Господи, ч[то] б[ы] это не было для нас лишь эпизодическим успехом! Как-то не верится… Но… но даже и «Речь» в Августовском поражении левофланговой германской армии видит полное крушение основных принципов германской стратегии и тактики; не нам-де учиться у германских стратегов военному искусству, а им следует заглянуть в русскую науку побеждать (sic!). Как представишь себе всех этих автомобильных генералов наших, вроде Зуева, «Пердяя», Потоцкого, Добрышина и tutti quanti[264 - Всех прочих (ит.)], и диву даешься, что по адресу наших военачальников расточаются дифирамбы, что при таких презренных и ничтожных начальниках наших войска наши еще могут одерживать победы…

Послал моим ребятушкам письмо с извещением их о моем новом месте служения; письмо было короткое – как-то не писалось мне. Потолкался на вокзале, повидался с нек[ото] рыми нежинцами и болховцами; думал, не встречу ли своего Леонида. Кое-что закупил для дальнейшего своего странствия. На все – неприступные цены; многого из весьма нужного нет совсем – например, свечей. Лошадки мои бедные голодают от недостатка сена и овса. Долго ходить по городу не мог – ахиллесовой пятой теперь у меня становится моя несчастная спина, нуждающаяся в постоянной для себя подпорке, а то хоть ходи или с палкой, или совсем скрючившись. Мне думается, что и месяца наши войска не выдержат испытываемых ими теперь всевозможных лишений и невзгод. Одно утешение, если то же имеется в наличии у наших противников; и это я готов допустить с той лишь разницей, что у неприятеля, если нет хлеба, потому что его нет и негде взять, то у нас его нет потому, что не умеют его только доставить.

Посмотрел я на великолепные здания, занятые Красным Крестом под больных и раненых, к[ото] рым стараются теперь предоставить все радости бытия, и невольно пришло на сравнение вспомнившееся мной отношение нашего «дедушки» к любимым курочкам, к[ото] рых всячески он ласкал и холил, ч[то] б[ы] потом отдать распоряжение подать их на стол вареными или жареными… Японская война и теперешняя меня научили и воспитали дорожить каждым, хотя и совершенно зачерствевшим кусочком хлеба, каждой веревочкой и ничтожной по-видимому вещью, к[ото] рая здесь всегда может пригодиться.

26 сентября. Погода то захмурится, то разведрится; то же и на душе. Предполагал было сегодня же выехать на Холм в ставку главнокоманд[ующ] его; но не бывать бы счастью, да несчастье помогло: мою бедную лошадку – пристяжную – искусала жестоко стоявшая с ней рядом на общей отвратительной конюшне злая – очевидно, с голода – лошадь, и мне пришлось задержаться ради помещения несчастной пациентки в ветеринарный лазарет для наложения на раны швов; этим обстоятель[ством] я воспользовался для помещения и другой лошадки – корневика – вместе с экипажем и конюхом в тот же лазарет, где пребывание их будет обеспечено несравненно лучшей обстановкой, при к[ото] рой не разворуют – как здесь, при гостинице – ни жалкого запаса корма, ни всяких принадлежностей экипажного и лошадиного обмундирования, а то была сущая беда при ротозействе и неповоротливости моего возницы. Больших хлопот мне стоит дело фуражирования – сено и овес за недостатком их продаются на вес золота; прибегаю к посредничеству жидов и плачу им большие куртажные… Лишний день, так[им] образом, я и поблагодушествую в чистом № с электрическим освещением, уже не говоря о том, что и покормлюсь сам по-человечески. Если не прибегнуть к содействию жидов, то и хлеба нельзя достать в городе ни черного, ни белого.

Отвожу и душеньку свою регулярным чтением третий день газет. Сегодня получил из них обычную для себя в мирное время триаду – «Рус[ское] сл[ово]», «Нов[ое] вр[емя]» и «Речь» от 23 сентября. В ресторанах кормят для военного времени хорошо и недорого. Здесь встретишь то того, то другого из своих бывших сослуживцев и знакомых. В 17-м корпусе, в 5-м, судя по разговорам, да и, несомненно, во всех остальных люди кормятся не лучше, чем в оставленном мной 25-м корпусе; стратеги наши на тыл не хотят обращать и внимания в своем стремительном передвижении не давая возможности поспевать за ними обозам с провиантом и прочим довольствием; что из этого будет в недалеком будущем – страшно и подумать: мне кажется, что вся наша «серая скотинка» и просто скотинушка в лице лошадей начнут повально умирать от истощения и болезней.

О взятии нами Кракова из газет ничего не видно, значит лейб-гвардейский улан мне соврал «как очевидец»… Удосужился наконец послать писульку своему брату Сергею. Отрадное явление: вследствие мудрой меры – принудительной диеты, ущемившей главу «зеленого змия», не видно ни одного случая хмельного безобразия ни среди офицеров, ни среди нижних чинов; а что было в японскую войну?!!

Из газет видно, что германский Генеральный штаб распространил в Берлине известие о победе над русскими под Августовом[265 - Августов – уездный город Сувалкской губернии, ныне административный центр Августовского повята Подляского воеводства (Польша).]. Где Божья правда – за нашими ли официальными сведениями, или за германскими? Признаюсь, я мало верю и тем, и другим.

27 сентября. Погода хмурая, но не дождливая. Устроил своих лошадей с экипажем и конюхом в отдельный товарный вагон, к[ото] рый выхлопотал прицепить к вечернему почтовому поезду, с к[ото] рым сегодня я сам отправляюсь на Холм. Вопрос фуражировки лошадей для меня приобретает характер трагический – я так измучился заботой, ч[то] б[ы] мои кони были сыты при затруднительности купить все для них необходимое, что, право, чувствую на плечах своих такую обузу, точно имею несколько семейств на содержании. Скорее бы добраться до места – тогда не придется мне самому заниматься и отвлекаться этим тягостным для меня делом.

Мой Лепорелло сообщает, что вчера около 11 час[ов] вечера с запада слышалась сильная артиллерийск[ая] канонада. Отправил своим братьям, детям и племянницам открытки с местными видами. На вокзале виделся с команд[иром] 19-го корпуса Горбатовским. Большая часть корпусов нашей армии из Галиции перебрасывается на прусский фронт. Боль в спине мне положительно мешает даже в умеренной ходьбе. Не отрапортоваться ли мне больным, ч[то] б[ы] обратить, наконец, на себя серьезное внимание, но… но… сделаю это, когда уж меня невмоготу припрет.

А здесь, как нарочно, мальчишки с телеграммами как бы дразнят вожделенной мечтой, выкрикивая: «Последние известия – мир!» Сердце перевертывалось от радости.

Отправляюсь на новую должность в скорбном сознании предстоящей мне роли – искупительной жертвы за грехи авторов, составлявших новый устав о полевой службе, а также того стрелочника, на к[ото] ром имели бы возможность разряжаться все громы и молнии сильных мира сего за общее неустройство военного быта.

Около 11 часов ночи выехал на Холм, в 1 час ночи уже был там. Заночевал в уборной, но спал плохо от холода и от сильного запаха карболки.

28 сентября. Рано утром, чуть забрезжил свет, выгрузил лошадей из вагона. Через этапного коменданта магистрат отвел мне помещение; в выборе его я больше всего считался с тем, ч[то] б[ы] лошадям была удобная стоянка и ч[то] б[ы] она была поближе ко мне. Поместили меня на краю города в одной избе в соседстве с магазином, имевшим вывеску, на к[ото] рой большими буквами выведена надпись «Склад гробов». После тех районов, из к[ото] рых я выехал, г[ород] Холм с первого же взгляда производит впечатление мирного города, в к[ото] ром не видно ни бешеной военной суматохи, ни облыжности в смысле возможности приобретения в нем необходимых предметов довольствия[266 - Здесь не ощущается тревога войны, ее дыхание. (Примеч. автора)]. Можно здесь купить и молока, и свечей, и масла, и т. д. Нет здесь встречавшей[ся] до сего времени картины объеденности. Только что расположился в квартирке – послышался призывный звон колокола[267 - Будящий у меня всегда радостные воспоминания детства, родины и думы о тщете всего земного – мира сего, к[ото]рого я бежал бы… (Примеч. автора)]; очевидно, сегодня праздник.

Отыскал штаб главнокоманд[ующего] Юго-Западного фронта, где в оперативном отчаянии навел справку о нахождении штаба главнокоманд[ующ] его Северо-Западного фронта – в Гродно. Уже там я узнаю точно, где расположен штаб моей армии; ехать придется на Брест – Белосток – Гродно. Сегодня – «День креста», по городу ходит молодежь обоего пола и продает флажки с красным крестом в пользу раненых.

Пообедал на вокзале – вполне хорошо и недорого. Случайно встретился там с Федяем, к[ото] рый, как и Зуев, реабилитировался и получил бригаду в одном из запасных корпусов, предназначенных для осаждения Перемышля. Настроен в отношении меня откровенно и покаянно, необычайно был ко мне любезен и утащил меня к себе в вагон чай пить, откуда вместе пошли в Моск[овское] экономич[еское] офицерск[ое] общ[еств] о. Ругает свой штаб 25-го корпуса как нельзя более, все-де работали из-под палки и ничего не знали, кроме Богословского. Не поздоровилось от него и по адресу Зуева. Передавал мне, что Плеве, вместо того, ч[то] б[ы] быть самому свергнутым за директивы, имевшие для него и Зуева столь неприятные последствия[268 - К этой категории директив Плеве относится и та, к[ото]рая была дана Горбатовскому, продвинувшемуся было своим корпусом до Лощова, но еле не был охвачен и окружен более сильным численностью противником и сумел отступить… (Примеч. автора)], награжден недавно Георгиевским крестом[269 - За храбрость, проявленную в чем? За поспешное удирание разве в 20-х числах августа в Дорохуск?? Так силен у нас непотизм, в данный момент особенно шокирующий внутреннее чувство справедливости, ставшее теперь чрезвычайно острым и чутким… (Примеч. автора)]; Добрышину-де не оправдаться в том, что он бросил свою дивизию и, в растерянности потерявши с ней всякую связь, бежал прямо на Холм в штаб армии. Вопрос возникал об отрешении от должности и корпусного командира 17-го корп[уса] Яковлева, но он слишком будто бы в очень хороших отношениях с Плеве.

29 сентября.

Погода, почти не переставая, стоит гнусная – мрак, дожди и слякоть. Но эта атмосферическая непорядочность значительно для меня теперь смягчается в этом почти глубоком тылу человеческого коловращения, где все штабные расположились даже совсем по-домашнему. Странно, что из штаба Юго-Западн[ого] фронта, стоящего теперь в Холме, совсем выделены санит[арная] часть и другие отделы, стоящие в Бресте. Зачем такая разобщенность и расколотость штаба?

Получил все нужные документы на перевозку и себя, и всего моего инвентаря в Гродно, куда я завтра отправляюсь только ради узнания из штаба фронта о месторасположении штаба моей армии; досадно будет, если придется туда ехать опять назад, напр[имер] – в Белосток или Брест; вероятнее всего, мне кажется, что в Варшаву[270 - Варшава – губернский город Варшавской губернии, ныне столица Польши.], в группу войск, действующих по правую сторону Вислы.

Стараясь быть объективно-беспристрастным в сравнительной оценке положительных качеств немцев перед русскими (напр[имер], принимая во внимание их большую организованность, методичность, продуманность, расчетливость, фундаментальность во всем, выдержанность и пр.), я чисто логически не могу не допустить и не предвидеть, что наш противник должен побить нас своей техникой, сообразительностью, хладнокровием и многим другим; и если мы разобьем германцев, то интересно знать, какому из этиологических элементов победы мы будем этим обязаны? И морально-то, я думаю, они настроены, во всяком случае, уж не ниже нас, а скорее даже выше, чувствуя себя в положении окружаемых железным кольцом при громадности их национального самосознания. Еще будь хоть мы перед ними поворотливее, эластичнее – а то и этого преимущества у нас перед ними нет. Так чем же мы победим?? Я в затруднении на это ответить, разве только большим количеством шапок, большей выносливостью, да, может быть, еще как[ой]-ниб[удь] внезапностью рассудку вопреки действий[271 - Безумством личной отваги, большей рискованностью, большей идеалистичностью?? (Примеч. автора)]! Смотрел я сегодня на толкавшуюся на вокзале массу добровольцев по Красному Кресту, сестер, всяких уполномоченных, и спрашивал я себя, а сколько из них найдется лиц, к[ото] рые сюда ехали действительно с исключительной лишь и чистой целью бескорыстного общего служения страждущему человечеству, а не главным образом-то – себе лично? Да и каждый из воюющих-то – какая у него идеология? А та, ч[то] б[ы] прежде всего, скорее всего и больше всего взять себе же лично, а затем все следуют румяна, маски…

Спина моя меня изводит, не могу я свободно как следует ходить. Только и покою в кровати, куда не часто дорваться.

30 сентября. Преотвратительная погода. Посадил лошадей с тарантасом в вагон, прицепленный к отходящему со мной поезду на Брест около 6 час[ов] вечера. В Брест прибыл уже ночью. Толчея, что негде яблоку упасть, ужинал за неимением мест стоя; масса выселяющихся из Варшавы, к[ото] рые, объятые ужасом войны, стараются поспешно эвакуироваться вовнутрь России. Варшавская публика настроена крайне нервно. Напрасно и нерезонно власти призывают жителей к спокойствию, обнадеживая их перспективой полного благополучия и беря на себя, так[им] обр[азом], большой риск быть дискредитированными в глазах несчастной публики, если бы Варшава была взята и публика бы сразу всей массой бежала из города. Заночевал в холодном вагоне, т[а] к что продрог здорово. Верную мысль я подслушал на вокзале из уст одного молодого человека, к[ото] рый высказывается за неприобретение людьми массы драгоценностей и всякого вообще имущества, дабы не чувствовать себя, лишившись их, уж очень несчастным.

Узнал из газет о смерти Карла Румынского[272 - Кароль I (1839–1914) – князь (1866–1881), первый король Румынии (1881–1914).], для нас, может быть, могущей сыграть и весьма выгодную роль. Из тех же источников сообщение о падении Антверпена.




Октябрь


1 октября. Незабываемый мной никогда день Покрова Пресвятыя Богородицы. Утром слышится благовест колокольный в церквах. Около 3-х дня сел в поезд, отходящий на Белосток; публики туда едет мало, а больше все в Киев, Москву, Брянск. От случайного моего спутника – фельдъегеря Гончарова – узнал, что штаб 10-й армии в Красностоке[273 - Красносток – местечко Сокольского уезда Гродненской губернии, ныне деревня Ружанысток в Сокольском повяте Подляского воеводства (Польша).], верстах в 30 к СЗ от Гродно. Путь к Гродно местами пролегает среди болот, к востоку – Беловежская пуща.

Продолжаю аккуратно прочитывать газеты; потопление немцами нашей «Паллады»[274 - «Паллада» – крейсер Балтийского флота, в октябре 1914 г. торпедированный германской подводной лодкой U-26 в Финском заливе. Первый русский боевой корабль, погибший в Первой мировой войне.] лишний раз доказывает, что враг наш слишком силен.

Вагон мой с лошадьми прицепили к санитарному поезду, к[ото] рый больше стоял, чем шел. Прибыл в Гродно лишь в 6 утра, всю ночь не спал.

2 октября. Светлая погода. Узнаю, что штаб СЗ фронта переезжает в Седлец[275 - Седлец – уездный город Люблинской губернии (с 1912 г.), ныне Седльце, город на правах повята в Мазовецком воеводстве (Польша).]. От жандарма и коменданта станции узнал, что штаб моей армии – в Красностоке; для вящей же достоверности постарался узнать об этом у к[ого]-либо из оставшихся пока чинов штаба; мои разговоры с Рейнботом[276 - Резко мне выразившим свое недовольство за то, что я в девять часов утра нарушил его сладкий сон… (Примеч. автора)], ответили мне по-хамски: «Я вам не справочная контора…»[277 - «Напрасно вы теперь едете в штаб 10-й армии, туда уже мной назначен д[окто]р Прусс…» (Примеч. автора)] Из Гродно до Белян[278 - Беляны – деревня Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).] по машине, а с Белян на лошадях. Шоссе превосходное, гладкое как скатерть. Часов в 7 вечера прибыл-таки наконец в штаб, расположенный в Красностокском женском монастыре[279 - Православный Красностокский Рождествено-Богородицкий женский монастырь. В 1901–1915 гг. располагался в здании бывшего доминиканского монастыря в Красностоке.], проскитавшись в розысках его около почти двух недель, и это в век пара и радиотелеграфов… Знакомство с новыми сослуживцами. Новости о происшедших переменах в воен[но]-санитарной организации, при к[ото] рой все вышло наоборот с нашими чаяниями военных врачей, созданной как будто со злобным намерением нас унизить и предать в руки и на дискреционное усмотрение хулиганствующих рейнботов и им подобной сволочи, когда подпоручик Богданович в должности начальника эвакуационного пункта в Августове «подтягивает» главных врачей госпиталей угрозами отрешения их от должностей…

3 октября. Чудная погода, светлый день, дивная красота монастырской обители, к[ото] рую теперь занимает штаб 10-й армии. Но… на душе так тяжело, так тяжело – и не от предвидения и предчувствия всевозможных катастрофических сюрпризов, к[ото] рые нам готовят германцы, а от террора перед разнузданным произволом властвующей теперь вовсю и со зверским остервенением над нами рейнботовщины, для к[ото] рой и в трудную годину, переживаемую родиной, остается все тот же руководящий принцип в жизни – l’?tat c’est moi[280 - Государство – это я (фр.)], и к[ото] рая в своем утробном ослеплении и неистовстве все спасение для России продолжает видеть только в ежовых рукавицах да кузькиной матери за счет попрания всяких самых элементарных норм закона…

Ознакомился сегодня со всеми штабными; командующий армией – Сиверс[281 - Сиверс Фаддей Васильевич (1853–?) – генерал от инфантерии (1912), с сентября 1914 по март 1915 гг. командовал 10-й армией, с апреля 1915 г. в отставке.] (недавно лишь назначенный после смены двух предшественников), начальник штаба – Одишелидзе[282 - Одишелидзе Илья Зурабович (1865–?) – генерал-лейтенант (1914), в октябре-ноябре 1914 г. занимал должность начальника штаба 10-й армии, с декабря 1914 по декабрь 1916 гг. находился на той же должности в 1-й армии. В январе-сентябре 1917 г. командовал 15-м армейским корпусом, позднее – Кавказской армией. В 1919–1921 гг. занимал высшие командные посты в грузинской армии. После советизации Грузии эмигрировал в Турцию.]; дежурный генерал – Эггерт[283 - Эггерт (Викторов) Виктор Викторович (1867–?) – генерал-майор (1912), в августе-декабре 1914 г. занимал должность дежурного генерала при штабе 10-й армии, в 1914–1915 гг. начальник штаба 3-го армейского корпуса. С июля 1915 г. командовал 12-й стрелковой дивизией (в составе 7-го Сибирского армейского корпуса). В 1916 г. сменил фамилию на «Викторов». В октябре 1916 г. был отчислен от должности вследствие отказа частей дивизии подняться в назначенную атаку. С января 1917 г. командовал 186-й пехотной дивизией.]; генерал-квартирмейстер – Будберг[284 - Фон Будберг Алексей Павлович (1869–1945) – барон, генерал-майор (1910), с августа по декабрь 1914 г. занимал должность генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии, с декабря 1914 по февраль 1915 гг. – начальника штаба 10-й армии. В августе-октябре 1915 г. командовал 40-й пехотной дивизией, с октября 1915 по апрель 1917 г. – 70-й пехотной дивизией. Генерал-лейтенант (1916). С апреля 1917 г. командовал 14-м армейским корпусом. Видный участник Белого движения, после 1920 г. в эмиграции. Автор мемуаров. Умер в Сан-Франциско (США).] и заведующий этапно-хозяйст[венным] отделом – генерал фон Таубе[285 - Фон Таубе Александр Александрович (1864–1919) – барон, генерал-майор (1907), в сентябре-октябре 1914 г. занимал должность начальника этапно-хозяйственного отдела штаба 10-й армии. Генерал-лейтенант (1915). С января по март 1915 г. командовал 121-й пехотной дивизией. С марта 1916 г. и.о. начальника штаба Омского военного округа.]!! Ни одной русской фамилии! Дела предстоит мне масса, и самого тревожного и трудного – формирование по новому положению «санитарного отдела», распорядительная деятельность по части эвакуации и проч. в гнусной атмосфере ежеминутного чувствования над собой грубого полицейского произвола и хамства. Неужели, если Господь благословит нас победой над врагом, то она послужит для большего еще торжества рейнботствующей лишь России, а не подлинной, дорогой всем нам России?! Кто самые опасные внутренние враги последней, настоящие революционеры-крамольники, ведущие ее к гибели, как не все эти находящиеся у власти рейнботы с своими разбойничьими шайками, своими злодействами перещеголяющие тевтонов в чинимых ими зверствах?! Если какому-н[и] б[удь] помпадуру «приказано быть акушером», это ведь немного лишь требует от него ума и благородства души, ч[то] б[ы], получая по занимаемой должности все прерогативы (уж Бог с ним!), уметь в ней лишь шефствовать и настолько хотя бы ценить лицо действительно за тебя все делающего, ч[то] б[ы] только не оскорблять его чувства достоинства в угоду своему своеволию и капризу и в явный ущерб делу, да еще в такую великую страду, как настоящая война.

4 октября. Прекрасный солнечный день. Вхожу в курс нового дела. Работы административной масса, одних телеграмм в день приходит иногда до 50 и более. Хорошо так устроился в келейке монастыря, увешенной все образами, иконами – не вышел бы из нее никуда!.. С утра – колокольный звон; говорят, что сегодня воскресенье. Урвал времечко заглянуть в церковь; из Гродно приехал архиерей, к[ото] рый говорил проповедь, шел молебен; монашенки стройно пели «Заступница усердия…» и «…под твою милость прибегаем…» Обстановкой был глубоко взволнован, до слез растроган и умилен… Самые дорогие вещи и многие драгоценности из церкви вывезены в Гродно на случай могущего [случиться] нашествия сюда пруссаков.

В штабе почерпнул сведения, что под Граевом[286 - Граево – местечко Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне город, административный центр Граевского повята Подляского воеводства (Польша).] и на фронтах под Варшавой идет бой, на нас наступают в больших силах пруссаки – со стороны Торна[287 - Торн – город и крепость в Пруссии (Германия), ныне Торунь, город на правах повята в Куявско-Поморском воеводстве (Польша).] 2 корпуса, на Варшаву 5 корпус[ов], по линии Ивангород[288 - Ивангород – крепость в Новоалександрийском уезде Люблинской губернии, ныне город Демблин в Рыцком повяте Люблинского воеводства (Польша).] – Сандомир 5 корпус[ов], и по Восточной Пруссии – не менее 3 корпусов. Фронт нашей армии растянут от Сувалков[289 - Сувалки – губернский город Сувалкской губернии, ныне город на правах повята в Подляском воеводстве (Польша).] до Остроленки[290 - Остроленка – уездный город Ломжинской губернии, ныне город на правах повята в Мазовецком воеводстве (Польша).]. Лык[291 - Лык – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Элк в Варминско-Мазурском воеводстве (Польша).] нами очищен. 1-й Туркестанский и 6-й армейск[ий] корпуса из нашей армии выделяются, 26-й же – придается. Нашей армии предписано упорно обороняться.

Около часа дня – обед в монашеской трапезной. Стол довольно хороший. Все штабные выглядят такими чистенькими и хорошо одетыми, что заставляет и меня обратить на себя внимание относительно костюма. Подведомственные мне товарищи по санитарн[ому] управлению – пресимпатичные люди, заботятся обо мне как о родном. Не ожидал я этого встретить.

Прибыл генерал-майор Бендерев[292 - Бендерев Анастас Федорович (1859–1946) – генерал майор (1910), с августа по октябрь 1914 г. занимал должность начальника штаба 1-го Туркестанского корпуса, с октября по декабрь 1914 г. – начальника штаба 3-го армейского корпуса. В 1914–1916 гг. командовал 1-й отдельной кавалерийской бригадой, с марта 1916 по июль 1917 гг. – 121-й пехотной дивизией. Генерал-лейтенант (1916). Ок. 1920 г. вернулся на родину в Болгарию. Умер в Софии.], был он перед этим – начальник штаба 1-го Туркест[анского] копуса, но, очевидно, оказался неспособным, а потому назначен «начальником санитарного отдела» 10-й армии!! Я буду его помощником. Познакомился с ним; впечатление на меня произвел хорошее откровенным признанием, что будет состоять в означенной должности лишь временно, впредь до получения или бригадного командира, или начальника дивизии, и что по санитарной части он ровно ничего не знает.

Хотел было пойти ко всенощной, но приехал ко мне особо уполномочен[ный] Красным Крест[ом] князь Куракин[293 - Куракин Александр Борисович (1875–1941) – князь, церемониймейстер двора (1911), действительный статский советник (1916), общественный деятель. Член II Государственной думы (1906). В 1914–1917 гг. – орловский губернский предводитель дворянства. С началом Первой мировой войны занял посты председателя Комитета помощи беженцам и главноуполномоченного Российского общества Красного Креста. После 1933 г. в эмиграции. Умер в Ницце (Франция).].

5 октября. Погода мокрая. Приступили к формированию «санитарного отдела» при штабе 10-й армии согласно приказу Верховного главнокомандующего; поставлен во главе этого отдела не врач, а генерал-майор, вследствие чего и штат установлен довольно пухленький. Пока еще сформируются «санит[арные] отделы» в армиях, а теперь идет страшный сумбур во взаимоотношениях и в деле ясного разграничения круга ведения каждого. Рейнбот же – озорствует!

Продолжаю жить в такой же иноческой келейке, уставленной иконами, вот уже третий день пребываю на одном месте без передвижений (давно не наслаждался такой «оседлостью»!), питаюсь безусловно хорошими обедами и даже ужинами (чего не видел никогда в 25-м корпусе), так что при таких условиях нестрашными представляются ни значительно увеличившаяся работа, ни даже рейнботовская хулиганщина.

6 октября. День серый, но без дождя. Живу все в той же келейке, увешанной иконами; и это действует психотерапевтически на мою усталую и измученную душу. Между массой организационного дела по формированию «санитарного отдела» при штабе армии и текущих сношений – и письменных, и телефонных, и телеграфных в восходящем и нисходящем направлении – все-таки урываю минутки, ч[то] б[ы] зайти в церковь и послушать столь любимое мной женское пение монашек.

Генерал Бендерев пробыл у нас как мимолетное видение, так как благодаря содействию своего сотоварища – начальника штаба – получил новое назначение в штаб 3-го армейского корпуса. Какими удобствами – посмотрел я – обставлено было его отправление: даны и подводы под уйму вещей, и автомобиль персонально под него – своей корпорации человек! А уезжай я, хотя бы был и в чине действит[ельного] тайного советника – ноль бы на меня внимания. Все же, благодарение Господу Богу, я в штабе армии хоть не вижу к себе того грубого и наглого отношения, к[ото] рое пришлось испытать в штабе 25-го корпуса.

Назревает стратегический кризис в нашем единоборстве с пруссаками; в районе нашей армии между Граевом и Осовцом[294 - Осовец – крепость на границе Ломжинской и Гродненской губерний, ныне город Осовец-Твердза в Монькском повяте Подляского воеводства (Польша).] начались бои; железная дорога между ними разрушена.

Получил от своего сына письмо, посланное из Москвы 29/IX с уведомлением, что отправлен ко мне по прежнему адресу с Сараджевым транспорт необходимых для меня вещей, получить к[ото] рые при теперешних условиях сюда я, к сожалению, не рассчитываю.

Бомбардируют меня главные врачи подвижных госпиталей телеграммами такого содержания, что-де корпусные продовольств[енные] магазины не выдают им ни фуража для лошадей, ни съестных припасов для команд, купить же их невозможно… Интендант армии Краевский[295 - Краевский Юлий-Франц Людвигович (1867–1914) – полковник (1909), до декабря 1914 г. занимал должность интенданта штаба 10-й армии. Застрелился.] (полковник, по-видимому, дельный, разумный и порядочный) откровенно признался, что помочь горю не в состоянии, так как ожидаемый из Гродно груз около 150 тысяч пудов в пути застрял. Задержка доставки всякого довольствия и людям, и лошадям из тыла – явление не случайное, а уже давно принявшее общий и постоянный характер, и притом трагический. Без преувеличения можно сказать, что войска со всеми входящими в них учреждениями, кроме штабов армий, – голодают в буквальном смысле слова, кроме того – терпят крайнюю нужду в надлежащем обмундировании и снаряжении. Если условия снабжения армии всем необходимым не улучшатся, то, мне кажется, должен будет наступить общий мор. Не допускаю и мысли, ч[то] б[ы] у наших противников дело снабжения армии было поставлено так отвратительно, как у нас, как бы наше общественное мнение ни обрабатывалось газетными сообщениями, имеющими тенденцию подчеркивать да приумножать одни только минусы у неприятеля, ничего плохого не находя у нас самих. А пруссаки все прут да прут – методически, настойчиво, планомерно, не уступая ни одной пяди своей земли, а прибирая мало-помалу ее от коалиции противников. Вот вам и Германия, не воевавшая в течение 40 лет!!

2 октября, оказывается, исполнилось столетие со дня рождения высокочтимого мной поэта Лермонтова, «с печалью в душе» явившегося на свет[296 - Задумывавшегося над вечной красотой равнодушной природы, тосковавшего по надзвездному, отдававшемуся при этом и низменной суете… С печалью вечно рвущейся в небеса души от смертной скуки земного бытия – души богоборческой (Примеч. автора).].

Лошадки мои стоят теперь, да отдыхают. Хотел было приказать своему конюху, ч[то] б[ы] он давал за это время их бездеятельности меньше овса (по 5 ф[унтов] вместо 10 на каждую) и прибавил бы сена (вместо 20 фунт[ов] на каждую давал бы хоть 30 ф[унтов]), но перерешил, будучи убежден доводами Лепорелло, что-де пусть как следует лошадки прибавятся в теле, ч[то] б[ы] генеральские лошади не походили на обозных!

7 октября. Хорошая погода. С утра с запада слышалось сильное артиллерийское буханье. Идет бой между Осовцом и Августовом. Целый день мечусь как угорелый в стараниях как можно лучше обеспечить войсков[ые] части в санитарном и эвакуацион[ном] отношении; разослал тысячи телеграмм и начальнику санитарной части фронта, и главноуполномоченному Красного Креста Гучкову[297 - Гучков Александр Иванович (1862–1936) – лидер партии «Союз 17 октября», председатель III Государственной думы (1910–1911), член Государственного совета в 1907 и 1915–1917 гг. С марта по май 1917 г. – военный и морской министр Временного правительства. Умер в эмиграции в Париже (Франция).], и особоуполномоченному – князю Куракину, и главным врачам госпиталей, и т. д. Бомбардируют и меня со всех сторон телеграммами. Душа страдает от сознания, что зла и несчастий так много, а даже и смягчить их я не в состоянии!.. Хоть и все время треплешься, а видишь, что делаешь-то «ничего»; лучше ли это, чем ничего не делать?!

Наступления ночи ожидаешь с вожделением – на подушке под теплым одеялом хоть временно забываешь всю отвратительную и гнусную распостылую действительность. Еле-еле, хотя бы коротенько принуждаю себя продолжать ведение своей «серой книги».

Блокада с Перемышля нами снята; значит, дела наши в Галиции неважны.

Получил от Сережи-брата теплое и сердечное письмо. Все то же идеалистическое отношение к войне, как и моего Сергея-сына; благодарю покорно за дурацкую роль быть пушечным мясом в руках равнодушных и легкомысленных распорядителей десятками тысяч жизней; другое было дело участие в войне в век стрел, пищалей и проч.

8 октября. Чувствуется дыхание глубокой осени; деревья расцветают багрянцем; земля покрылась густым ковром опавших кленовых листьев; небо покрыто свинцовыми тучами; пронизывающий сильный ветер; грозно шумит лес; жутко завывают и визжат телеграфные и телефонные проволоки. Как красивы здесь придорожные кресты! Шестой уж день как живу безвыездно в святой обители[298 - Физически поотдохнул, и спина моя теперь не так чувствуется (Примеч. автора).]. Хорошо бы пожить здесь в мирное время, без этой кошмарной действительности, сковывающей и ум, и сердце. Все-таки я остаюсь верен себе – не могу совсем слиться и отождествиться с налегшей на меня тяжестью весьма беспокойной работой; я всегда с своими мечтами и грезами – «Люди друг к другу зависть питают, я же, напротив, только завидую звездам прекрасным, только их место занять бы хотел…»

Хотел было сегодня съездить в Осовец, но не было автомобиля, по крайней мере – для меня, для других же всегда есть; обещали дать завтра. Сегодня мне Сиверс приказал не ставить только что прибывший Кронштадтский лазарет имени какой-то особы (?) «в какую-ниб[удь] трущобу», а непременно у станции жел[езной] дороги! Такова заботливость о частных отрядах! Независимо от требований боевой обстановки, а ради лишь удобства учреждения!..

Пленный немец, как передавал мне один генерал из 1-й армии, будто бы выразился так, что-де если бы да у нас были бы такие солдаты, как у вас, так мы бы раскатали вас не с таким, а с большим трезвоном.

9 октября. Ветреная, дождливая погода. Рано утром отправился на ненавистном мне автомобиле в Августов познакомиться с деятельностью там сборного эвакуацион[ного] пункта и входящих в его состав госпиталей, в число к[ото] рых произволом Рейнбота попал и приданный дивизии № 132, о необходимости возвращения к[ото] рого в свою дивизию я только что телеграфировал сему помпадуру. Дорога все время пролегала по чудному шоссе среди болот, трясин, озер и хвойных лесов. Около 40 верст пролетел в течение 1? часов! По пути навстречу тянулись обозы; бедные лошади от страха мчащегося самоката шарахали в сторону, опрокидывали повозки. С болью в сердце всю эту картину я беспомощно созерцал и думал, уравновесится ли внесенный моим автомобилем беспорядок в обозы той пользой, к[ото] рую я должен принести своей поездкой по осмотру полевых госпиталей? А польза, мне кажется, могла исчерпываться только разве тем, что я всех подведомстве[нных] мне коллег лишь обласкал и приободрил в противовес примененным к ним рейнботовским карательным мерам, вроде, напр[имер], отчисления от должностей некоторых главных врачей. Свою злобу от общего неустройства и несорганизованности во всем наши начальствующие лица так любят вымещать на своих подчиненных, особенно же – на врачах! И вместо того, ч[то] б[ы] быть руководителями, выступают исключительно лишь в роли карателей, видя в этом все свое назначение. В стороне Граево и западней слышалась артиллерийск[ая] канонада.

Приехал обратно в свою святую обитель – уж стало смеркаться. В штабе циркулируют сведения, будто бы мы оттеснили неприятеля и переходим в наступление. От Варшавы пруссаки отступили за Скерневицы[299 - Скерневицы – уездный город Варшавской губернии, ныне Скерневице, город на правах повята в Лодзинском воеводстве (Польша).]. Осмотревши сегодня раненых солдатиков вынес весьма отрадное впечатление: настроение духа у них бодрое, многие с охотой готовы возвратиться в строй. Воистину, наша «серая скотинушка» – святая скотинка! И если Россия победит, то только благодаря нашему солдату…

Хотел было написать письмо своим детям, но так устал и продрог, что тянет на кровать и под теплое одеяльце.

NB. Осмотрел сегодня и Тверской этапный лазарет. Досадно видеть, что такое прекрасно оборудованное учреждение (да и одно ли оно только!) с самого начала войны только и знает, что двигается с места на место – свертывается да развертывается, и за все это время только и успело оказать пособие лишь девяти раненым!! Это явление не случайное, а общее как для частных, так и для военных врачебных учреждений, а между тем как много б[ольн] ых и раненых часто оказывается без надлежащей помощи! Так много у нас суеты, и так мало продукции! Все эти летучие отряды, лазареты и подвижные госпитали Красн[ого] Креста, при несомненной от них пользе, к[ото] рую они могли бы оказать, – часто дают себя чувствовать какой-то обузой, к[ото] рую не знают, куда приткнуть, ч[то] б[ы] только от них отвязаться и дать им хоть к[акое]-н[и] б[удь] занятие[300 - Все-таки, в отличие от военных учреждений, с ними стараются наши власти быть весьма обходительными и угодливыми (Примеч. автора).]. Характерное, пожалуй, явление для нашей матушки Руси: всего может быть и много, да распорядиться-то этим не умеют.

10 октября. Погода хорошая. Миллион терзаний с этим не вовремя формированием санитарн[ого] отдела и текущими делами; задавлен телеграммами… Уж не до обычной для меня жизни призрачным миром, когда поганая реальность стучит в сознание невероятным хаосом во всем…

В газетах прочитал цитируемую статью современн[ого] писателя Ромена Роллана[301 - Роллан Ромен (1866–1944) – французский писатель и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии (1915).], направленную против милитаризации германских интеллигентских сфер, когда рука об руку с прусской военщиной идут все почти германские писатели и ученые.

От начальника штаба узнал, что мы собираемся переходить в наступление. Не верится мне, ч[то] б[ы] мы могли победить пруссаков; при совершенстве их техники, аккуратности и взвешенности ума не выручит, пожалуй, нас и «серый».

Командир 2-го Кавк[азского] корпуса Мищенко, хотя и порядочно надоедает моей канцелярии всякими телеграммами по санитарной части касающимися, но мне он очень нравится: таким и должен быть строевой начальник, к[ото] рый при учете «числа штыков и сабель» никогда не должен забывать и о носителях этих орудий…

Случайно прочитал в газетах о смерти от ран Сергея Ванновского[302 - Ванновский Сергей Петрович (1869–1914) – генерал-майор (1910), сын военного министра П. С. Ванновского, с которым был близко знаком В. П. Кравков. В 1914 г. командовал 3-й отдельной кавалерийской бригадой. В бою за Раву-Русскую был ранен и попал в плен. Умер в австрийском госпитале во Львове.], за взятие Равы-Русской[303 - Рава-Русская – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Жолковском районе Львовской области (Украина).] награжденного «Георгием»; «С. В., ныне умерший, за взятие Равы-Русской награждается Георг[иевским] крест[ом] 4-й ст[епени]», – так гласит приказ.

11 октября. День – серый. Граево – опять в наших руках. Идет сегодня большой бой между Боржемен[304 - Боршиммен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Боржимы в Семятыченском повяте Подляского воеводства (Польша).] и Дуткен[305 - Дуткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дудки в Семятыченском повяте Подляского воеводства (Польша).]. В нашу армию скоро вольется 1-я, состоящая из двух корпусов. Вследствие последовавшей во время самой войны реорганизации в[оенно]-санит[арной] части[306 - Да и не ее одной! (Примеч. автора)] – большой кавардак, путаница в понятиях, терминах; за отсутствием же надлежащей связи между частями и учреждениями многими из них не получается совсем никаких ни циркуляров, ни приказов. Только бы быстро и безостановочно двигаться и мотаться из стороны в сторону, хотя бы и безо всякого толку – отлично сходит за деловитость…

Вечером был у всенощной, превосходное пение, кадильный и свечной запах меня положительно пьянят и уносят мою душу в горния… Так грустно было слышать – «да веселятся небесные, да радуется земная»…

«Я, Матерь Божия, ныне с молитвою,
Пред твоим образом, ярким сиянием
…
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника…
Но я вручить хочу Лялечку милую
Теплой Заступнице мира холодного…»

Прочитать Метерлинка[307 - Метерлинк Морис (1862–1949) – бельгийский драматург и философ.]: «Жизнь пчел», рассуждение о судьбе[308 - Имеется в виду «Мудрость и судьба» (1898).], «Сокровища благих»[309 - Имеется в виду «Сокровище смиренных» (1896).].

12 октября. Хорошая погода; тепло на дворе. Ночью сквозь блуждающие по небу тучки проглядывает луна и виднеются мириады мигающих лампад.

… «Люди друг к другу
Зависть питают;
Я же, напротив,
Только завидую звездам прекрасным,
Только их место занять бы хотел…»

Сегодня – воскресенье. Сходил к обедне. Прекрасно пели; «отложим ныне всякое житейское попечение…» Душа моя всегда в стремлении к этому…

До слез тронут был сообщением в газетах о грандиозной патриотической манифестации студенчества С.-Петерб[ургского] университета по случаю призыва значительной его части на службу за отменой отсрочек по образованию[310 - Германский милитаризм хотим уничтожить путем усиления собственных вооружений! (Примеч. автора)]. Наша молодежь всегда – на передовых позициях.

Почти каждый день слышалась усиленная глухая канонада с запада. Командующий войск[ами], начальник штаба и квартирмейстер выехали на бранное поле. Как наши дела обстоят – неизвестно пока. О нашем же сражении под Варшавой в течение 1–7 октября газеты трубят как об имеющей решительное значение нашей победе, даже как «о начале конца» для германцев. Дома у нас теперь все ликуют. Но мне представляется, что рано еще нам [тру] бить в фанфары, еще много нам предстоит преодолеть трудностей, ч[то] б[ы] сломить врага, от к[ото] рого Варшава еще не застрахована. В действиях наших военачальников что-то видно много ремесленности и нет вдохновенного дерзания в отступление от шаблона.

В нашу армию вливается теперь 1-я армия Ренненкампфа, состоящая из 3-го и 20-го корпусов; за упразднением этой отдельной армии бесталанному ее вождю дается, ч[то] б[ы] не обидеть его, командование над формируемой, кажется, особой армией, куда будут входить «маргариновые» корпуса…

Сегодня делал мне, как начальнику санитарного отдела, доклад бухгалтер; говорил о кредитах, выданных в мое распоряжение по какой-то смете какого-то управления, о разассигновках и о прочем в этом роде; слушал я, и ничего ровно не понимал, но уверен, что для докладчика я сумел показать себя знающим!!

13 октября. Ведренный день; свежо. С раннего утра начинается бомбардировка меня телеграммами, предписаниями, приказами, сношениями и т. д., на каковую я, в свою очередь, открываю огонь… Такая масса мелочей овладевает мозгом и давит его, что все в голове путается у меня; забывчив и рассеян стал в феноменальной степени. Производит ли кто настоящую работу в смысле продуктивности ее, или только одну видимость работы, но у всех страшная трата нервных сил, чувствуется общий хаос, судорожное дерганье – только бы не быть в покое; все бегают и суетятся не столько ради достижения к[акой]-либо осознанной общей цели, а просто-напросто из чувства самосохранения, ч[то] б[ы] для тебя лично не случилось от начальства к[акой]-либо неприятности; усилия каждого направляются не к служению делу, а к одному лишь козырянию, что будто бы творишь дело… Все несомненно переутомлены чрезвычайно; с болью в сердце приходится обращаться по службе то к тому, то к другому, у к[ото] рых в душе читаешь – «черт бы тебя побрал»; своим обращением видишь, что вносишь еще больший хаос, совестно бывает каждый раз как бы мешать другим в их подчас процедуре толчения воды в ступе. Независимо как бы от нашей мышиной деятельности и крохоборства там… там, на позициях, решаются, очевидно, великие события…

Идет страшный бой к западу и юго-западу от линии Августов – Сувалки. Вчера мы с кн[язем] Куракиным уже сговорились о размещении наших врачебных учреждений. Не лучше ли было бы для боевого дела, ч[то] б[ы] Красный Крест работал, по крайней мере, хоть лишь в тылу, а не в войсковом районе, где он является помехой и обузой, отвлекая на себя слишком много внимания строевого начальства, к[ото] рое прямо-таки боится не устроить поудобнее его лучшие отряды и лазареты (изволь-ка не угодить хоть тому же Пуришкевичу[311 - Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870–1920) – политический деятель, один из лидеров монархической организации «Союз русского народа», создатель «Союза Михаила Архангела», член II, III и IV Государственной думы.], стоящему во главе целой группы лечебных заведений, к[ото] рый чуть что – и жалобу в Петербург!..); бывает так, что скорее пропустят поезд с ранеными Красн[ого] Креста, а задержат солдат, к[ото] рые должны скорее бы следовать на пополнение…

Единственная возможность узнать о всяких совершающихся у нас операциях в армии – это за обедом и ужином, когда все бывают свободны и сам командующий армией вкупе с начальн[иком] штаба, генерал-квартирмейстером, дежурным генералом и др. непринужденно беседует о том – о сем, но при общем гомоне и привычке командующего тихо говорить я, сидя от него четвертым по порядку, ничего не могу расслышать. Мешает мне и японец, садящийся обычно около меня и старающийся меня на полупонятном для меня коверканном русском языке развлекать!..

Всплыл опять вопрос о бросающемся в глаза сравнительно большом количестве легко раненых в левые руки и нижние конечности. Интересно посчитать цифру умышленных саморанений, но сделать это теперь даже с приблизительной точностью пока невозможно.

14 октября. Погода туманная, хмурая. Что-то я стал заметно глохнуть, пустеть головой и душой. Совсем лишился памяти, а она так мне нужна теперь! Спасибо молодому коллеге Ларину – он является для меня надежной памятной книжкой. В 10-ю армию включено столько новых частей, что она численностью доходит теперь до полумиллиона, и санитарное состояние ее – на моей ответственности. К западу от Августова дерутся во всю мочь, германцы настойчиво тщатся прорваться между 22-м и 26-м корпусами – в самом их стыке; послано подкрепление; завтра будет там и наша тяжелая артиллерия.

За ужином узнали, что пришла телеграмма из штаба главнокомандую[щего] об успешных наших действиях по линии Зволень[312 - Зволень – местечко в Козеницком уезде Радомской губернии, ныне город, административный центр Зволенского повята Мазовецкого воеводства (Польша).] – Новая Александрия[313 - Ново-Александрия – уездный город Люблинской губернии, ныне Пулавы, административный центр Пулавского повята Люблинского воеводства (Польша).]; взято в плен 50 офицеров и около 3 тысяч нижних чинов, кроме того – несколько пушек и пулеметов. Не наступил ли передкритический стадий решения общеевропейского вопроса? События назревают. Пошли, Господи, им скорее совершиться! Продолжаться долго война, мне кажется, не может: мы все, от высших чинов, кончая тем более – низшими, прямо-таки переутомлены и физически, [и] психически! А впереди еще… призраки всевозможных эпидемий! И виноватыми в них, конечно, окажутся одни лишь врачи!!

Приказом по армии № 70 от 13 октября объявляется, что занимаемые ныне войсками армии укрепленные позиции являются предельными, далее к[ото] рых отход войск не может быть допущен, потому позиции д[олжны] б[ыть] обороняемы с крайним упорством и удерживаемы за нами во что бы то ни стало; указывается, кроме того, что оставление окопа или другого укрепления его защитниками может быть только после штыковой свалки с превосходными силами противника; оставление же укреплений только под действием его ружейного и артиллер[ийского] огня признается недопустимым. Далее обращается в этом приказе внимание на преувеличенность заявлений касательно губительности огня тяжелой артиллерии противника (речь идет о так наз[ываемых] «чемоданах»!), – заявлений, ведущих к неосновательным выводам и вносящих крайне вредную нервность. Производя-де чрезвычайно сильное впечатление гулом разрыва, снаряды тяжелой артиллерии по малой меткости ее не причиняют материального ущерба даже в той мере, как полевая артиллерия. В заключение приказа говорится, что «вполне оценивая то моральное впечатление, к[ото] рое производит стрельба тяжелой артиллерии, я принимаю меры к наискорейшему обеспечению тяжелой артиллерией войск армии…»

15 октября. Преотвратительная слякотная погода. С 4 часов утра на позиции выехал командующий, не возвратившись еще к ужину[314 - Идет большой бой. (Примеч. автора).]. A propos: нас кормят превосходно, с хронометрической точностью – в 1 час дня обед и в 8 час[ов] вечера ужин. Заведует столовой прапорщик запаса Шеншин под кличкой «Завтра – вице-губернатор». В отношении помещения и продовольствия после того, что я испытал в штабе 25-го корпуса, для меня теперь рай. Тем не менее, по привычке я уже инстинктивно продолжаю все остающиеся корочки и крошки белого хлеба собирать и копить про черный день, но не выбрасывать. Посмотрел бы на меня теперь кто-либо из мирных граждан – счел бы за сумасшедшего Плюшкина.

Дивизион[ный] врач 8-й Сибирск[ой] дивизии Михалевич отрешен от должности за письмо к своей жене, где имел глупую неосторожность критиковать действия наших военачальников и восхищаться действиями германцев, этих поистине каких-то во плоти дьяволов, так упорно и искусно сражающихся. Прискорбно при этом, что и германская наука «нахлобучила на лоб каску прусского фельдфебеля и ушла в казармы», а германское искусство «взяло в руки винтовку и стало стрелять по «вражеским» художникам и писателям»!! А мы? Разве с целью сокрушить тяготеющее над Европой иго германского милитаризма сами не милитаризуемся?!

Командующий уехал на позиции в большом колебании перед задачей: переходить ли ему в наступление, когда ему предписано строго удерживать занимаемые позиции, переход же в наступление связан с риском в случае неудачи потерять позиции. Продолжаю на войне ужасно много курить, да и все здесь курильщики стали в десять раз больше курить, чем в мирное время.

16 октября. Хорошая погода, ветрено и морозно. У Сувалок идет ужасающий бой[315 - Пруссаки лезут в атаку как осатанелые. (Примеч. автора)]; командующ[ий] армией не возвращался оттуда до сего времени, а уж 9 час[ов] вечера. Слышится весь день глухая пальба. Дергают меня во все стороны. Маневрирую распределением и передвижением санитарных транспортов и полевых госпиталей. Представители Красн[ого] Креста вносят лишь одну сумятицу, вон из кожи лезут, ч[то] б[ы] только показать свою неусыпную деятельность, докладами строев[ому] начальству о «скоплении раненых», смущая его более, чем как[им]-либо жупелом. Князь Куракин (а он один еще из лучших) сегодня козырял, как он за недостатком медицинск[ого] персонала сам хлороформировал раненых при операции. На переднем плане у всех этих благотворителей – только «я, я», да «мы, мы». Чтобы внести хоть нек[ото] рый порядок в работу, сделал распоряжение о распределении времени для докладов мне по делопроизводствам – госпитальному, врачебно-гигиеническому, эвакуационному, бухгалтерскому, секретарскому; спешные же доклады делаются во всякое время. Часа 2 я сегодня имел терпение выслушать объяснения бухгалтера о кредитных операциях; признаюсь, очень мало понял.

17 октября. Светлый день, мороз. Щемит сердце при одном представлении, как только наши солдатики теперь себя чувствуют на позициях в подбитой ветром рвани, в изношенной обуви, голодные… В 20-м, 3-м, 22-м, 26-м, 3-м Сибир[ском] и 2-м Кавказс[ком] корпусах идут горячие бои. Командующий армией с генер[ал]-квартирмейст[ером] Будбергом еще не возвращались из Августова. С раннего утра – первые телеграммы от командующего, что большие скопления раненых в Августове и Сувалках, получены также телеграммы от крепостного врача Гродно и корпусного врача 20-го корпуса, что больные накопились и требуют скорейшего вывоза по железн[ой] дороге. Взволновался этим обстоятельством начальник штаба; успокоил его, что все зависящее от меня сделаю. На мою телеграмму во фронт начальнику санит[арной] части о необходимости скорейшего вывоза тифозных больных с главных пунктов последовал ответ, что поезд будет выслан для их подъема, когда будут изготовлены специальные вагоны!! Хаос, хаос, во всем хаос! Задаешь себе вопрос, что лучше при таких условиях: спокойное ли бездействие в моем положении, или же – действие, к[ото] рое являлось бы лишь надбавкой к общей сумятице, к общей первой настроенности… Хотел было ехать в Сувалки, но… для меня не было свободного автомобиля, к[ото] рым так легко пользуются г-да офицеры и даже их дамы! Хотя нужно отдать справедливость, что этот штаб сравнительно с другими отличается порядочностью взаимных отношений между служащими.

За расформированием штаба 1-й армии понаехали к нам излишествующие чины из этой армии, из них один полковник, рекомендующийся бывшим протеже Самсонова и Флуга[316 - Флуг Василий Егорович (1860–1955) – генерал от инфантерии (1914), в 1913–1914 гг. служил помощником Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа. В августе-сентябре 1914 г. командовал 10-й армией.] и состоявший до последнего времени каким-то «командиром нестроевой роты обозного батальона», не без поддержки, по-видимому, и со стороны начальника штаба к[а] к бывшего сослуживца в Туркестанск[ом] крае. Этот полковничек моншерского типа серьезно, я вижу, мечтает быть назначенным не более и не менее как… начальником санитарного отдела штаба нашей армии, а я, заслуженный врач-генерал, буду его тогда помощником!! Это ли не верх цинизма?! Цинизма, к[ото] рый проделывают над нами, врачами, хозяева теперешнего положения г-да военные начальники. Только любя свою родину я не желал бы, ч[то] б[ы] нас поколотили пруссаки, но от всей души радовался бы, если можно было бы им прежестоко вздуть наших военачальников с камарильей, этих истинных, развращенных до мозга костей революционеров, понимающих интересы России только с узкой личной точки зрения дойной коровы, и создающих не людей для места, а наоборот – создающих и приспосабливающих места для людей. «Мой принцип, – говорил сегодня один генерал, – ни копейки никогда не дарить казне!» Слышал их же отзывы о Ренненкампфе как о штукмейстере и хапуне. Но мало ли таких, как этот полководец, с той же идеологией делать все только для удовлетворения своих утробных интересов?

Яростные атаки германцев нами отражаются; навалены горы тел. Сиверс не решается еще перейти в наступление. Передают, будто турки на днях бомбардировали наши нек[ото] рые черноморские города. Начинается всемирная война, обещающая, как полагают мои превосходительные соседи по обеденному столу, затянуться надолго. «А хватит ли надолго у нас запаса снарядов?» – спросил прямодушно генерал Янов[317 - Янов Георгий Дмитриевич (1864–1931) – генерал-майор (1914), в июле-октябре 1914 г. занимал должность начальника этапно-хозяйственного отдела штаба 1-й армии, с октября 1914 по начало 1917 г. – начальник этапно-хозяйственного отдела штаба 10-й армии.]. Оказывается – не хватит.

Рузского, нашего главнокоманд[ующ] его, все хвалят; ценят особенно его спокойствие, к[ото] рое уже на 90 %, по признанию наших генералов, обеспечивает успех дела. По газетам видно, что народилось у нас новое центральное учреждение – Всероссийский комитет по оказанию помощи беженцам. Растет наша общественность; Бог даст, война и потом благоприятно отразится на строительстве земли русской… Накануне, может быть, того, когда «смертию смерть поправ», мы «мертвые воскреснем»!

18 октября. Наступили холода. Как-то Господь помогает нашему «серому» выносить все атмосферич[еские] невзгоды и всякие лишения? Ч[то] б[ы] начальствующие лица знали, чего можно ожидать и чего вправе они от нас, врачей, требовать в деле охранения здоровья войск, написал рапорт начальнику штаба. В действиях наших распорядителей так много импульсивности и судорожности, и мало спокойной обдуманности и предусмотрительности; суетятся теперь, что перестают стрелять пушки от недостатка какого-то «веретенного» масла, а гаубицы – от испортившихся пружин. Рассчитывают, что снарядов хватит лишь на два дня[318 - А там вся надежда на «серого», да на штыки! (Примеч. автора)]; противник же наш продолжает производить на нас яростные атаки. Войска жалуются на недостаток сена, лошадей нечем кормить. Противно читать в газетах сообщения, что-де у неприятелей наших угнетение духа, голод, эпидемические болезни и прочие пакости, о наших же язвах – ни слова, существует лишь во всем одно великолепие!

Все больше и больше начинают одолевать телеграммами о накоплении раненых и больных в Августове и Сувалках вследствие недостаточной их эвакуации, особенно же в Сувалках (до 6 тысяч чел[овек]!). Вижу, что независимо от посланных мной по означенной злобе телеграмм во все части света, надо будет проехать самому, воочию удостовериться, как идет эвакуация. В 2? часа пополудни выехал на автомобиле прямо на Сувалки – штаб-квартиру 2-го Кавк[азского] корпуса, к[ото] рым командует Мищенко. В Августове пока решил не останавливаться, а проехать через него безостановочно до Ольшанки[319 - Ольшанка – деревня в Августовском уезде Сувалкской губернии, ныне в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).], где расположился 22-й корпус. Переговоривши с Азаревичем – корпусным врачом этого корпуса – о чем нужно, продолжил путь по превосходному шоссе в Сувалки, куда прибыл уже при огнях. Зашел в штаб. Познакомился с Мищенко; впечатление произвел на меня обаятельное: благодушный, прямой, простой безо всякой рисовки и спеси старик (несколько оглохший) – настоящий солдат, любящий его и прекрасно относящийся к врачам. Штаб его – это сплоченная тесно родная семья. Усадили меня ужинать, усердно угощали, особенно сам Мищенко, посадивши меня одесную себя. От корпусн[ого] врача Гопадзе[320 - Гопадзе Илья Зурабович (1853–1932) – действительный статский советник (1913), корпусной врач 2-го Кавказского корпуса.] к удивлению своему узнал, что никакого главного эвакуационного пункта в Сувалках нет, нет и руководящего лица, к[ото] рое бы ведало и регулировало распределение и движение раненых и б[ольн] ых. Хотя Мищенко настоятельно предлагал мне расположиться спать у него в кабинете, но я предпочел устроиться вместе с Гопадзе.

19 октября. Погода сухая, но холодная. Буханье из пушек. Позиции от Сувалок каких-н[и] б[удь] 6 верст. В городе – картина мирной жизни, как будто никто и не чувствует своего положения на вулкане. Уже был случай грозившего прорывом натиска пруссаков, когда сам Мищенко ночью стал будить всех, ч[то] б[ы] складывались, но скоро же тревогу свою отменил. А человек он очень покойный!

Чуть свет встал, и после чая с почтеннейшим д[октор] ом Гопадзе отправились на автомобиле в объезд войсковых и армейских, а также краснокрестских заведений. К ужасу моему слухи, к[ото] рые я считал сплетнями профанов, оправдались – на Сувалках не было и нет главного эвакуационного пункта, а он все время регистрировался под № 8 с входящими в состав его госпитал[ями] №№ 317 и 319; отсюда – весь кавардак в деле эвакуации, не было дирижера, к[ото] рый бы объединял деятельность госпиталей; но госпиталей №№ 317, 319, а равно и №№ 373, 379, 380 – нет и неизвестно где они обретаются; командует ими Рейнбот, к[ото] рому я сто раз телеграфировал; в его управлении до последнего времени смешивали названия «подвижной» и «запасной», и получалась кутерьма.

Осматривал госпиталя, зачисленные в армии №№ 347, 382, 333, 504 и 505; главные врачи №№ 504 и 482 (Дамаскин и Габуния) – достойны предания суду за их нерадение к святому делу, особенно первый из них… Заявлены мне жалобы раненых и больных… Обо всем виденном буду писать донесение. На первых же порах послал телеграмму, гласящую: «Лично убедился необычайном переполнении Сувалках всех лечебных заведений ранены[ми] и больными, число к[ото] рых превышает 5000 чел[овек]. Вопиющая необходимость в скорейшей доставке санитарных поездов для эвакуации. К удивлению моему никакого главного эвакуац[ионного] пункта здесь не было и нет. Принял меры к временному его учреждению из наличных госпиталей… и одного старшего из главн[ых] врачей за начальника под общим руководством корпусн[ого] врача Гопадзе». Созвал экстренное собрание из главных врачей и представителей Красн[ого] Креста, коим высказал мои директивы. На собрании увиделся с профессор[ом] А. В. Мартыновым[321 - Мартынов Алексей Васильевич (1868–1934) – хирург, в 1910–1926 гг. был ординарным профессором кафедры госпитальной хирургической клиники Московского университета.].

Около 2 часов засел обедать в симпатичном штабе 2-го корпуса. Мищенко как папаша… откуда-то раздобыл шампанского. Произнес он сначала тост за новопредставленных георгиевцев; в их числе был нижний чин, с к[ото] рым безо всякой деланной тенденции на эффект, а запросто, задушевно, по привычке стоять близко к «серой скотинке», Мищенко чокнулся, а за ним потянулись и все офицеры; было так трогательно и умилительно. Затем Мищенко с такой же искренностью провозгласил тост и за нас, врачей, и за всех, призванных облегчать страдания раненых и больных воинов. За столом Мищенко рассказал, как он встретился с одним нестроевым солдатиком и спросил его, кто у него корпусной командир, и когда тот не мог ему на это ответить, то добродушный старик подсказал ему, что не знает ли он Мищенко; на это не задумавшись быстро солдатик отвечал, что-де очень хорошо знает Мищенко в японскую кампанию, а теперь – нет.

Не успели докончить обед, как доложили, что приехал Трепов[322 - Трепов Федор Федорович (1854–1938) – генерал от кавалерии (1909), генерал-адъютант (1909), в сентябре-декабре 1914 г. являлся помощником Верховного начальника санитарной и эвакуационной части в войсках принца А. П. Ольденбургского.] и приглашает меня сейчас же к нему приехать на вокзал; помчался в автомобиле. Увиделся с Р. Р. Вреденом[323 - Вреден Роман Романович (1867–1933) – хирург, один из основоположников отечественной ортопедии. С 1906 г. возглавлял Ортопедический институт в Санкт-Петербурге, с 1911 г. был профессором ортопедии Психоневрологического института. В годы Первой мировой войны – главный хирург Юго-Западного фронта.], к[ото] рый сопутствует Трепову; последний хотел было перейти на меня в наступление за царящие здесь беспорядки по эвакуации, но был сразу обезоружен моим исполненным сознания достоинства докладом, из к[ото] рого мог видеть, что все из замеченного им мной уже ранее было констатиров[ано] и приняты чрезвычайные меры к устранению безобразия. Импонирующим образом подействовала на него уже отправленная мной Рейнботу вышеприведенная телеграмма. Расстались с ним по-хорошему.

Под редкое буханье пушек выехал около 4 часов из Сувалок и прибыл часам к 7 в свою святую обитель, сильно продрогши. Так устал, что не пошел и ужинать. Завтра буду делать подробный доклад командующему, предстоит много писать; накопилась за мое отсутствие целая кипа телеграмм и всяких бумаг. Интересная получена от бывшего арестанта Рейнбота ко мне телеграмма по поводу подробного моего донесения о результате осмотра несколько дней тому назад лечебных заведений в Августове; вот текст ее: «Госпиталь № 132 будет заменен, прошу донести основании каких положений вы инспектировали госпиталя пункта. Рейнбот, 7965». Отвечу на нее, немного подумавши, ч[то] б[ы] было и мягко, и вразумительно.

В яростных атаках немцев у Бакаларжево[324 - Бакаларжево – местечко Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня в Сувалкском повяте Подляского воеводства (Польша).], к[ото] рые они ведут с удивительной настойчивостью, говорят, наколочена масса тел целыми горами, за к[ото] рыми неприятели как за бруствером прячутся и мешают нам еще больше их набить. Среди трупов вперемежку с ними навалено неисчислимое количество стонущих раненых[325 - «Ядрам пролетать мешала гора кровавых тел…» (Примеч. автора)]. Во многих участках на нашем фронте наши войска разделяются от немецких как[ой]-н[и] б[удь] полосой в 200–300 шагов.

20 октября. Сухо, ветрено и холодно. Я немного простудился от вчерашней поездки – потерял аппетит, болит голова и потягивает. Но только что я успел напиться утреннего чаю, меня потребовали в квартирмейстерскую: едет главнокомандующий (Рузский)! В ожидании его успел доложить своему начальству о результатах моей поездки в Сувалки. Высказал уверенность я, что дня через два все б[ольн] ые и раненые успеют быть эвакуированы, порукой тому – вмешательство Трепова. После часового ожидания наконец приехал Рузский – наш первый и единственный пока «герой» за эту кампанию; человек сухопарый, серьезным видом, спокойствием и деловитостью произвел на меня и всех очень хорошее впечатление; не чета, говорят шепотком промеж себя, бывшему главноком[андующем] у – аферисту Жилинскому! С Рузским приехал между прочей свитой и великий князь Андрей Владимирович[326 - Андрей Владимирович (1879–1956) – великий князь, полковник (1910), флигель-адъютант (1899).]. Поздоровался с нами и тотчас же ушел с командующим и начальником штаба на совещание в отдельную комнату, оставивши нас опять в положении ожидающих: может быть, потребуется кто-ниб[удь] из нас, заведующих отделами. Письменных же дел накопилась у меня целая уйма; пропало мое утро, к[ото] рое я рассчитывал посвятить на их разборку и исполнение; прождал до самого обеда – говорили, что трапезу разделит с нами и Рузский, но в последний момент окончания совещания он от обеда уклонился и уехал.

Засели за обед, Сиверс торопился поесть, ч[то] б[ы] поскорее выехать на Августов; зачем приезжал Рузский? По истолкованию Одишелидзе – побудить командующего нашего к наступлению; но Сиверс очень и очень колеблется и не решается; его смущает риск положить десятки тысяч людей – и безо всякого успеха; подбивает к наступлению начальник штаба. Сиверс указывает на Ренненкампфа, у которого совесть не заговорила бы положить ни за понюшку табаку и сотню тысяч людей. Справлялся командующий у меня, обеспечены ли у меня госпиталя перевязочным материалом и личным персоналом, а раньше того уже подробно было ему доложено о состоянии запасов патронов и снарядов для ружей и пушек; получается одна грусть: их так у нас теперь мало, и я вполне понимаю нерешительность командующего затевать наступление…

О штабе Ренненкампфа прямо говорят как о банде разбойников и аферистов. 1-я армия, бывшая у него за последнее время под командой, влилась в нашу; но даны были ему несколько корпусов из Наревской группы, составившие теперь 1-ю новую армию. Очень критически и осудительно относятся про прошумевшее в августе наступление Ренненкампфа до Кёнигсберга, откуда армия так позорно вернулась вспять. Гибель же 2-й армии Самсонова (13-й и 15-й корпуса коей были совсем изничтожены) до сего времени еще дает чувствовать и отзывается на нашем стратегич[еском] положении. Оказывается, Самсонов был буквально брошен на произвол судьбы бежавшим его штабом!

В первый раз в жизни испытал отвратительн[ое] чувство администрат[ивного] человека, подписавшего как бы смертный приговор: телеграфировал куда следует, что мной удален от должности главный врач 504-го госпиталя Дамаскин за нерадивое отношение к б[ольн] ым и раненым.

21 октября. Холодно. Каким-то неестественным, но живописным контрастом с увяданием окружающей природы зеленеет изумрудный ковер травы-тимофеевки на дворе монастыря. Святая обитель нас сильно эксплуатирует, беря за все продукты вздутые цены.

Послал донесение Рейнботу на его телеграфное требование, почему я позволил себе якобы инспектировать эвакуационный пункт в Августове; вот текст донесения от 21 октября за № 428: «по предписанию… в первых строках моего рапорта от 10 октября № 2072 было упомянуто, что я посетил под Августовом эвакуац[ионный] пункт для осмотра б[ольн] ых и раненых, т[а] к к[а] к забота о санитарном благосостоянии частей армии и установление подачи помощи б[ольн] ым и раненым и их призрения входит в круг важнейших моих обязанностей. Что же касается отмеченных мной в рапорте нек[ото] рых недостатков эвак[уационного] пункта, то я счел долгом службы об этом донести в-ству, хорошо памятуя наказ Его Императорского Величества ныне здравствующего Государя Императора (разумеем известную Ходынскую катастрофу!), ч[то] б[ы] не только все ведомства, но и части их управлений в своей деятельности не обособлялись, а всячески старались бы друг другу помогать и содействовать на пользу общего государева дела. В доказательство того, что мое посещение пункта не носило характера инспекции, говорят последние строки моего рапорта, что об устранении санитарных недостатков я заведующего сборным эвакуац[ионным] пунктом просил, а не предлагал или предписывал ему» (sic!) Вот изволь-ка, укуси теперь меня!

В приказе по штабу армии и его отделам цитируется: «…Не подлежит оглашению. Приказ главнокоманд[ующ] его армиями Сев[еро]-Зап[адного] фронта № 104 от 7 октября 1914 г. …Разрешаю для нижних чинов, состоящих хлебопеками и кашеварами, увеличить на время военных действий отпуск мыла до 1 фунта на человека в месяц». О, Россия ты моя матушка!..

Возвратился из Августова Сиверс, а с ним и Будберг – лица повеселевшие: пруссаки по всему нашему фронту отступают, хотя и не под напором наших корпусов, а по своей доброй воле; предполагается поэтому наше движение вперед, но ничего в наших действиях не замечается громкого, эффектного, все как-то происходит вяло и скучно. Лык все в руках неприятеля[327 - Лодзь же и Плоцк – наши, а также Петроков, Опочка и Радом (?) (Примеч. автора).]. Появилось много бродячих солдат, для наведения порядка командируется генерал для поручений. В разговоре о Мищенко мне советовали очень-то его не расхваливать, так как его здесь в штабе очень не любят!! Это видно из всего. Но если он не пользуется расположением к себе верхов, зато он чрезвычайно любим низами. С объявлением войны Турции, а с ней в скором времени, вероятно, Болгарии и Румынии, наступит, кажется, светопреставление. Мои предвидения оправдались: прибывший из 1-й армии пижон, «командир нестроев[ой] роты обозного батальона», прочится начальником штаба в начальники санитарного отдела, и я буду состоять его помощником.

В возглавлении военной медицины, да еще в военное время, лицами офицерского звания есть как будто чуточку и целесообразного: орефлектированный склад мышления врача сочетается с одогматизированной волей военного человека!

Получил сегодня от дорогой моей Лялечки письмо, в котором она меня «целует изо всех сил». Как и всегда, и это письмо от нее обильно было мною залито горючими слезами.

22 октября. Немного потеплело; туман. Сегодня – Казанская; пока шла обедня в монастыре, я раз десять забегал туда между делами послушать.

Приходил уволенный мной от должности д-р Дамаскин, туго слышащий, умолял меня оставить его на этой должности. Мне стало его так жаль, и я обещал ходатайствовать за него.

К провокационным назначениям на неподобающие места разных пижонов я внушаю себе относиться с философским спокойствием. Момент не такой, ч[то] б[ы] ревниво отстаивать свои личные прерогативы; надо посильно каждому из нас тушить пожар, объявший пламенем всю матушку Россию… Зато уж мы потом серьезно посчитаемся со всей этой революционной рейнботовщиной и треповщиной[328 - Будем строить новую, не полицейскую Россию! (Примеч. автора)]…

Немцы продолжают отступать к западу[329 - Говорят, что от истощения – как и у нас – снарядов! (Примеч. автора)]. Большая для нас работа: захоронение массы трупов. Уже и строевые начальники обращают внимание на большое количество легкораненых в левые руки (в пальцы и кисти их). В штабе единогласно высказывается мнение, что великое было бы благо для армии, если бы Ренненкампф хотя бы был взят в плен!..

23 октября. Потонул совсем в текущих делах; некогда было даже прочитать к[а] к следует от Коли[330 - Кравков Николай Павлович (1865–1924) – брат В. П. Кравкова, действительный статский советник (1910), профессор (1904), позднее академик (1914) Императорской Военно-медицинской академии. Выдающийся отечественный ученый, основоположник советской школы фармакологии один из первых лауреатов Ленинской премии (1926 г., посмертно).], Сережи и Рубцова откровенные письма, привезенные мне из Петерб[ург] а возвратившимся оттуда командированным врачом Щадриным. Никак не могут понять мои братья, что невыносимо тяжелым бременем для меня здесь являются не трудности боевой жизни, а провокационно-революционная деятельность по отношению к врачам[331 - Да и к одним ли врачам?! (Примеч. автора)] хозяев теперешнего положения – развращенной до мозга костей нашей правящей бюрократии, и в войне-то видящей лишь одну цель удовлетворения своих узкоутробных хищнических вожделений; вот уж правильно, что война людям мор, а собакам корм.

24 октября. Мороз; поля покрылись инеем. Светлое бирюзовое небо. Лык, оставленный немцами, нами занят. Квартирмейстерская часть вчера выехала совсем в Августов, куда на днях переходят и проч[ие] отделы штаба.

25 октября. Ночь волшебная, звездная и лунная; неописуемо-красивым в отсвете небесных лампад таинственно-молчаливо смотрит[ся] монастырь. Мне не спится, но не от тяги к небесному, а от охватившей меня злобы ко всему земному, к[ото] рую не могу рассеять и дивной природой. «Кому повем тоску мою?» То неестественное положение, в к[ото] рое я теперь поставлен службой, имея над собой непосредственного начальника по моей специальности – вчерашнего «командира нестроевой роты» – заставляет меня глубоко страдать; опускаются руки к долу, хочется на все наплевать, взять, да и уехать из этой бездны человеческой пакостной свистопляски. Война?! Только для солдат она является актом самоотвержения и самоотречения (хотя бы и вынужденного), для остальных же, особенно же наверху стоящих, она – только средство и цель для того, ч[то] б[ы] сорвать себе лично побольше, да повыгоднее пристроить к ней своих ближних, алкающих «жареного». Всемерно внушаю себе мужаться и терпеть; не вечно же должен длиться этот кошмар человеческой низости; наступит же и рассвет новой жизни, когда к обидчикам нашим предъявим счет и притянем их к барьеру: «тогда считать мы станем раны – товарищей считать». Я ничего бы, пожалуй, не имел против существующей санитарной организации, но тогда следовало бы еще в мирное время приготовить к ней подходящих людей, а не ставить в такое шокирующее положение нас, корпусных врачей, при штабах армий.

Ведренный день; восхитительная погода, а на душе скверно-прескверно; от чувства внутренней обиды не нахожу места, ничем его не могу разрядить. В Августов сегодня переехал этапно-хозяйственный отдел, завтра переедет отдел дежурного генерала; останемся здесь на неопределенное время лишь мы – санитарный отдел, почта да казначейство. Публика редеет. Столовая, где так прекрасно кормили, уехала с командующим; остаемся мы предоставленными самим себе в отношении довольствия и нек[ото] рых других удобств. Монашенки ждут – не дождутся, когда и мы уедем. Орудийной симфонии не слышно уже несколько дней.

26 октября. Сегодня в Августов выступает полностью и наш санитарный отдел; вещи погружены в обоз, а сами выехали на автомобилях. Прощай, тихий, покойный уют монастыря, где я несколько поотдохнул и телесно, и морально; неизвестно, долго ли простоим в Августове, по квартирам условия там прескверные.

Приехали в город около полудня, заняли препоганое ветхое здание – деревянный флигель с выбитыми окнами, загрязненный до невероятности, масса валяющегося окровавленного белья. В довершение – масса крыс и мышей. Когда протопили помещение – ожили мириады мух. Вода в городе – неважная; жительствуют преимуществ[енно] евреи; ни в одном доме нет удобств по части клозетов: надо ходить через двор на открытый воздух.

В штабе узнал, что под Вержболовым[332 - Вержболово – безуездный город во Владиславском уезде Сувалкской губернии, ныне Вирбалис в Мариямпольском уезде (Литва).] второй день идут бои, участвуют наши 3-й и 20-й корпуса; немцев налегло на нас до 2 корпусов; с правого фланга какая-то наша дивизия отступила. Хочу завтра съездить к местам боя, хотя далеко: придется в автомобиле совершить в один конец до 100 верст. А он меня так разбивает ужасно.

Если дела наши с неприятелем пойдут хорошо, то стоять в Августове долго не придется – штаб наш скоро передвинется, если же в делах произойдет заминка, то простоим неопределенное время, и тогда надо постараться найти поудобнее помещение, а то сейчас разместились как в ночлежке, по нескольку человек в комнате. С моим начальником санитарн[ого] отдела полковником Завитневичем[333 - Завитневич Анатолий Осипович (1869–?) – полковник (1911), в 1911–1914 гг. начальник г. Ташкента, с октября 1914 по январь 1915 гг. занимал должность начальника санитарного отдела штаба 10-й армии.] у меня произошел сегодня первый конфликт – я его решительно оборвал в его окрике на моего коллегу Щадрина; этот помпадур от неожиданности моего наступления сразу съежился. Объяснялся с начальн[иком] штаба по этому, предрекши ему, что ничего доброго для дела от нашего симбиоза с этим поганцем ожидать в будущем нельзя, и я-де подумаю, какой избрать выход из неестественно сложившегося положения – работать врачом под командой этого экс-пристава.

Ночь провел беспокойно – крысы и мыши чуть не заползали под одеяло.

27 октября. Погода захмурилась, но и потеплело. Сильный туман, сплошная кругом загаженность и вонь. Город обратился в какую-то зловонную клоаку; антисанитария классическая! Тем не менее, после монастырской тихой жизни приятно видеть хотя и грязный, но город.

Истосковался я по миру, по своим ребятам. Все более и более отвратительной становится мне рожа полковника, поставленного во главе санитарной части армии!! С особенным удовольствием поеду завтра в Ломжу[334 - Ломжа – губернский город Ломжинской губернии, ныне город на правах повята в Подляском воеводстве (Польша).], хотя и по случаю развивающегося в войсках сыпного тифа, но зато эти 2–3 дня моей поездки не буду я видеть упомянутого сына Марса, коему уместнее бы было быть в строю с мечом в руках, да и вообще поотдохну от всей этой писанины, к[ото] рой губится живое дело.

Получил сегодня я полевую записку Рейнбота при сем прилагаемую, полную полицейской придирчивости, начинающуюся: «Предлагаю донести, на каком праве Вы позволили…»[335 - См. Приложение 2.] и пр.

28 октября. Осенний мелкий дождичек, туман. В 10 утра выехал с капитаном Боголюбовым на автомобиле через Райгород[336 - Райгород – посад Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне город Райгруд в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).] – Граево – Щучин[337 - Щучин – уездный город Ломжинской губернии, ныне в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).] – Стависки[338 - На Ломжу (прим. автора) Стависки – посад Кольненского уезда Ломжинской губернии, ныне в Кольненском повяте Подляского воеводства (Польша).]; расстояние около 90 верст по прекрасному шоссе прокатили в течение 4 часов, из них почти час употребили на обмен лопнувшей шины на свежую. Вчера еще с вечера мне занедужилось – поднялся сильный кашель, прибег к обычному купирующему средству – принял в два приема около 30 гран Dr. Alp-овых порошков; до сих пор еще голова от них одурманенная. Еле-еле пересилил себя отправиться в Ломжу, где мне сегодня необходимо быть по случаю появившегося сыпного тифа в войсках. Страшно меня разбивает езда на автомобиле; еле-еле добрались, так как не взяли «пропуска» и при выезде из Стависок и въезде в Ломжу нас часовой поэтому не пропускал. С трудом разузнали пароль – «Медоль».

Ломжа – городок маленький, чистенький; в руках немцев не бывший, но они доходили до него верст на 6–7. Остановились в гостинице «Рембелин». Очень проголодался, устал и озяб; поэтому сначала пообедали[339 - Спиртные напитки продают в открытую, но в замаскированном виде – в кофейных чашках. (Примеч. автора).], а затем поотдохнули и, напившись чаю, отправились, прежде всего, в Красный Крест, поместившийся в огромном здании женской гимназии. Переговоривши с старш[им] врачом обо всем, касающемся заболевания сыпным тифом, очевидно, привезенного из Сибири, поехал к губернатору справиться, как у него по санитарной части в губернии; оказывается, что сыпной тиф попадается в деревне Вох и соседних, в районе расположения 15-й кав[алерийской] дивизии. От губернатора поехали к начальнику 6-й Сибирской дивизии фон Геннингсу[340 - Фон Геннингс Оскар Александрович (1855–?) – генерал-лейтенант (1913), в 1913–1914 гг. командовал 6-й Сибирской стрелковой дивизией. В ходе боев под Березинами в ноябре 1914 г. утратил управление дивизией и, бросив подчиненные части, уехал в тыл. Был найден в Скерневицком госпитале в числе нервнорасстроеных.], в одном из полков к[ото] рой имелись случаи заболевания сыпным тифом; побеседовали на злобу дня; старая песенка о нашей дезорганизованности, когда имеется, напр[имер], корпус, но без его органов, без казначейства, без прочих необход[имых] учреждений и без личного персонала; в армии отражается вся Россия – велика она и обильна, а порядка нет. Завтра выезжаю из Ломжи в месторасположение злополучного батальона и вообще всего 22-го Сибирского полка – на Бялы[341 - Бяла – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Бяла-Писка в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], на немецкую землю, куда путь пролегает через Щучин к СЗ через Хойно[342 - Хойно – деревня Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне Хойново в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).], Швандерн[343 - Швиддерн – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Швидры в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], Ролькен[344 - Ролькен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Рольки в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], в Козухино[345 - Оказалось не Козухино, а Козухен – подобно проч, напр[имер] Соколен, Раковен и т. д. (Примеч. автора) Козухен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Кожухи в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]; надо будет спросить бригадного генерала Быкова[346 - Быков Леонид Николаевич (1865–?) – генерал-майор (1914), в 1913–1914 гг. командовал 1-й бригадой 6-й Сибирской стрелковой дивизии. В ноябре 1914 г. под Березинами попал в плен.]. Фон Геннингс с радостью сообщил мне весть, что сегодня его частями занят Иоганисбург[347 - Иоганисбург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Пиш, административный центр Пишского повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).].

29 октября. Утром рано выехал на Щучин, откуда сделал заезд на Бялу. Дорога от Чарновек[348 - Чарновек – деревня Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне Чарнувек в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).] вплоть до самой Бялы представляет прегрустную и никогда не забываемую по трагичности картину разрушения и разграбления селений, попрания грубой, дикой силой всего культурного, драгоценного для человека; в Бялы целой осталась одна только ратуша, в к[ото] рой поместился штаб отряда генерала Быкова; видны следы поспешного выселения нашего противника[349 - Жизнь замерла, к[а]к в сказке «Спящая красавица». (Примеч. автора)]. Не знаю, вынесу ли я до конца посланное мне испытание; кругом лишь зверство и цинизм. Поставление всяких завалящих полковников начальниками санитарн[ой] части армии я считаю положительно актом революционным.

Настроение солдат бодрое. Чувствуется, что поднялась вся матушка Русь. Пошли ей, Господи, победы и одоления, нашим же управителям-«псарям» – всех самых страшных на свете зол.

30 октября. Стоим все в том же Августове. Погода прегнусная; на душе отвратительно; болит голова, бьет сильный кашель, лихорадит. Когда придет ко мне теплое пальто и продам свой выезд помышляю эвакуироваться домой – изжил все свои силы и разбит, не в состоянии больше.

31 октября. Я совершенно никуда не годен; лишился способности думать, чувствовать, желать, чем-либо интересоваться. Переписка административ[ная] меня окончательно задавила – некогда прочитать приходящих писем от своих, газет.

Война! Для кого она священна? Для серой массы на позициях, но никак не для сверху стоящих, она для них – объект наживы, выгоды и личного интереса. Сегодня за обедом услышал высказанную полковн[иком] Генерал[ьного] штаба уверенность, что более полутора месяцев война не продлится. Почему? Я думаю, потому, что все мы к тому времени дойдем до полного истощения нервных сил и обратимся в живые трупы.

Получена тревожная телеграмма о появившемся случае сыпного тифа еще в 24-м Сибирск[ом] полку. Беда! Помилуй Бог, если вспыхнет эпидемия, и кто будет виновником? Конечно – одни лишь врачи! Раз во главе санитарной части армии находят подходящим назначение всякой строевой завали, то пусть бы вся профилактическая медицина вместе с эвакуационной частью на войне была бы на полной ответственности лишь строевых начальников, а на ответственности врачей следовало бы оставить лишь одну лечебную медицину!




Ноябрь


1 ноября. Хмурая, мокрая осенняя погода. На мою отповедь Рейнботу от 20 октября при рапорте за № 428 этот арестант ответил мне знаменательной по содержанию бумагой (копию к[ото] рой при сем прилагаю) от 28 окт[ября] за № 9816: «Для посещения госпиталей, Вам не подчиненных, приказываю испрашивать предварительно мое разрешение»[350 - См. Приложение 3.](sic!). О, привел бы меня Господь посчитаться со всей этой сволочью после войны! Прилагаю и еще копию с его полевой записки, адресованной мне, от 23 окт[ября] № 124 «Предлагаю донести, на каком праве, etc.» Этот сукин сын подозревает меня, очевидно, во властолюбии, в чем я ни на каплю не грешен; действовал же я на основании его же телеграммы от 14 окт[ября] № 7684; вот ее текст: «Главный начальник снабжения приказал уведомить Вас, что головным пунктам дается лишь направление, о самом же месте остановки необходимо указание войсковых штабов; причем весьма желательна беспрерывная связь этих штабов с гол[овными] пунктами. Рейнбот». Ради этой беспрерывности в связи я и просил начальников пунктов ежедневно телеграфировать мне о движении б[ольн] ых и раненых, сообразуясь с коим я и рассчитывал, между прочим, маневрировать передвижением этих пунктов. Итак, применены были «меры пресечения»[351 - «Таскания и непущания». (Примеч. автора)]; в результате чего я не осведомлен был о времени прибытия головн[ого] пункта из Пунска[352 - Пунск – местечко Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня Пуньск в Сейнском повяте Подляского воеводства (Польша).] в Сувалки; и вот следует телеграмма от этого же полицейского от 23 окт[ября] № 131 – «несмотря на мое указание иметь связь с головным пунктом Вы не донесли, что начальник Пунск не прибывал в Сувалки до вчерашнего дня…» Так расходуются живые силы на бумажное пререкательство…

За обедом сегодня был генерал-адъютант Максимович[353 - Максимович Константин Клавдиевич (1849–1921) – генерал-адъютант (1904), генерал от кавалерии (1906).], передававший, что Самсонов жив и в плену у немцев.

Столпотворение вавилонское у нас всюду идет crescendo[354 - Возрастая (ит.)]: за переутомлением всех идет ужасная путаница в телеграфных сношениях, в бумагах; невообразимая перегруженность писаниной; по нескольку раз следуют одно отменяющее другое предписания касательно форм составления наградных списков и проч. Многие части и учреждения за отсутствием правильных сношений до сего времени пребывают как в темном лесу, не зная, какие вышли новые положения, приказы, циркуляры; мне многие из врачей адресуют «полевому инспектору»… Красный Крест на войне устроил себе настоящий спорт в погоне за всем эффектным[355 - По части «перевязки и операций под градом пуль и шрапнелей»!! (Примеч. автора)] и чураясь, поднимая гвалт, если попадут к нему несколько человек б[ольн] ых тифом, сифилитиков и т. п., сваливая всю черную работу на воен[но]-лечебн[ые] зав[еден]ия. Представители его всюду имеют доступ и мутят верхи, восстанавливая и натравливая их на бедную военную медицину!

2 ноября. После обеда выехал в Марграбово (Олецко[356 - Марграбово (Маргграбова) – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Олецко, административный центр Олецкого повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]) оперативный отдел штаба; с завтра начнут туда перебираться и прочие отделы. Вступаем на немецкую землю, вследствие оставления ее коренными жителями представляющую полную пустыню; жизнь там нам предстоит тяжелая. Я лично завтра отправляюсь через Сувалки на Симно[357 - Симно – посад Кальварийского уезда Сувалкской губернии, ныне город Симнас в Алитусском уезде (Литва).] для осмотра 112-го полев[ого] госпиталя, а по пути и других, после чего только двинусь на соединение со штабом в Марграбово.

Все мы прогрессивно обалдеваем от хронической сверхсильной суеты и дерганья. Внедряясь в немецкую территорию, предчувствуешь – не готовят ли нам пруссаки мышеловку, ч[то] б[ы] истребить нас, как армию Самсонова?..

3 ноября. День погожий. До Сувалок решил ехать на лошадях, оставить их там при одном из госпиталей, а самому проехать дальше уже по железной дороге, ч[то] б[ы], возвратившись из своего санитарного турне, на своих же лошадках ехать в Марграбово, куда только еще проводится жел[езно] дорожн[ая] линия.

Остановился в госпит[але] № 339, где и заночевал. Пресимпатичный состав молодых врачей: лекаря Пумпяна, Лопот и Краузе со всей откровенностью свеженьких людей поделились со мной своими взглядами на текущее дело и критикой на сущестсвующ[ие] в воен[но]-санит[арном] ведомстве категории медикамент[ов] и инструментов, а также переизбыток писанины и формалистики в ущерб интересов обслуживаемого дела. Взбудоражила эта молодежь у меня зажившие было внутренние болячки, что становилось совестно именоваться военным врачом… Нельзя не признать преимуществ в организацион[ном] отношении по части снабжения всем необходимым, отвечающим современ[ным] требованиям науки, за Красным Крестом, наша же военная медицина еще сильно отражает на себе громоздкий бюрократизм…

4 ноября. Чуть свет отправились на желез[ную] дорогу; в 7 утра уже выехали на Симно; ехали по-черепашьи, долго задерживаясь на разъездах; около 12 дня был в госпит[але] № 312, расположен[ного] у станции в премерзких условиях местности и квартирного удобства. С отходом войск к западу – последнюю неделю больных и раненых стало прибывать мало; стоянка здесь для госпиталя делается никчемной; надо перевести!

Около 2-х дня на госпитальных лошадях поехал верст за 30 по шоссе на Лодзее[358 - Лодзее – посад в Сейнском уезде Сувалкской губернии, ныне город Лаздияй в Алитусском уезде (Литва).], где стоит госпиталь № 316; приехал – уже темнело. Городишко еврейский, грязный. Госпиталь, как и первый, оказался в бездействии последние две недели. И его надо будет передвинуть.

И в Симно, и в Лодзее уверяли меня, что вчера после полудня была слышна сильная пальба в направлении к Вержболово, и будто бы прибывшие оттуда очевидцы передавали, что наши верст на 17 отступили. Если это верно, то для меня предстоит решить вопрос куда мне возвращаться с объезда – в Августов или Марграбово? Не задержится ли тогда наш санитарный отдел в Августове? Зачем тогда мне было ехать на лошадях до Сувалок??

5 ноября. Переночевавши в Лодзее, рано выехал обратно на Симно, ч[то] б[ы] оттуда отправиться на Сувалки. Всю дорогу моросил мелкий дождь, поля тонули в тумане, местами бороздились плугом мирный пейзан. Около полудня был в Симно, откуда, позавтракавши, отправились в товарном поезде на Сувалки, где ночью в вагоне и пробыли до рассвета.

6 ноября. Дождит и морозит. Приехал в госпит[аль] № 339 в Сувалках, где и остановился; осмотрел госпит[аль] № 504, «тифозный». Одна грусть; Боже мой, как плохо б[ольн] ым! Старший врач этого госпиталя тот, к[ото] рого я сместил было, а затем помиловал: он такой жалкий – глухой! От ужасного зрелища в означенном госпитале меня весь день душили слезы…

Был еще в госпитале № 397; мерзкое содержание б[ольн] ых, мерзкое отношение главного врача Лавриновича к коллегам; разбирательство их взаимных жалоб, а также сестер милосердия; полная противоположн[ость] не оставляющим желать ничего лучшего во взаимных отношениях, виденных мной в госпит[але] № 316 (Лодзее)…

При объезде госпиталей я, хотя и начальник, но сею всюду не террор, а только ласку. О, как бы я бежал, бежал отсюда, от всей окружающей подлости и хамства…

Виделся со старшим врачом транспорта № 10 приват-доцентом Кауфманом; рассказ его о поголовной пьянстве его команды в Гольдапе[359 - Гольдап – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Голдап, административный центр Голдапского повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]…

7 ноября. Чесов в 9 утра выехал из гостеприимного госпиталя № 339 на Марграбово. Погода сухая; морозец. Ехал на своих серых по прекрасному шоссе; в 11 часов был уже в Рачках[360 - Рачки – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня Рачки Велькие в Олецком повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], откуда версты через 2 переехал и границу. Боже мой, какая потрясающая картина всеобщего разрушения; в селениях ни одной живой души; здания все исковерканы как после землетрясения. Около часу дня прибыл в Марграбово, бывшее, очевидно, до войны весьма благоустроенным местечком, а теперь… теперь представляющ[ее] все ту же надрывающую душу картину опустошения и разгрома; выбиты зеркальные стекла в магазинах, все в них переворочено, разбито, перековеркано; по улицам разбросаны зонты, манекены, шляпы, платки, битые бутыли, лампы, вазы, изорванные книги, ноты, картины, всякая утварь. Здания с пробитыми крышами и зияющими без рам и стекол окнами; водопроводные, электрическ[ие] осветительные и обогревательные сооружения в домах все приведены в негодность злобно-мстительной рукой удалившегося врага; жизнь, когда-то бившая ключом, здесь совершенно замерла; и как-то странно видеть, что среди всеобщего разрушения часы на костеле продолжают ходить и бить.

Наш отдел остановился около «Отеля Кронпринца» против костела. Внизу – разгромленный ресторан. Мне лично кое-как удалось устроиться в комнатке какого-то коммерсанта Фрица, бросившего здесь весь свой скарб и бежавшего. Размещаемся потеснее друг около друга, не разрознившись во избежание всяких внезапных нападений хитроумного врага. Находимся в гиблом районе Мазурских озер; для армии нашей поставлена очередная задача – взять Летцен[361 - Летцен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Гижицко, административный центр одноименного повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).].

Головные эвакуационные пункты: Вержболово, Сувалки, Лык, Граево и Остроленка. Из Симно и Лодзее госпиталя перетаскиваю в Филипово[362 - Филипово – посад Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня Филипув в Сувалкском повяте Подляского воеводства (Польша).] и Марграбово… В Вильковишки[363 - Вильковышки – уездный город Сувалкской губернии, ныне Вилькавишкис в Мариямпольском уезде (Литва).] и Кибарты[364 - Кибарты – посад Волковысского уезда Сувалкской губернии, ныне город Кибартай в Мариямпольском уезде (Литва).] уже продвинуты для 3-го армейского корпуса, действующего на правом фланге в направлении к Тильзиту[365 - Тильзит – город в Восточной Пруссии (Германия) ныне Советск, административный центр городского округа «Советский» в Калининградской области.].

8 ноября. Выпал снег, тоскливо потянуло на родину из этого омута вандализма, душа так и рвется в мир красоты, света, взаимной любви. Не могу, положительно, удержаться от слез при виде окружающей картины разрушения и расхищения; в шкафу сегодня нашел брошенные детские игрушки, ученические тетрадки, семейные фотографич[еские] карточки; жили, очевидно, здесь люди мирно, тихо, растили своих деток – и вот, все перековырнулось. Так грустно, так грустно, что, право, можно сойти с ума.

Солдатишки копошатся в разбросанном имуществе, но с опаской, как бы не попасться за мародерство – кто тянет женскую кофту или юбку на портянки, кто – почтовую бумагу, карандаши, перья и проч. Среди руин странно как-то слышать то там, то сям звуки роялей; это кто-н[и] б[удь] из офицеров наигрывает себе романсы… На двери против моей, рядом с нашим плакатом «Управление санитарного отдела», висит еще крепко прибитая мраморная дощечка с надписью «Zahn-Atelier. Hedwig Bolschke, Sprechstunden 9–5»[366 - Стоматологический кабинет Хедвиг Большке. Приемные часы: 9–5 (нем.)].

От первых и достоверных источников стою далеко, из второстепенных же слышал, что где-то мы (под Варшавой?) по оплошности какого-то горе-полководца отступили на целый переход и дали немцам этим большие козыри в руки; из второсортных же источников одновременно слышал и другой слух, будто бы немцы целым корпусом нам капитулировали! Так треплешься день-деньской и ужасно устаешь, что не до серьезной проверки всяких слухов, к[ото] рыми перестаешь даже интересоваться.

Корпус Мищенко сегодня от нас передвигается по другому назначению.

9 ноября. Чудный зимний день с покрытыми белой пеленой полями, лишь без санного пути. Мороз около 8°R[367 - – 10 °C]. Солнышко и голубое небо еще больше заставляют тосковать по миру всего мира.

Прошла колонна солдат. Боже мой, что за картина: многие укутали свои головы цветными платками, кто укрылся коридорной дорожкой (половиком), идут озябшие, еле плетутся, постукивая ногой об ногу. Такой вид имеет наша надежда – защита родины! Мерзнут люди на позициях, мерзнут больные и раненые в транспортах. Теплой одеждой снабдят только к весне! А мы, правящие, сытно жрем, пьем и не зябнем!

Навестил нас проездом со своим корпусом сегодня почтеннейший корпусн[ой] врач 2-го Кавк[азского] корп[уса] Гопадзе. У него в корпусе убито четыре врача. Теперь корпус его следует на подкрепление по случаю произведенного немцами у нас грандиозного прорыва между 1-й и 2-й армиями под Варшавой; положение для последней – угрожающее. Никто толком не знает, исправлена ли уже наша промашка. Командующий нашей армией ходит весьма хмурым и задумчивым. Вели речь о мерах, необходимых для ограничения усиленного стремления офицеров эвакуироваться в тыл; говорили о назревшей потребности для этого учредить, как и в японскую войну, и «вышибательную» комиссию.

Несколько дней не получал никаких газетных сведений. Долго ли простоит наш штаб здесь в Марграбове? Вероятно – да, если не попрут нас назад или не устроят нам засады немцы; ведь здесь, в этих дефиле лесных и озерных, погребена в августе вся 2-я армия Самсонова! И теперь-то мы сидим по норам в неполной уверенности, что каверзами хитроумного противника вдруг да [не] взлетим на воздух.

Получил сегодня несколько писем, в числе них – от моей души Лялечки; хотя и пишет она мне все по-хорошему, но, как и всегда, пролил, читая ее письмо, горючие слезы. Мне так ее жаль, так жаль, что в аде войны нахожу хоть временное средство облегчения моих страданий по бесценной для меня дочери.

Получил и письмо из 25-го корпуса от моего адъютанта Новака, датированное 12 октября. Оказалось вскрытым военной цензурой. Так долго идут до нас письма, а чаще пропадают, что берет отчаяние. Ничего не придумал, как бы заполучить из 25-го корпуса присланные мне с Сараджевым необходимые вещи, коим суждено, вероятнее всего, пропасть.

Еще письмо от дивиз[ионного] врача Михалевича, изгнанного со службы за откровенные письма к жене…

10 ноября. Великолепный солнечный ясный день; мороз 5°R[368 - – 6,25 °C]. Наш санитарный отдел сегодня перебрался ближе к штабу с его прочими отделами, занявшими три больших здания, в коих помещался ранее какой-то большой немецкий начальник с административной своей частью; наш отдел с интендантством – в особом большом здании – рабочем доме, состоящем из многочисленных квартирок. Слава Богу, что отопление не центральное, а печное, а то первое во всех зданиях попорчено. Поселились у берега озера, так очаровательно отливающего в солнечном отблеске своей стальной рябью, кругом белоснежная равнина, на горизонте окаймляемая угрюмым темным лесом; возле – костел с кладбищем; так тихо на нем – хорошо; на крестах надписи: «Ruhe in Frieden[369 - Покойся с миром! (нем.)]» или «Auf Widersehn[370 - До свидания! (нем.)]», стоят скамеечки, запорошенные снегом, посидел на одной из них в устремлении души «горе»… Около кладбища – огород, где еще осталась неубранной промерзшая капуста; среди огорода – прекрасной архитектуры трехэтажный павильон с центральны[м] отоплением, газовой плитой, ванной и проч. удобствами, но внутри весь погромленный – картина варварства потрясающая; хочется рыдать, рыдать; безутешное на всю жизнь по трагизму зрелище, способное и у черствого человека вызвать душевный перелом, ч[то] б[ы] навеки потерять в ней всякую радость и в чем-либо отраду. В квартирах, где разместились мы – тот же хаос, на окнах еще остались занавески, кое-где целые зеркала, кровати, разбросаны шпильки, щипцы для завивки, детские книги, по стенам висят еще изображения ангелов-хранителей, кресты с надписями «Der herr ist mein hicht»[371 - Господь – мой свет. (нем.)], еще особые какие-то плакаты с надписями «Morgenstunde hat Gold in munde», а тоже «Lobe den Herren – meine Seele»[372 - /Благослови, душа моя, Господа! (нем.)/ Еще: «Die liebe h?ret immer auf» /Любовь всегда проходит (нем.)/ (кругом нарисованы цветы), «Morgenstunde hat Gold in munde» /Утренняя заря золотом осыпает (нем.)/, «Mein Hans ist meine Welt» /Мой Ганс – мой свет/ […]. Валяется разбитый ночной горшок, на нем выгравирована надпись: «Если ты пьешь пиво и водку, то не забывай своего верного друга» (прим. автора)]. На всем лежат следы культуры, чистоты, аккуратности, света. От нашего дома начинается Schlosse Str[373 - Ул. Шлоссе, ныне ул. Замкова в польском городе Олецко.]. Ни единой женской души; скопилось много грязного белья – не знаю, кому дать выстирать. Нет ни булочных, ни друг[их] магазинов – все замерло.

11 ноября. Дивный солнечный день. Мороз 11°R[374 - – 13,75 °C]. Пришел к кладбищу на берегу озера. Торжественная тишина – лишь с запада слышно глухое уханье артиллерийских залпов.

Военно-врачебн[ые] заведения и военные врачи созданы на войне как бы с исключительной целью служить объектами разряда мстительно-злобных чувств, накопляемых у военачальник[ов], к[ото] рые с большей бы производительностью и по надлежащему бы адресу должны быть изливаемы ими уж никак [не] на нас, врачей, а на врагов, против кого идет война!! Содействия живому делу санитарии сверху не видно, средств для осуществлен[ия] не дается, но тысяча начальников, к[ото] рые только умеют цукать, кричать, ругаться: для всех штабных имеются к услугам автомобили, даже для приезжающих к нам дам, для врачей же получить по экстренной надобности это перевозочное средство составляет целую эпоху! Черт с вами – я готов отказаться от всяких прерогатив власти, если того требует общая польза дела, но возглавляют же наш санитарный отдел военными чинами, к[ото] рые перед военными же имели известный удельный вес, с какими бы считались, а не так, как теперь – «командирами нестроевых рот обозных батальонов», к[ото] рые дальше передних боятся пройти с докладами к власть имущим… Постановка санитарн[ой] части на войне требует коренной реформы; для санитарии должны быть сверху донизу представители – знающие свое дело и имеющие престиж, а не завалящие офицеры, коим нет места в строю.

В занятом нами месте существовал, по-видимому, какой-то кургауз, и на берегу озера стоят купальни. На всем видны следы благоустройства и культуры. Озеро подернулось сегодня «салом». В лунном освещении вид великолепный.

12 ноября. Мороз 6°R[375 - – 7,5 °C], погода серая. Зашел в Красный Крест, поместившийся весьма удобно в немецкой больнице «Kreuzkranchenhaus». Удручающая картина транспортировки раненых и б[ольн] ых безо всякой защиты от холода. Прошла партия солдат; многие из них укутали свои головы женскими платками, а ноги сверх сапогов рваными тряпками; вид воинства – времен [князя] Игоря!..

Возвращающиеся обратно порожняком продовольств[енные] транспорты неохотно захватывают раненых и б[ольн] ых, предпочитая вместо них забирать грабленое имущество…

Совершенный немцами грандиозный прорыв нашего фронта в стороне Кутно[376 - Кутно – уездный город Варшавской губернии, ныне административный центр Кутновского повята Лодзинского воеводства (Польша).] – Лович[377 - Лович – уездный город Варшавской губернии, ныне административный центр Ловичского повята Лодзинского воеводства (Польша).] – Лодзь[378 - Лодзь – уездный город Петроковской губернии, ныне город на правах повята, административный центр Лодзинского воеводства (Польша).], первое время грозивший было нам общими бедствиями, а затем давший повод рассчитывать на обход нашими войсками чуть ли не двух корпусов неприятеля, обещает, по-видимому, окончиться ни в чью. Так мало у нас дерзания, и так много ремесленности, что окруженных нами немцев до единого выпустим, и они обязательно пробьются из кольца. Строевому начальству резко бросается в глаза большое количество раненых в руки, подозрительно оно относится к этим «леворучникам». Ч[то] б[ы] поскорее выбыть из строя наши солдатики нарочно будто бы высовывают из окопов свои руки для ранения; уж очень простоватые лишь прибегают неумело к саморанению, в чем чистосердечно и каялись, будучи уличаемы врачами.

В «Berliner Tageblatt» от 3 ноябр[я] 1914 [года] напечатано, будто бы наших солдат побуждают драться лишь стоящие сзади с направленными в них дулами заряженных револьверов и ружей гг. офицеры и казаки! Из расклеенных в городе немецких объявлений явствует, что немецкие солдаты предостерегались под угрозой больших кар грабить дома своих же сограждан, и еще: строго предписывалось не продавать солдатам спиртных напитков иначе, к[а] к по особым запискам. Tout comme chez nous![379 - Все как у нас! (фр.)]

13 ноября. Тихая погода; t° = 0°R[380 - 0 °C]. Рано утром зашел в 494-й полевой госпиталь; главн[ый] врач – Евсеев; работа идет дружно, прекрасно; высказал всем благодарность, моими ласками врачи до слез тронуты, они их ни от кого до сих пор не видали, привыкли лишь скрепя сердце переносить от массы начальствующ[их] лиц одно цуканье и угрозы: «Разнесу!» А начальство наше из ложно понимаемых своих обязанностей считает своим долгом быть более враждебно настроенным к медицинскому персоналу госпиталей, чем к пруссакам! Своими огульными разносами и противоестественными требованиями, вместо того, ч[то] б[ы] подбодрить врачей, сеют между ними лишь одно уныние и мешают их покойной деятельности, отсюда резкая разница в типе красн[о] крестск[их] врачей и наших военно-санит[арного] ведомства: первые душевно приподняты, последние – забиты, и признаются мне чистосердечно, что только от меня они и впервые за время кампании видят человеческое к ним отношение. Я этим тронут, и, как ни обидно и оскорбительно поставлено мое официальное положение (корпусного врача, да еще заслуженного!) в механизме существующей санитарн[ой] организации, все плюсы для благоутробия предоставляющей лишь хозяевам кровавого пира, – я, тем не менее, начинаю, поступившись личными счетами, к[ото] рые предъявлю к уплате после войны, находить оправдание для моего существования здесь, в этом омуте всякой пакости и расстегнутого вовсю хамства, служить для других противовесом и противоядием (хотя бы и слабым) против становящихся уже нестерпимыми для них кавалерийскими набегами своих же властей, свирепость коих заслуживала бы более лучшего применения скорее к немцам, а не к скромным труженикам на ниве военно-санитарного дела[381 - На к[ото]рых срывают свою злобу и окаянство наши помпадуры, обнаруживая тем свою духовную нищету. (Примеч. автора)]. Не все же расточать на них одни только кары и кары, надо же кого следует пригладить и по головке. Действую я, слава Богу, пока не без успеха: уж мой полковник (начальник санитарн[ого] отдела) давно бы желал проглотить вместе с пухлыми порционными и фуражными также и людей, но в этом людоедстве я ему много препятствую, хотя, к сожалению, не на основании закона, а благодаря лишь сносно налаженным мною личным отношениям с начальником штаба Одишелидзе, лучшим из худших наших российских типов предержащих властей, исповедующих идеологию «l’?tat c’est moi»[382 - Государство – это я (фр.)].

Вчера видел уезжавших из штаба двух дамочек на автомобиле в сопровождении кавалеров; автомобиль – нашелся, а вот для поездки с санитарными целями добиться его всегда составляет многосложную задачу!! В происшедших же из сего упущениях по санит[арной] части виноватыми окажутся только врачи, эти сосуды, в к[ото] рые изливается вся накопившаяся у нашей правящей камарильи ярость, злоба и желчь, долженствующую, как понимал бы здравый смысл, истекать в совершенно противоположном направлении – к внешнему врагу, к вящему его сокрушению и изничтожению. Все больше убеждаюсь, что главные революционеры, губящие Россию, – это наш правящий класс и военная бюрократия с пресытившимся, туго набитым доверху и совершенно глухим к элементарным нуждам народа брюхом. По ампутации гангрены немецкого милитаризма очередной задачей России должна была бы быть и ампутация нашей полицейско-бюрократическо-хамской гангрены правящих слоев, на околпачивании и эксплуатации невежественных масс строящих все свое благополучие[383 - Получил письмо от сына Сережи, сообщающего, между прочим, что приехала мама крестная, и сидит она целыми днями безо всяких признаков наличия психики! (Примеч. автора) Имеется в виду сестра жены В. П. Кравкова Елизавета Алексеевна Гирина /Лукина/ (1861–?), владелица имения Дятлово Пронского уезда Рязанской губернии.].

Случилось, что я и ожидал: считавшиеся окруженными нами сначала якобы два корпуса немецких, затем дивизия, преблагополучно вышли из нашего кольца под Варшавой; не из артистов наши стратеги![384 - И какой прекрасный случай был упущен, ч[то]б[ы] разыграть дело с трезвоном! Протанцевали от печки! Привычка действовать силой массы, а не маневром!! (Примеч. автора)]

14 ноября. Небольшой морозец, хороший серенький денек. Часов в 9 утра выехал в санитарное турне на автомобиле с капитаном Пономаренко по шоссе на север – в Ковален[385 - Ковален – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Ковале Олецкие в Олецком повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Переговорил с корпусн[ым] врачом 20-го корп[уса] обо всем; он «премного остался доволен», если его корпус будут обслуживать санит[арные] транспорты №№ 7 и 8, да еще будет поставлено по госпиталю в Ковалене и Филипове.

Из Ковалена поехал на Гольдап; осмотрел здесь главн[ый] перевяз[очный] пункт 28-й дивизии и перевяз[очный] пункт отряда Государ[ственной] думы (уполномоченный В. Полунин); в последнем – на 50 мест, отличное помещен[ие], около 30 сестер милосердия, одна другой красивей, на подбор! Чуть не за ноги и руки меня втащили, ч[то] б[ы] все показать и откозырять! Таким же образ[ом], очевидно – нахрапом, взяли и другого генерала, с к[ото] рым я тоже познакомился – начальн[иком] 53-й пех[отной] дивизии Федоровым[386 - Федоров Семен Иванович (1855–1916) – генерал-лейтенант (1910), в 1914–1915 гг. командовал 53-й пехотной дивизией, в феврале 1915 г. попал в плен.], к[ото] рый позабыл свои более прямые обязанности; его прямо-таки затормошили здесь.

Из Гольдапа поехал верст за 8–9 к СЗ, в штаб 53-й дивизии[387 - Стоит в местечке Liegetrocken («не мочись под себя»??) (Примеч. автора). Лигетрокен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Лободы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Оригинал – начальник дивизии, весьма дружно живущи[й] с своим дивиз[ионным] врачом; как он устроил ретирад из комнаты в окно! Штаб, видимо, съюченый; слухи о мире; в Москве будто о нем сильно поговаривают; генерал думает, что к Рождеству война кончится, т[а] к к[а] к-де больше и воевать нельзя: люди перемерзнут за отсутствием теплой одежды и переутомления, от к[ото] рого они прямо засыпают в окопах!

Попавшийся в плен унтер-офицер – немец передавал также о скором мире – будто Соединенные Штаты вмешиваются с его предложением. Больше и больше говорят о мире. Симптом!

Пообедавши, отправились назад в Гольдап, а отсюда в 22-й корпус на Грабовен[388 - Грабовен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Грабово в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], Бодшвинкен[389 - Бодшвинкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Бочвинка в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], Гогенбруг[390 - Гогенбрюк – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Скуп в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], Сурминен[391 - Сурминнен – деревня в Восточной Пруссии (Германия) ныне Сурмины в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], затем на Лиссен[392 - Лиссен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Лисы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], откуда и к месту цели – в Будзишкен[393 - Будзишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Будзиска в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Плутание наше: российские карты неточные и врут; не у кого спросить – ни живой немецкой души нет… Большая часть дороги по шоссе, но местами по избитой проселочной; боялся за целость автомобиля и за иссякновение бензина; ехали дремучими лесами… Слава Богу, кое-как добрались до Будзишкена. Заночевал у корпусн[ого] врача Азаревича.

15 ноября. Хорошая погода. Градуса 2 мороза[394 - По Ремюру, – 2,5°С.]. Сильная пальба орудийная к СЗ. Приступают к бомбардировке Летцена. 16 осадных уже подвезли, ждут из Осовца еще 14 штук. Истощили бензин; достать в штабе мой адъютант не мог, пока не предложил шоферу 30 коп[еек], за что дали около ? пуда его. Выехали в полдень в 26-й корпус на Клейн-Тоблен; дорога путаная; густой сплошной красный лес[395 - Роминтенская пуща! (Примеч. автора)], масса диких коз, кабанов; по дороге встретили много немецких взятых нами фурманок и лошадей… Дорога между озер… Благоустроенные деревни – не как у нас… Породистые немецкие коровы и вообще скот… Попадаться стали старики и старухи немецкие, оставшиеся здесь одинокими, нет-нет и ребятишки! Обилие рыбы в озерах.

Уже стемнело, когда прибыли в штаб 26-го корпуса; познакомился с Гернгроссом[396 - Гернгросс Александр Алексеевич (1851–1925) – генерал от инфантерии (1910), в 1914–1916 гг. командовал 26-м армейским корпусом.]; корпусной врач в отделе от штаба!

Назад на Марграбово. Леса, озера… плутание; по дороге стая волков около павших лошадей… По пути останавливал[ся] во врачебн[ых] заведениях[397 - NB. Картина использования в одном из госпиталей ночных горшков для роли мисок… (Примеч. автора)]. Мой капитан Пономаренко ведет себя как к[акой]-нибудь ключарь или келейник, сопровождающий по епархии преосвященного.

В Орловене попали в 140-й полев[ой] госпиталь, приданный к дивизии. Шла всенощная. Прекрасное пение; регент – сам врач Острогорский[398 - Острогорский Сергей Алексеевич (1867–1934) – почетный лейб-медик двора Его Императорского Величества (1907), действительный статский советник, профессор Императорской Военно-медицинской академии.], ученик Николая[399 - Имеется в виду Н. П. Кравков.]. Служил истово батюшка Ириней из Валаамского монастыря; трогательное пение «не имамы иныя помощи – не имамы иныя надежды, разве Тебе, Владычица…» Сами выпекают просфоры. Уже поздно ночью добрались до Марграбова[400 - Нек[ото]рые главные врачи с большим чувством облегчения сплавляют своих сестер милосердия за «маньчжурское» поведение. (Примеч. автора)].

16 ноября. 0°R[401 - 0 °C]; тихо. После объезда 20-го, 22-го и 26-го корпусов еще не приду в себя – в голове хаос; такая масса заявленных и обнаруженных нужд и крупного, и вермишельного характера, что просто ужас. Не развивается ли у меня уж старческое слабоумие – память и соображение в большом ущербе, рассеянность необычайная. Кроме того, чувствую такую физическую слабость, что не в состоянии ходить, и очень тяжело подняться с кровати.

Все-таки польза от меня как будто бы и есть: я во всех посещенных лично врачебных учреждениях сею ласку и доброе настроение, а не террор и уныние[402 - Четыре почти месяца беспрерывного нашего действия как на пожаре! За это время вышли новые положения и предъявляются сверху требования на основании этих положений, но большинство относительно них не осведомлено, т[а]к к[а]к до сего времени не получает их: все движемся, мотаемся, дергаемся, беспредметно суетимся, [а] бюрократическая машина все пишет и пишет, в результате – столпотворение вавилонское! (Примеч. автора)]…

1-я армия прохвоста Ренненкампфа почти на целый переход отступила! Наша армия перешла в общее наступление.

Сегодня генерал Янов обратился ко мне с просьбой, нельзя ли, ч[то] б[ы] повидаться ему с женой в Сувалках, дать ей удостоверение, что она, якобы, сестра милосердия!! И этот, по-моему, из сравнительно порядочных офицеров Генерального штаба ничего не видел в означенной просьбе гадкого – оскорбительного! У офицерства нашего своя идеология, свои понятия о чести, о нравственности; обходить же закон у воинства возведено в особую даже доблесть; и на войне-то они продолжают служить только лицам, а не делу; места и должности хватают революционным путем без особенного морального мудрствования.

17 ноября. Оттепель, гололедица, сильный ветер. Рано утром выхожу к кладбищу на берегу озера и в торжественной тишине (пока не слышно людского гама и автомобильного визга и гудения) молюсь Царю Царей, мечтая о мире всего мира дорогой родины. Слава Богу, мошенник Ренненкампф отстранен от командования армией и на место его назначен командир 5-го корпуса Литвинов[403 - Литвинов Александр Иванович (1853–1932) – генерал от кавалерии (1911), в 1911–1914 гг. командовал 5-м армейским корпусом, в ноябре 1914 г. был назначен командующим 1-й армией.]; по словам нашего командующего Сиверса, все, что ни говорится пакостного о Ренненкампфе, никоим образом не следует считать преувеличенным, а напротив – лишь приуменьшенным!! Давно надо было понять кому ведать надлежит, что этот аферист мог быть, положим, и разудалым начальником кавалерийской дивизии, но не больше, нельзя же было его назначать командующим армией! В штаб 1-й армии уехал сегодня и Одишелидзе, назначенный туда на ту же должность начальника штаба армии. Пообчистится, может быть, теперь несколько и состав штаба, бывший при Ренненкампфе – этой «банды разбойничьей».

Тоскливо без газет – приходит из них одна лишь погань вроде «Петроградского листка» да «Нового времени». Некогда мне все обдумать мотивированное письмо к Евдокимову, ч[то] б[ы] меня отозвали в Петербург.

18 ноября. Оттепель. Около 8 ? ч[асов] утра огненный солнечный шар только что выкатывался из-за холмов на горизонте, бросая светлые лучи по скованной тонким льдом поверхности озера. Глухо слышится с запада дьявольская канонада.

Ренненкампф отстранен от должности, но кто с него должным образом взыщет за десятки тысяч напрасно погибших жизней?[404 - Чем возмещено будет содеянное им зло? (Примеч. автора)] По общему признанию, он еще с начала кампании должен был быть удален. Роль командующего на войне мне представляется аналогичной роли врача при постели б[ольно] го; в том и другом случае нельзя отрицать значения личности.

Приказом главнокомандующего установлен новый вид отпуска нижним чинам от казны – табака по 4 зол[отника] в день на человека с 1 октября. Наш командующий Сиверс – несомненно, человек сердечный: на него сильное впечатление производят тяжелораненые, а это обстоятельство может немало отразиться на выборе им решения; значит, ему реже надлежит заглядывать в госпиталя.

К Варшавскому фронту немцы перебросили новых три корпуса. Странным мне представляется, что наши стратеги нисколько не удивляются и не считают за что-то возмутительное и ужасное, когда, напр[имер], начальник дивизии не знает, где его артиллерия!

Чудная лунная ночь. Сегодня послал наконец письмо Евдокимову. В его отклике буду видеть deus ex machina[405 - «Бога из машины» (лат.)] для моего теперешнего положения.

Нашлись-таки в городе две старушки-немки, к[ото] рые выстирали мне белье; но очень плохо.

По газетным сведениям Варшавский губернатор, объезжая свою епархию, влетел на автомобиле нечаянно к немцам, к[ото] рыми и взят в плен.

Вспоминаю свою последнюю поездку по корпусам, когда и я чуть было не влетел к немцам, автомобиль так трещит, что не слышишь ни окриков, ни выстрелов…

От Гольдапа до Марграбова, а от последнего – до Лыка, Граева еще ранее – восстановлено желез[но] дорожн[ое] движение; сегодня был первый транспорт раненых в теплушках Земского союза. К 1 декабря, говорят, будут ходить поезда от Марграбова до Сувалок через Рачки.

19 ноября. Дождь и мерзия снаружи. Скверно на душе; жалобно слышится колокольный благовест в одном из костелов (кирх?), обращенных теперь в места для церковно-православных служб. Вчера поднялся было наш аэроплан, но… по обыкновению – не высоко, не надолго и при спуске поломался!! Так характерно в моем представлении этим аэропланом символизируются всякие у нас на матушке Руси начинания!.. Все сводится к лаптеплетству, а не к художественности в работе.

Противно читать газеты с их постоянной тенденцией к обработке общественного мнения в смысле восхваления всего у нас и осуждения положения дел у противника. А так хочется знать только одну правду, хотя бы и горькую. Разумею лишь одну фактическую сторону, т[а] к к[а] к я лично лучше читаю и понимаю все не из строк, а между строк! И то, что понимаю, меня очень и очень не радует: возьмут, мне думается, Варшаву немцы… Судя же по газетным известиям о «победоносных» и «геройских» действиях наших войск, казалось бы, уж мы давно должны бы были быть в Берлине; прорвал наш центр неприятель – газеты и этот факт обращают в наш онёр и трубят: «Войска наши блистательно, мужественно теснят…» А прежде всего, думается, не следовало бы допускать прорыва, а раз это случилось, то следовало бы как-нибудь похитрее сманеврировать, ч[то] б[ы] окружить неприятеля и устроить ему мышеловку, но никак не давать ему мастерски вывернуться и выйти из кольца!..

О геройстве наших офицеров и нижн[их] чинов следует все-таки отметить, что много из них на вопрос «чем больны?» отвечают – эмфиземой, хронич[еским] бронхитом, неврастенией, геморроем, стремительно стараясь поскорее бы эвакуироваться в тыл; а по газетам судя ведь – это эпические герои!

К обеду приехал командир 3-й кавал[ерийской] дивизии, жаловался, что люди без сапог, лошади не кованы, и на многое другое, о чем в газетах не пишут. Поинтересовался он знать, куда денут теперь «Вяземскую лавру», как принято называть штаб Ренненкампфа… Порассказал, как там фабриковались всякие подвиги и отличия, включительно до таких шулерских поступков, что нарочно подстреливали свою лошадь, ч[то] б[ы] козырнуть, что пронзила ее неприятельская пуля.

Отдают должную справедливость и удивляются наши военачальники немцам, что везде у них запасены огромные склады и продовольствия, и снарядов; в расходовании же последних они не жалеют выпустить хоть сотню гранат по 2–3 человекам!

Завтра и особенно послезавтра вплотную начнут бомбардировать Летцен; условился с «Николаем Ивановичем» (японским офицером) вместе туда поехать на автомобиле. Мой попутчик в объездах Пономаренко ухитрился достать немецкую точную карту-двухверстку через раненого нашего офицера от убитого немца-командира; теперь уж, Бог даст, не заплутаемся в наших экскурсиях.

Наблюдая сверхроскошь в лечебных заведениях Красн[ого] Креста и сравнит[ельную] убогость обстановки в наших военно-врачебных учреждениях, хочется все это снивелировать и установить лишь один тип помощи страждущим из простого арифметического и практического соображения: что лучше пустить в обиход многомиллионной массы – тысячу ли собольих шуб, или же по стоимости их – сотни тысяч простых полушубков?!

20 ноября. +2°R[406 - + 2,5 °C]; ужасный туман. Плохо спал ночью – все мерещилось, что немцы возьмут у нас Варшаву; хотя в этом и было бы торжество здравого реального смысла, но чувство не мирится с ним, и я глубоко страдаю. Не верю я в наших вождей – корыстных, подкупных, бесчестных (исключений – не беру в расчет!), с извращенной идеологией об интересах родины, слишком личных, ч[то] б[ы] последние могли выходить за пределы их туго набиваемых карманов; при таких условиях в переживаемый момент, может быть, все спасение для России – в идеализме невежественных масс нашей «серой скотинушки»; при просвещенности же их – они не пожелали бы иметь над собой этих властных рук и потребовали бы от них принесения жертв на алтарь родины более равномерного с своими собственными…

Предрассветная кратковременная утром прогулка на излюбленное мной кладбище и озеро стала для меня органической потребностью – в эти только минуты людской тишины я и могу принадлежать себе самому, а затем наступает суета и толчея. Отношения ко мне полковника «Кувшинное рыло» (урожденного хама и лакея), бывшие при Одишелидзе опасливо-заискивающими, перешли теперь в просто опасливо-сдержанные.

В Сохачев[407 - Сохачев – уездный город Варшавской губернии, ныне административный центр Сохачевского повята Мазовецкого воеводства (Польша).] уже прибыл наш 2-й Кавк[азский] корпус; бои под Лодзью продолжаются уже дней 20 беспрерывно; мне представляется, что дерутся не люди, а какие-то тени…

Сегодня за обедом Сиверс шутя произнес: «Из доставленных сведений сообщаю, что 2-й Гвардейский корпус немцев взят нами в плен!» В шутке слышалось много гадкой горечи. А немцы-то взяли себе, да крепко засели, и их придется вышибать разве что с запада. В России – у нас, говорят, идут безумные манифестации по поводу воображаемого пленения немецкого корпуса – пленения, оказавшегося не с руки нашим ремесленникам, а не художникам дела.

К вечеру туман рассеялся; наступила чудная лунная ночь; заслышалась отдаленная канонада в стороне Летцена. Раненых пока прибывает мало; при разгаре же боев поеду в 3-й Сибирский корпус посмотреть деятельность его перевязочных пунктов и госпиталей.

21 ноября. 0°R[408 - 0 °C]. Ясный голубой день. На тверди небесной еще приветливо смотрит луна, постепенно бледнея в лучах восходящего солнца. Дошли до меня слухи, что мой адъютант по поездкам капитан Пономаренко уже слишком позволяет себе эксплуатировать подведомственн[ые] мне санитарн[ые] учреждения в смысле приема всяких даяний… Форменный мошенник, но для эвакуационного дела человек расторопный и полезный; каждое утро он усердно с молитвенником в руках молится перед иконой. Отлично уживаются в человеке религиозность с греховодничеством! И чем плутоватее он, тем набожней!

Ощущается большой недостаток в офицерах, и солдаты остаются в положении овец без необходимого числа пастырей; прапорщики – народ все ненадежный; для увеличения комплекта нижних чинов сокращают число денщиков, доводя их до одного на двух обер- или штаб-офицеров.

Сегодня – Введение во храм Божией Матери; сходил к обедне в костел, где совершал богослужение наш православный священник; хор телеграфистов недурно пел. Солдатики, ставя каждый свечку, преусердно молились.

Встретил, наконец, чуть ли не единственную местную жительницу, старушку-немку, на коромысле несущую воду; приветствовал ее «гут морген», растроганная таким обращением, она мне сердечно ответила к[акими]-то немецкими словами.

Полетел наш поправлявшийся аэроплан в неприятельскую сторону; показалось мне это чем-то бутафорским, как и многое из того, что у нас совершается… Вчера днем помешал нам туман, минувшей ночью помешала луна, почему предуказанное задание не было исполнено. Выходит не то, что у опытных мореплавателей, для к[ото] рых всякий ветер бывает попутным. Все бы нам наступать стеной да церемониальным маршем, а ч[то] б[ы] искусно сманеврировать – на это мы не горазды.

Один из генералов сегодня за обедом высказал мысль, что нашу конницу надо было бы лишить коней, ч[то] б[ы] ей неповадно было так часто и быстро отступать!

По поводу помещенного в какой-то газете описания касательно Мищенко, что он ест, что он думает и как проводит время – Сиверс выразился, что он отлично себе представляет, как Мищенко проводит время и что ест и думает; но никак не может себе представить, как Мищенко атакует!

Немцы в том факте, что наши дороги чрезвычайно испорчены, видят доказательство, что Россия готовилась к войне не менее 10 лет!

Нек[ото] рые из несчастных жителей Лыка приезжают в Марграбово приобрести хлеб и соль, но увы!..

Из газет видно, что в России забродило новое движение, направленное к освобождению наших русачков от немецкого засилья, – движение, по-моему, могущее внести трагическое расстройство и в мирные семейные отношения, и в экономическую жизнь страны, если только будут действовать с этой целью полицейскими мерами зоологического национализма; раньше нас, овечек, все оберегали от вредного влияния жидов, теперь будут предохранять нас от немцев утопическим путем поголовного их изгнания из России. Опекуны наши забывают, что не тот «жид», кто еврей, а тот «жид», кто жид! Куда опаснее всякой неметчины наша российская подлость и продажность!

Автомобили в отношении приносимой ими пользы на войне превзошли мои ожидания, но вот в чем я постоянно наблюдаю ненормальность: наши штабные военачальники так к ним привязываются и льнут, что не считают необходимым иметь при себе ни другого экипажа, ни упряжных лошадей (на к[ото] рых получают деньги!), ни даже верховых, и те пункты расположения войск, до к[ото] рых нельзя добраться на автомобилях, считают для себя уже вне пределов досягаемости; и как-то странно комически звучали сегодня слова Сиверса (порядочного, по-видимому, все же человека), передававшего нам, что-де дороги так отвратительны, что он не мог добраться до намеченных к объезду войсковых частей и принужден был возвратиться ни с чем. Здравый смысл, казалось бы, императивно указывал, что надо было взять верховую лошадь или к[акое]-н[и] б[удь] другое перевозочное средство и на них достигнуть намеченной цели, если только поездка была необходима и не являлась partie de plaisir[409 - Развлечением (фр.)], или только отбыванием лишь исходящего №. Штабные офицеры таким образом скоро разучатся ездить верхом, и пользование автомобилем влияет изнеживающим образом на их нравы…

22 ноября. Погода хорошая, 1°тепла[410 - +1,25 °C]. Из Гольдапа прибыл санитарный поезд с ранеными. Бои разгораются. Командующий армией сегодня в хорошем настроении. Получил от своих из Москвы тревожную телеграмму со справкой о моем здоровье. Давно им не писал; было не до того, и времени не видишь, как оно бежит; а трепатни так много, что голова идет кругом. Отягчающим фактором безрадостной жизни здесь является наша российская склонность друг под друга подкладывать всякую пакость – стремление положить на лопатки не столько неприятеля, против кого ведется война, сколько своего брата сослуживца.

В Россию многие из офицерских чинов усиленно пересылают награбленное в неприятельских городах имущество…

Волшебная лунная ночь…

23 ноября. 2°тепла[411 - +2,5 °C]. День погожий. Падает мокрый снег. Чуть свет – я в обычном уютном уголке у берега озера, где запасаюсь душевными силами на предстоящий деловой день, полный для меня самых тяжелых треволнений; как в капле воды отражается во всем повседневном нашем военном быте неприглядная живая фотография нашей вообще российской действительности; служение лицам, угодничество, хамство, грубое хищничество, плутовство, стремление ч[то] б[ы] только чисто было на бумаге… Закрыл бы глаза навеки, ч[то] б[ы] не видеть всей мерзости.

Солдатики наши, стоящие в немецких местечках, берут до нек[ото] рой степени предметные уроки по части культурности: всюду следы существовавш[его] здесь благоустройства, чего в России они у себя и не видали; «у немцев все одно к другому», т. е. все аккуратно сложено, говорят они, наблюдая, что и листья-то опавшие все сметены были в кучи для какой-то цели, и дворовые службы превосходны, и печи-то сделаны так великолепно, что от четырех-пяти плах жарко в комнате на целые сутки, и т. д.

Встретился с комендантом; передавал мне, что нынешней ночью производил он дозор и обыски по домам, в нек[ото] рых из них оказались скрывавшиеся пруссаки, в подземельях попрятавшие свой живой и мертвый инвентарь; обнаружены подземные кабели, по к[ото] рым неприятелю сообщается все, что у нас делается. Не думаю, ч[то] б[ы] мы могли скоро отсюда продвинуться вперед, а опасение имею, что могут нам устроить то же, что и для армии Самсонова.

Прочитал от 18 ноября «Новое время» и «Петроградскую газету», и от 16 ноября «Рус[ское] слово»; как они ни кричат, что «гром победы раздавайся», а у Лодзи наши дела, очевидно, неважны. Недаром Гинденбурга[412 - Фон Гинденбург Пауль (1847–1934) – генерал-фельдмаршал (1914), с ноября 1914 г. – главнокомандующий германскими войсками на восточном фронте. Рейхспрезидент Германии (1925–1934).] Вильгельм произвел в маршалы! Утешаемся слухами, будто Италия, а затем и Румыния объявят войну Авст[ро]-Венгрии. Дай то Бог!

Пролетела днем масса уток к востоку; озеро освободилось из-под ледяного покрова. Может быть, это для наших действий и хорошо.

Приехали представители Петерб[ургского] купеческого общ[ест]ва, привезшие солдатикам и теплую одежду, и всякую всячину. Прибыл на обслуживание армии еще передовой отряд имени русского учительства с уполномоченным Генрихом Фальборком[413 - Фальборк Генрих Адольфович (1864–1942) – деятель народного образования и библиотечного дела, публицист.] и старш[им] врачом Гольдбергом, объявившие, что желают работать «на самых передовых позициях»; состав[лен] отряд из интеллигентн[ых] молодых людей; я им объяснил, где они должны находиться, ч[то] б[ы] принести наибольшую пользу для той цели, ради которой предназначен отряд.

Как я ни завален текущими делами, а все-таки я все тот же – не живу действительностью, а грезами и мечтами. Позволяю себя спросить, почему я не пишу почти ни слова о нашем начальнике-полковнике, своим мерзопакостным видом и гнусным поведением отравляющем мне здесь существование? Да просто потому, что как-то мне противно что-либо об этой гниде писать! Может быть, наберусь сил и изложу хотя бы характерную историю с моим намерением осмотреть головные эвакуационные пункты в Сувалках, Лыке и Граеве.

Получил сегодня сразу два письма от милых моих деток.

24 ноября. t°+2°R[414 - + 2,5 °C]; поля запорошены снегом. В ранние утренние часы мимо моего излюбленного местечка для мечтаний (около кладбища на возвышенном берегу озера) вдали по подножию горы вижу каждый день проходящую все одну и ту же военную фигуру с понурой головой – по-видимому, с душой, как и у меня, взыскующей вышнего града…

Посетил один из госпиталей, расположившийся здесь в «Hotel Conditorei» со зрительным залом и сценой; в первом размещены б[ольн] ые и раненые, во второй же устраивается батюшкой церковка. По телеграфным донесениям и по наличию приток раненых и б[ольн] ых поражающе пал. По пути встретил группу немецких женщин с детьми, к[ото]рых приветствовал «гут морген», они жалобно просили дать им хлеба и соли!

Газеты полны сообщениями об энергичной «чистке» столиц от немцев. Все как-то у нас делается чисто механически, между тем приезжают к нам сюда (да еще просятся на передовые позиции!) отряды во главе, как вчера, [с] разными генрихами фальборками, голденбергами и проч. Надо было бы для последовательности произвести чистку и от них, да мало того – еще и от тех, к[ото] рые теперь с немецкими фамилиями и даже несомненно с немецкими душами стоят у нас у кормила штабов и управлений?! Грустно было вчера за ужином слышать от командующего следующие слова: «О, как бы было теперь кстати, если бы вдруг да свалилась с неба одна бригада, к[ото] рую пустить бы теперь на правый наш фланг, она наступала бы да наступала, и все на пути своем мяла и мяла», или еще: «лучше теперь пусть будет ощущаться недостаток в снарядах, чем в офицерах…» А в последних действительно недостаток огромный!

Разочаровался я и в военном обозревателе «Рус[ского] слова» Михайловском, оперирующем на фантастических данных, в № от 19 ноября, например, по его исчислениям выходит, что в сражении под Лодзью за последние дни взято в плен нами до 5 немецких полков; ничего в действительности подобного не было и нет; штабные наши лишь ухмыляются! Относительно же возможности взятия Варшавы немцами говорят, что «все от Бога зависит». Что дела наши в общем неважны – живым барометром, мне кажется, служит тот факт, что ни Румыния, ни Болгария, ни Италия не хотят еще нарушать своего нейтралитета; очевидно, тянутся в сторону более сильного!

Смещенным от должности оказывается еще и командующий 2-й армии Шиндеман[415 - Шейдеман Сергей Михайлович (1857–1922) – генерал от кавалерии (1913), с августа по декабрь 1914 г. командовал 2-й армией.], недавно получивший «Георгия»; упорно передают, что великий князь – Верх[овный] главнокомандующий – Ренненкампфу в гневе за его неудачные действия побил морду. Давно бы следовало!

Крайний правый фланг наш храним лишь Николаем Чудотворцем; «второсортные» дивизии, состоящие из дяденек, признаются весьма ненадежными.

Вышел приказ главноком[андующ] его армиями СЗ фронта № 235 (секретно) от 18 ноября, предписывающий принятие самых энергичных и суровых мер (до расстрела по полевому суду) относительно бегунцов – воинских чинов всех категорий – для возвращения их в пополнение рядов частей войск; указывается в этом приказе, что в числе раненых нижних чинов имеется немалый процент членовредителей. Ох, эти «чудо-богатыри», «витязи», как называются наши «серые» в газетах! Во внутренних губерниях имеется, как мне передавали верные люди, масса эвакуированных этих «чудо-богатырей» с легчайшими ранениями рук, составляющих объект нежных миндальничаний со стороны наших акробаток благотворительности.

Прискорбное событие[416 - Передается о нем в штабе тайком (прим. автора).]: в Брест-Литовске произошел внезапный взрыв сорока тысяч снарядов в складе! Где зарыта собака? Газеты пестрят разжигательскими сведениями о «зверствах» германцев; не верил и не верю я в специальные германские зверства (эти легенды, может быть, и необходимы для подъема духа наших масс!), я верю лишь – в зверства вообще войны!

Комизмом дышит от сообщения о переименовании разных немецких колоний у нас в России на русские названия. Говорят, будто и бывший арестант Рейнбот испросил высочайшее разрешение именоваться по-иному – «Резвым»!

Поздно ночью встретил и проводил теплушечный поезд с ранеными из Гольдапа на Лык; из Марграбова посадили еще новых. Многотерпеливый же и выносливый наш солдатик: несмотря на тяжести ранений, плохую переноску – он даже и не ахнет!

25 ноября. 7°R[417 - + 8 °C] тепла; сильный вечер всю ночь свистел, выл, визжал. Дороги раскисли. На кладбище к озеру еле-еле можно пробраться. Русский левитановский пейзаж вокруг…

Разговорился со встретившимся мне интендантом Краевским: он в отчаянии, что мы, и войска в особенности, очутились в пустыне (за разрушением городов и селений), где недели через полторы-две нельзя будет достать уже ни корма, ни других предметов первой необходимости; все надо привозить и привозить; сооружение же у нас подъездных путей – еще в стадии благих пожеланий; все – видно – страшно издергались и дьявольски утомлены. В воздухе носятся миражи мира, к[ото] рого так все жаждут, кроме лишь тех, для кого война – жирный пирог с толстой начинкой. А я… я… «служить бы рад, да прислуживаться тошно» этим правящим революционерам-максималистам!

По поводу слухов о мире издан приказ командующего № 203 от 23 ноября, гласящий так: «За последнее время с легкой руки разных зловредных болтунов среди офицеров и нижних чинов нек[ото] рых частей идут разговоры о скором якобы заключении мира, причем называются даже и сроки его заключения. Приказываю объявить для всеобщего сведения, что по воле государя императора мир будет заключен только тогда, когда неприятель будет окончательно разбит и сам запросит мира и пощады. Всякий воинский чин должен думать» и т. д.

А вот приказ еще более интересный – № 204 от 23 ноября: «Из доклада о нападении немцев на окопы одного из полков 84-й дивизии выяснилось, что занимавшие окопы нижние чины оказались почти в беспомощном состоянии, так как окопы были вырыты настолько глубокими, что из них было невозможно стрелять. Напоминаю, что всякий окоп должен быть приспособлен, прежде всего, для удобной стрельбы, и затем уже для укрытия. Приказываю пересмотреть все окопы и устранить замеченные недостатки в отношении удобства стрельбы из них. Сиверс». О, Святая Русь – это ты!!

А немцы здорово укрепились, наступление наше приостановлено. Лодзь, Прасныш[418 - Прасныш – уездный город Плоцкой губернии, ныне Пшасныш, административный центр Пшаснышского повята Мазовецкого воеводства (Польша).] – в руках немцев; от Кракова они оттягивают значительные силы к югу; фронт наш под Варшавой слишком выровнен по флангам, а не по центру. Вопрос «что думают предпринять немцы?», говорят, очень беспокоит главнокомандующего. Очень жаль, что приходится нам ломать головы над тем, что думают немцы, а не им [над тем], что думаем мы! Сиверс как-то выразился, что он очень бы охотно променял одного немца за трех австрийцев! Относительно немцев и их мощи все мои предвидения сбываются.

На место Шейдемана назначен командир 20-го корпуса Смирнов[419 - Смирнов Владимир Васильевич (1849–1918) – генерал от инфантерии (1908), в 1908–1914 гг. командовал 20-м армейским корпусом, с ноября 1914 г. занимал должность командующего 2-й армией.]. Смена командующего и вообще полководцев очень аналогична со сменой публикой врачей, лечащих тяжело больного; ответственная роль и тех, и других совершенно одинакова, и не всегда лавры одержанной победы должны принадлежать последнему в ряде смененных. К[а] к бы личность их сама по себе и не играла значения, отрицать к[ото] рого нельзя; но больше чем личность – полководца ли, врача ли – играет роль общее состояние и физиологическая крепость организма с хорошо действующей нервно-психической системой[420 - Тактические приемы полководца и врача, предпринимаемые и тем, и другим в угоду публике, также сходны… (Примеч. автора)]. Наш солдат хорош при наших, еще был бы лучше – при немецких начальниках; начальники же наши мыслимы лишь при нашем солдате, при немецком же были бы, думаю, нетерпимы. Правящее наше сословие следовало бы жестоко избить, как революционное, и я от всей души радовался бы его поражению, если бы оно не было сопряжено с большими жертвами для родины.

Могут ли поляки быть уверенными, что данные им обещания Верховным главнокомандующим будут выполнены? Допустимы ли и впредь действия нашего правящего класса вне строгого обществен[ного] их контроля?! Ничего доброго не выйдет, пока общ[ест] во будет существовать для правителей, а не правители для общ[ест]ва.

Получил письмо от единого из малых сих Н. Р. Коржавина, неподдельно меня любящего, а за что[421 - «Маленькие» люди все меня любят, «большие» же не переносят. (Примеч. автора)]?

С командующим виделись лишь за ужином, т[а] к к[а] к днем он был в разъезде. При всей своей выдержанности второй день заметно нервничает, сегодня ровным приличным тоном отчитал он дежурного генерала за невыполнение чего-то и выразил недовольство комендантом, что мосты неисправны и по ночам у нас горят костры.

Часов с 7 вечера заслышалась здоровая канонада, но не с той стороны, откуда ожидалось бы, т. е. не со стороны Летцена, а совсем с юга или юго-юго-запада; публика уверена, что это звук отраженный, несется с запада, но… но… мне здесь кажется что-то более неладное, т[а] к к[а] к на южном небосклоне мне виделись отблески орудийных выстрелов, и напоминающее нечто предмукденское… Нависают для нас грозные события! По логике вещей немцы нас должны поколотить. Пошли, Господи, оказаться мне плохим пророком! Своих мрачных дум и предчувствий ни с кем не делю.

В заседании Рейхстага имперский канцлер свою пространную речь, как сообщают газеты, закончил грозным восклицанием: «Мир должен узнать, что безнаказанно никто не может коснуться даже волоса германца!»

26 ноября. Сыро, грязно, туманно. Как будто и ночью слышалась канонада. Серьезно меня уверяют, что она – со стороны Летцена. Раненых в госпиталя прибывает умеренное сравнит[ельно] количество. Я думаю, что мне легче удастся попасть в крепость Летцен, нежели проникнуть в госпиталя эвакуационного пункта, к[ото] рые от меня загорожены непрошибаемой стеной, с одной стороны – рейнботовского произвола, с другой же – отсутствия всякого желания нашего штаба противопоставить ему поддержку меня. Я так устал, что реагирую на это полным непротивлением злу; в тысячах творящихся безобразий у нас здесь – что значит еще + одно безобразие?! «Сатана тут правит бал». Простим и это безобразие вместе с другими нашим поводырям, только бы они победили! О, как хотелось бы скорее оторваться от кошмара окружающей суровой действительности!

За обедом командующего не было – уехал по войскам. За трапезой сидел отставленный от должности один полковник кавалерийский фон Веттер-Розенталь[422 - Веттер-Розенталь Генрих Генрихович (1864–?) – полковник (1907), командир 3-го драгунского Новороссийского полка в 1912–1915 гг.], к[ото] рого мы сегодня свидетельствовали на предмет установления его негодности по состоян[ию] здоровья продолжать в данный момент военную службу, ч[то] б[ы] не так уж позорно было этому витязю уезжать в Россию. Среди моих превосходительных соседей по столу велись интимные разговоры; упоминалась фамилия Скоропадского[423 - Скоропадский Павел Петрович (1873–1945) – генерал-майор (1912), с октября 1914 г. командовал 1-й бригадой 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Осенью 1914 г. был назначен командиром Сводной кавалерийской дивизии. Гетман Украины (1918).]; удивлялись, как ему дали какую-то крупную часть; оказывается – место было создано для него; «дело», говорят, простое: поезжай в ставку Верховного главнокоман[дующ] его, если есть там заручка – дадут любое место, и это теперь гораздо легче-де делается, чем в японскую войну – теперь безо всякой необходимо[сти] сноситься с министром финансов, контролем внутренних дел и пр. И передавалось это беседующими благодушным тоном, безо всяких признаков раздражения и возмущения, когда у меня все нутро перевертывалось. Молодцом еще считают того, к[ото] рый какими бы то ни было подлыми средствами и путями, но лишь только бы добился теплого местечка или такого назначения, к[ото] рое по сравнительн[ой] своей высоте возможно более бы контрастировало и не соответствовало убогости его служебных достоинств. Это ли не цинизм и не моральное растление?! Такие ли порядки и у «варваров»-немцев? Не думаю. А казнокрадство, жульничество и недобросовестность в исполнении общественн[ого] или государств[енного] дела доходят ли до таких Геркулесовых столпов у этих «варваров», как у нас? Тоже сомневаюсь. Был ли бы так долго терпим у «варваров» на своем ответственном посту такой всеми также уже давно признанный мерзавец и негодяй как Ренненкампф, до погубления им двух армий еще в мирное время содеявший так много зла[424 - А эти революционеры вроде Зуева и Федяя?! (Примеч. автора)]?

В нашем командующем Сиверсе я все больше обнаруживаю симпатичных черт: сегодня за ужином он торжественно запретил покупать и ставить на стол появившийся впервые у нас здесь особый напиток «из радиоактивных источников Воейкова[425 - Воейков Владимир Николаевич (1868–1947) – генерал-майор (1909), в 1913–1917 гг. занимал должность дворцового коменданта, пользовался доверием Николая II. В своем имении Кувака в Нижнеломовском уезде Пензенской губернии наладил производство одноименной минеральной воды. Активно использовал свое служебное положение для ее продвижения на отечественном рынке.]», мотивируя, что это простая колодезная вода под звонким названием стала широко распространяться только с того времени, как Воейков сделался дворцовым комендантом!

Рептильная наша пресса называет немецкие войска полчищами, рисует их весьма бедственное положение в отношении питания, одежды, утомления, заранее уже подсчитывает размеры долженствующей быть взятой нами контрибуции с австрийцев и немцев, у нас же все находит великолепным: и вожди-то наши, в противоположность вражеским, гениальные, и войска благоденствуют!! Даже поражения наши и неудачи ухитряется же так изобразить, что они кажутся прямо-таки блистательными победами! С отвращением, но волей-неволей читаю.

Надо мне непременно как-нибудь поискуснее спланировать конструкцию немецкой печи: уж больно она великолепна – положишь 3–4 небольших полена – и на целые сутки в комнате жарко! А у нас?!

27 ноября. День лучезарный. 0°R[426 - 0 °C]. Стоим все в той же Помпее, где суждено нам, пожалуй, прозимовать. Для наступлен[ия] нашего германцы противопоставили, очевидно, непреодолимые преграды. В полдень – очаровательный вид озера и окружающей природы; наши солдатики катаются на лодках, да еще с парусами; Боже, как хорошо! Забываешь, что осень, чувствуешь дыхание весны. Относительно нашего положения на театре военных действий в газетах – сплошное вранье и бахвальство. Немцы бросают нашим солдатам воззвания, приглашающие их сдаваться, с обещанием, что «мы будем вас пропитывать»!

28 ноября. +3°R[427 - + 3,7 °C]. Густой туман. Прочитываю случайно доставляемые мне газеты: то «Нов[ое] врем[я]», то «Рус[ское] слово», то «Биржев[ые] вед[омости]», то «Петроградский листок»; но писания в них так резко расходятся с грустной действительностью! На днях у нас в России отпраздновали 50-летний юбилей судебных уставов, отмежевавших старую дореформенную Россию от новой пореформенной.

«В судах черна неправдой черной
И игом рабства клеймена
И пошлой лести, лжи тлетворной
И всякой мерзости полна».

Это – по Аксакову – старая Русь! Но так ли уж наша теперешняя Русь стала лучше прежней? Да и так ли плоха была старая Русь пушкиных, белинских, станкевичей, грановских, кавелиных?! По нравственной культуре, по атмосфере царившего идеализма мне старая Русь куда как милее теперешней, полной той же и лести, и лжи, и всякой мерзости, но лишь сравнительно более утонченной, квалифицированной, чем в старинушку.

Поступило донесение – жалоба командира 26-го стрелкового Сибирск[ого] полка на то, что немцы стреляют разрывными пулями, да еще по санитарам с ранеными! При приказе командующего приложено объявление штаба Верховн[ого] главн[окомандующ] его, гласящее: «В штаб Верх[овного] главн[окомандующ] его поступили от родителей просьбы возвратить им детей, бежавших на театр военных действий. Сим объявляется, что все лица, к[ото] рым известно местопребывание нижеупомянутых детей, обязаны передать таковых или указать местной полиции для отправления детей на родину» (следует список, все 4 – гимназисты, из коих трое 13, а один – 15 лет).

Прибыл генерал-квартирмейстер при Главнокомандующем Данилов[428 - Данилов Николай Александрович (1867–1934) – генерал от инфантерии (1914), с июля 1914 г. занимал должность главного начальника снабжений армий Северо-Западного фронта.]. Произвел на меня весьма хорошее впечатление.

Господи Ты мой милостивый! Что я узнал сегодня от командующего: прохвост Ренненкампф в последнем сражении уложил 56 тысяч человек, потерял 149 пушек и весь обоз!! Это ли не кошмар действительности?! Воображаю, как торжествуют германцы! Много рассказано было о мошенничестве этого бубнового туза, к[ото] рого лишили под конец права заключения четырехмиллионного контракта с жидами на поставку фуража и проч. У генерала Янова имеются все обличающие означенного мерзавца документы. И передаются рассказы о всех художествах его безо всякого раздражения, а так покойно, как какой-либо анекдот[429 - Янов рассказал, между прочим, как при отступлении из-под Инстербурга командир 72-го полка добежал до самой Москвы… (Примеч. автора) Имеется в виду 72-й пехотный Тульский полк. Инстербург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Черняховск, административный центр Черняховского района Калининградской области (Россия).]. Вот где надо искать истинных революционеров России!! Уверяют, что он, назначенный пока в распоряжение военного министра, впредь до высочайшего приказа, «еще выплывет» (sic!) и в Сибирь не пойдет.

Туман стоит весь день прегустейший. Боевые действия на фронте армии идут вяло. Куда направят свой кулак немцы теперь – нам ничего не известно. Так скверно на душе; чувствуешь, как будто бьют тебя по мордасам.

29 ноября. 4°R тепла[430 - + 5 °C]. Туман немного рассеивается. Чувства мои продолжают остро реагировать на все впечатления, от к[ото] рых стараюсь замыкаться внутрь, и в результате все одно и то же – я не живу, а только собираюсь жить… Газеты меня только раздражают: факт занятия австрийцами Белграда считают (вернее – предлагают почтенной публике считать) за стратегический курьез, ставящий австрийскую армию в весьма смешное положение; аршинными буквами объявляют, что «крейсер «Бреслау» (на Черном море) обращен в бегство» (отчего не потоплен?!); под заглавием «Германские воздушные разбойники» описывают, как немцы бросают бомбы, к[ото] рые попадают и в мирных жителей, и в разные городские здания (да ведь на то же и война!?), а под рубрикой «Зверства варваров ХХ века» описывают вносимые немцами опустошения и насильственные действия по принудительному ими забору от жителей фуража, скота и проч. (и опять-таки: ведь это же война? и в чем здесь видно специальное зверство немцев?! Все эти «возмутительные» зверства проделываются и нами, и французами, и всеми воюющими. Факт непоколебимо установленный: наши солдаты чего нельзя было захватить с собой из оставленных жителями домов – все обязательно безжалостно разрушали и коверкали!

Пишут, что мы боремся против германского милитаризма, а победа над ним не послужит ли ad majorem gloriam[431 - К вящей славе (лат.)] тому же милитаризму, но с другой стороны? Не раздразнит ли милитаристический аппетит у других? Да и сами военные, сознавая всю силу своего привилегированного положения на острие меча, едва ли поступятся своими шкурными интересами в пользу хотя бы более или менее значительного разоружения; ведь в массе люди не столько обуреваемы какими-либо идеалистическими стремлениями, сколько хорошо развитыми аппетитами лишь «к жареному!»

Прилагаю приказ командующего за № 201[432 - См. Приложение 4.], весьма показательный для переживаемого нами гнусного момента: войска наши недели через две обречены будут на новую голодовку, также и лошади, а если грянут морозы, то перемерзнут все! Интендант признается по душе, что он и представить себе не может, как в занимаемых нами пустынях в ближайшем будущем можно хоть мало-мальски обеспечить войска провиантом и фуражом; выручить может только какой-нибудь deus ex machina[433 - «Бог из машины» (лат.)], а то страшно и заглядывать вперед, т[а] к к[а] к для нас обстоятельства складываются безнадежно; до половины солдат сапоги носят совсем развалившимися. Обмундирование и снаряжение заготавливалось-то на два миллиона людей, а явилась-то потребность для восьми миллионов! Красный Крест теперь для войск более бы был полезен по части интендантского снабжения, нежели по части оказания перевязочно-оперативной помощи. От больных он уж давно отмахивается. Еще, слава Богу, большую пользу приносят его питательные пункты, но их слишком мало. Вопрос о рациональной помощи б[ольн] ым и раненым на войне требует серьезной реорганизации; в какой степени медицине на войне можно придавать тип общественный и казенный? Всех начальников опороченных, с позором удаляемых из армии, вроде Ренненкампфа, не лучше ли было бы прямо объявлять в приказе умершими?! Что мое личное горе в океане расстилающегося теперь перед моими очами массового горя и бедствия?! Великие даже мужи сидят в тюрьме под ферулой какого-либо стражника, насколько же лучше мое теперешнее положение на свободе, но лишь под начальством исправника! Смирись, душа моя!

Вечером отправился по кромешной тьме в церковь Св. Марка, где наш священник служил всенощную; солдатики усердно молились, каждый из них ставил свечу и клал посильную лепту на тарелку.

«Жарка свеча» солдатика
«Пред иконой Божьей Матери!»

Силен наш солдатик[434 - На потребу движущему его аппарату. (Примеч. автора)], по-видимому, цельностью своего миропонимания, чуждой всяких сомнений и колебаний. А открой ему глаза на действительность – и получится то же, что с верховой вьючной лошадью, к[ото] рая осознала бы свои силы и перестала бы слепо подчиняться велению вожжей и кнута!

Охранительная наша печать в решении проблемы основательной чистки земли русской от немцев вспомнила, наконец, о засилье их в нашей бюрократии, подсчитавши, что в одном Государственном совете заседает почти до 50 % лиц немецкого происхождения! «Достаточно вспомнить перечень фамилий лиц варшавской губернской администрации, попавших во главе с бароном Корфом[435 - Корф Семен Николаевич (1855–1920) – барон, действительный тайный советник (1901), шталмейстер двора (1912), в 1907–1915 гг. занимал должность Варшавского губернатора.] в германский плен», – раздумчиво замечает «Новое время». Ну, как же теперь быть? А сколько немцев сидит в наших штабах, министерствах и управлениях?! Посильно ли и рационально ли нашим спасителям отечества бороться против «немецкого засилья» мерами только механической дезинфекции?! Надежнее и радикальнее, мне думается, были бы другие меры – меры общеоздоровительного характера, как и в физиологической борьбе индивидуального человеческого организма с чуждыми ему микроорганизмами. Не лучше ли было бы дело освобождения Руси поставить так, ч[то] б[ы] не было необходимости их лишь механически выпирать из нее, а ч[то] б[ы] они по практическому своему смыслу сами сознали, что им выгоднее жить в Германии, а не у нас, чем и обеспечилась бы успешная их тяга в свой фатерланд. А что для этого требуется? Как ни кинь – все выходит клин: дайте нам, истинно русским людям, больше свободы, законности и просвещения! Мы задыхаемся в полицейских тисках и разлагаемся во тьме невежества; немцам же это только на руку. Кто же истинные губители и предатели России? Неужели все жиды да жиды?!

30 ноября. +3°R[436 - + 3,7 °C]. Ясный день. «Красным полымем заря вспыхнула…» Величественная картина восхода солнца; нежно-ласкающ и красноречив мерный плеск волн вдали от людского гомона. За озером по ту сторону особенно отчетливо виднеются зеленя; дружный хор галчиного карканья… Чувствуется больше весна, чем осень… В душе будоражатся «бессмысленные мечтания».

С запада целый день доносились глухие раскаты артиллерийской пальбы. За всю текущую кампанию не слышу среди солдат ни песен, ни звуков родной гармоники; вместе с тем не вижу у них и той подавленности и уныния, что наблюдались в японскую войну. К вечеру слышались сильные взрывы; сначала думали, что это бомбы с немецких аэропланов, но потом объяснили, что это дело наших рук: что-то разрушали. Трусишка д-р Щадрин поспешно стал надевать на рукав повязку Красного Креста!

К ужину возвратился командующий, бывший весь день в объезде. Только почти и разговору было, что о босоножии наших витязей и об изыскании скорейших способов снабжения их сапогами. В армии теперь у нас до 350 тысяч чел[овек]; телеграфировали сначала о высылке 200 тысяч сапогов, теперь просим выслать хотя бы 100 тысяч. В России, говорят, нет в настоящее время ни достаточн[ого] количества кож, ни рук для изготовления из них обуви. Трагедия!




Декабрь


1 декабря. На озерах Мазурских все тамо же седохом и плакахом… Скоро Рождество. Так больно манит на родину и к детям, через которых душа лечится (Достоевский?).

Легкий морозец при продолжающемся бесснежии[437 - С полудня – мокропогодица. (Примеч. автора)]. Что за дикий приказ главнокомандующего от 8 ноября за № 183: «Ввиду полезного действия риса на желудок, в особенности при некоторых родах желудочных заболеваний, приказываю ежедневно на одну из варок делать суп, в к[ото] рый, кроме овощей и других приварочных припасов, класть по шести фунтов риса на каждые сто чел[овек], каковое количество с 15 ноября сего года отпускать сверх указанной дачи круп того или другого сорта…»

Около полудня выехал в Сувалки обревизовать два госпиталя – № 339 и № 504, и разобрать возникшие между врачами распри; крючкотворы мои по санитарн[ому] отделу уже начали подписывать всякие статьи закона для создания целой судебной истории, но… но… не призван я судить по параграфам да статьям закона и устава, а могу судить лишь по совести, ч[то] б[ы] водворять лишь мир и благоволение. Часа через 2 были в Сувалках. Какой резкий контраст в остатках благоустройства местности до Рачек и за Рачками, между творениями рук немецких и русских! Весь вечер посвятил разбору кляузных дел. Как всегда, в разборах между старшими и младшими явился защитником последних.

2 декабря. Мокропогодица продолжается. Спал в госпитале, где остановился – тревожно: всю ночь грезились мне раздетые, босые, окровавленные солдаты.

Продолжаю осмотр госпиталей. Завтра чуть свет еду в Августов для осмотра госпиталя № 495 с таким расчетом, ч[то] б[ы] на автомобиле успеть к вечеру того же дня возвратиться в Марграбово. Нелепые требования, ч[то] б[ы] госпиталя при погрузке в санитарн[ые] вагоны б[ольны]х и раненых обязательно снабжали их полной амуницией и сапогами, хотя бы раненые были с ампутирован[ными] ногами, и это в такое время, когда на позициях люди – босые!! Наша своеобразная российская приверженность «к порядку»!

Как противны мне стали «господа люди», и тем отвратительней, чем они выше по рангам и положению. Недавно вышел приказ главнокоман[дующ] его, совершенно, казалось бы, правильно коррегирующий вопрос о прогонах применительно к обстановке на театре войны, но – увы! – не забыл он и в этом случае оставить большой простор «произволению» и «усмотрению», в результате чего с низшими рангами чины лишены теперь возможности получать прогоны при командировках, высшие же, или стоящие близко к большим штабам лица, продолжают пользоваться ими, при благоволении же начальства и командировки могут устраиваться чаще… Есть ли хот какая надежда, что, наконец-таки, эта война заставит в дальнейшем обуздать самодурственно-хищнические аппетиты нашей полицейски правящей бессовестной олигархии?!

3 декабря. Серый день. В 9 часов выехал в Августов, куда лихо прикатил уже через час. Госпиталь нашел в большом порядке. Главный врач Авербург на высоте своего положения.

В госпитале лежит 13-летний малыш, бежавший от родителей на войну. Вчера же были еле-еле выпровожены на позиции из госпиталя офицеры со столь часто у них развивающейся болезнью febris loderans[438 - Симуляция (лат. ирон.)].

После обеда выехал прямо на Марграбово, пролетевши расстояние верст в 70 в течение как[их]-либо 2? часов. Ужасно я разбиваюсь в этом шумном автомобиле! Хоть и очень устал, но пошел ужинать. За столом сидел прибывший Каульбарс[439 - Каульбарс Александр Васильевич (1844–1929) – барон, генерал от кавалерии (1901), член Военного совета (1909), в 1914–1915 гг. являлся заведующим организацией авиационного дела в армиях Северо-Западного фронта.]. Смотрел я на сего старца, взысканного судьбой, и думал, болеет ли он душой и сердцем хоть в малейшей степени за переживаемые матушкой Россией невзгоды?! Увы! Патриотизм нашей высшей бюрократии не выходит за рамки ее карманного благополучия.

По необходимости пришлось беседовать с «гнидой»[440 - Имеется в виду полковник А. О. Завитневич.]… Эта сволочь, держащая нос по ветру, не преминула поставить точку над «i», заметивши, что-де Будберг, наш теперешний начальник штаба, не любит врачей! Отсюда, значит, разумей и держи себя «смирно»! Как досадно и невыразимо больно видеть, что мы, врачи, исполняя свой святой долг по отношению к страждущим, с другой стороны льем только воду и на чужую мельницу[441 - В смысле внешних прерогатив и отличий. (Примеч. автора)] презренной группы лиц, революционно узурпировавшей себе власть над нами, находящимися в положении илотов!

4 декабря. +5°R[442 - + 6,25 °C]; день серый, скучный. Когда-то Господь уберет меня из этого омута? Не получаю вестей из Петербурга, к[ото] рых жду с нетерпением; невмоготу становится мне здесь пребывание. Пришло письмо от Сережи-сына[443 - «У нас тут», – пишет, – «внутри дела делаются все по тому же направлению, что и до войны: «сгребли» 8, а ничего не видать касательно Польши… умер Кассо… видный мужчина был!..» (Примеч. автора) Кассо Лев Аристидович (1865–1914) – тайный советник (1911), министр народного просвещения в 1910–1914 гг.]. Возмутительно, что не все мои письма к ним доходят.

Сейчас только получил потрясающее известие: застрелился полковник Краевский, наш интендант, человек, безусловно, хороший; я не обманулся в предвидении: мне за последнее время при встречах с ним всегда казалось, что он или сойдет с ума, или покончит с собой; он страшно болел душой за необеспеченность нашего солдата предметами первой необходимости и мрачно взирал на ближайшее безотрадное и безнадежное в этом отношении его будущее[444 - Сильное впечатление на него произвела на позициях потрясающая картина нужды солдатской… (Примеч. автора)]; застрелился он на моем любимом для прогулок месте – кладбище! Это именно он был той фигурой, к[ото] рая рано утром ежедневно прогуливалась внизу по берегу озера, когда я постоянно в это время прохаживался возле кладбища к обрыву. Да будет тебе земля пухом, несчастный страдалец, не обладавший толстой кожей переживших тебя сослуживцев!

С отрадным чувством прочитал в газетах воззвание Таврического епископа Дмитрия[445 - Дмитрий /Абашидзе/ (1867–1942) – епископ (с 1915 г. – архиепископ) Таврический и Симферопольский в 1912–1921 гг.], предостерегающего свою паству от «злонамеренных людей», сеющих среди нас рознь и вражду, возбуждающих нас против наших же, каких бы то ни было, соотечественников. В pendant[446 - Вдобавок (фр.)] к этому отрадному факту нельзя без сочувствия отнестись к ходатайству Совета съездов представителей промышленности и торговли 20 ноября о необходимости отмены процентной нормы для приема евреев в высшие технические учебные заведения. Какой прекрасный момент упустило бы правительство сделать доброе и справедливое дело!

Что творится у нас теперь под Варшавой – покрыто мраком неизвестности. У нас на фронте – затишье; немцы здорово укрепились в бетонных сооружениях, наши же страстотерпцы сидят в окопах по брюхо в воде. Телеграммы штаба главнокоманд[ующ] его гласят изо дня в день, что боевые действия «развиваются нормально».

5 декабря. Та же мокропогодица; ночью морозец; с утра +2°R[447 - +2,5 °C]. Уже не вижу я теперь прохаживающей по берегу озера скорбящей фигуры Краевского, нашедшего для себя вечное упокоение. И сам бы я бежал и бежал от всей окружающей мерзости, от людской суетности, полной фальши, подлости, лицемерия, злобы и ненавистничества; так хочется подальше уйти от «господ людей» и заключиться в замок духовной тишины, отдаться «праздности вольной, подруге размышленья…» Постиг я теперь суть всего сущего, только бы «извести из темницы душу мою», и поведал бы я, «что и откуда начало бысть»…

Заехал ко мне уполномоченный Всероссийского союза Н. Н. Ковалевский и сообщил, что дела наши под Варшавой – неважны; позавчера взят немцами Сохачев. Насколько предусмотрительными оказались немцы, устроившие заблаговременно в каждом селении у себя крепости и редуты, обеспечившие себя целой сетью жел[езно] дорожных и шоссейных путей, приведя в оборонительное состояние все проходы между озер и лесов, настолько лаптеплетами оказались мы, срывши крепости, защищавшие когда-то Варшаву; я не сомневаюсь, что здесь действовали высокосановные предатели…

До сих пор мы еще не можем провести жел[езную] дорогу от Сувалок на Марграбово; имеющая же быть проведенной обещает быть ширококолейной до Рачек, а от них до Марграбова – узкоколейной! Черепашьим ходом, да еще с перегрузкой! Нет, далеко нам до немцев в культуре; сильны мы только взаимной грызней и рознью.

А интересно знать, какое начальство у немцев: такое ли самодурное, лютое и гневное, как, напр[имер], у нас по-теперешнему «Резвой», а по прежнему названию – «Рейнбот», бывший насадитель чайных домиков и арестант? А подчиненные: так ли, к[а] к у нас, стараются угодить лишь главным образом начальству, а не закону?

6 декабря. +2°R[448 - +2,5 °C]. Ранним утром на дворе хмуро, а на душе мглисто. Скоро разведрилось, засветило и солнышко; очистилось и на душе. Сходил к обедне в церковь Св. Марка. Один из любимейших мною праздников – Николая Чудотворца, «смирением высокого, нищетою богатого».

Как грустно читать, что «Петроградский окружной суд постановил уничтожить I и V томы «Круга чтения» Льва Толстого, изданного в качестве приложен[ия] к журн[алу] «Ясная Поляна». Зачем и как можно уничтожать какие бы то ни было мысли?!

Есть ли надежда по окончании войны на ослабление полицейского характера нашей государственности? Едва ли, мне кажется, особенно если окончится победой для нас; post hoc ergo propter hoc[449 - После этого – значит, по причине этого (лат.)] будет неизбежным логически заключением для нашего правящего класса. Глубоко обидно и больно. Поставленная во главе медицинской части полиция вон из кожи лезет, ч[то] б[ы] с садическим сладострастием натешиться здесь над нами – врачами; этого чувства не чужд и властный элемент. Свое порабощение тем не менее переношу я терпеливо, как ни противно мне постоянное лицезрение этой полицейской сволочи… По обстоятельств[ам], что я теперь живу в сравнительном тепле, сытости, имею возможность читать газеты и не видеть уж очень близко страдающих… не достаточная ли для меня компенсация?! Ха-ха-ха!!

7 декабря. Слякотно, хмуро и туманно на дворе. t°+2°R[450 - +2,5 °C].

«Как часто в горестной разлуке
В моей блуждающей судьбе
Рязань, я думал о тебе!
Рязань! Как много в этом звуке
Для сердца моего слилось…»

О, как я устал, устал. Вот-вот, кажется, потеряю я свою способность жить больше в себе, чем вне себя и на людях… Все поступки людей мне представляются как[ими]-то внешними, не действительными и не исходящими от души, какие-то все манекены.

Наступившее затишье в боевых действиях заметно усилило писанину. Сегодня или завтра отправляюсь, между прочим, в местечко Шиткемен[451 - Шиткемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Житкеймы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] для осмотра немецкого лазарета, ч[то] б[ы] выяснить, согласно данного мне предписания, выполняет ли он свое прямое назначение и «не занимается ли другим делом».

За ужином наши штабные верхи много говорили возмутительного об истории нашего крепостного как строительства, так и разрушительства. С грустью предвижу скорое падение к ногам Вильгельма Варшавы…

8 декабря. 0°R[452 - 0 °C]. Серая ветреная погода. Рано утром на автомобиле с Пономаренко выехал проводить инспекторский смотр госпиталей – в Ковален, Гольдап, Шиткемен, Филипово. Сначала отправился через Ковален в Шиткемен осматривать немецкий лазарет, внушивший нашему начальству подозрение относительно своей благонадежности. Из Гольдапа на Шиткемен дорога, между прочим, пролегала по королевскому охотничьему лесу с обильно водящимися в нем оленями, кабанами, сернами и т. п. живностью.

Помещение и обстановка лазарета произвели на меня превосходное впечатление: видна на всем рука культурности; понравились мне висящие чуть ли не на каждой стене разные изречения из Евангелия и всяких мудрецов, картины из библейской истории[453 - Войдя, я рекомендовался «haupt generalarzt» /генерал-майор медицинской службы/. (Примеч. автора).]. Приятно было встретить мать старшего врача Мейера, отлично говорящую по-русски и долгое время жившую в Петербурге.

Лазарет – на 50 кроватей, но в нем можно поместить по военному времени в 2–3 раза больше. Оказалось, что здесь содержатся две койки на средства, пожертвован[ные] нашим государем в бытность его здесь в гостях у Вильгельма.

Насмешил меня своей трусостью мой адъютант, боявшийся сначала войти в лазарет (как бы из засады немцы не убили!!), а затем – что-н[и] б[удь] выпить здесь или съесть (как бы не отравили!!). Мое поведение его поприободрило, и мы с удовольствием здесь выпили кофе со сливками и всякими печеньями, а под конец угощены были сигарами. Отлично вымуштрованная немецкая прислуга, аккуратн[ые] и чистоплотные сестры милосердия… Удивило меня неприятно лишь лежание венерика между двумя б[ольны] ми внутренними болезнями; на это мною было обращено мое начальническое око, и повелено было этот симбиоз устранить.

Разговорившись, я размяк душой и искренне вопрошал коллег: зачем и для чего было нам, русским, ссориться с немцами, с к[ото] рыми жить бы да жить в дружбе и братстве; последовал как-то нудно ответ «да…», и к этому «да» с точками над «i» прибавилось было, что-де на войне умирают самые лучшие люди; я понял это в смысле, что «dulce et decorum [est] pro patria mori…»[454 - приятно и почетно умереть за родину (лат.) – цитата из стихотворения Горация.] Жалко мне было уезжать из этого уютного уголка, где до последней мелочи так было благоустроено.

На обратном пути к Гольдапу заехал через Дубенинкен[455 - Дубенинкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дубенинки в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] в Пляуцкемен[456 - Пляуцкемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Плушкеймы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] (госпиталь 53-й дивизии) и Яркишкен[457 - Яркишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Юркишки в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] (госпиталь 29-й дивизии). Заночевал в Гольдапе – в госпитале 28-й дивизии, предварительно сделавши проверку отчетности и состояния денежных сумм в 501-м госпитале; признаюсь, до сего времени вся эта бухгалтерия для меня в значительной степени – китайская азбука.

Настоящая война открыла дорогу многим из опороченных по суду сановник[ов] вроде Курлова[458 - Курлов Павел Григорьевич (1860–1923) – генерал-лейтенант (1910), в 1909–1911 гг. командовал Отдельным корпусом жандармов, был уволен после убийства П. А. Столыпина. В 1914 г. был возвращен на службу, состоял при главном начальнике снабжения армий Северо-Западного фронта, был назначен генерал-губернатором Восточной Пруссии, но не вступил в должность из-за отступления русских войск.], назначенного куда-то чуть ли не генерал-губернатором. А наш «Резвой»?!

Главные врачи заявляют о частых случаях уклонений офицеров от службы и их страстном устремлении эвакуироваться.

9 декабря. Запорошило снежком. Окончил осмотр 501-го госпит[аля]. Пообедал в Рижском питат[ельно]-перевяз[очном] отряде, вся администрация коего говорит на ломаном русском языке; представители ее перед отправлением на войну представлялись государыне императрице. Расставаясь с деятелями этого отряда, я спрашивал себя: враги они наши или друзья?

Выехал на Ковален, откуда – на Филипово, в 316-й госпиталь. Хороший ансамбль работников; главн[ый] врач – тюфяк! Ночевка ужасно утомляет меня предупредительностью ко мне всех чинов посещаемых мной учреждений; принужден даже поступаться своей свободой в угоду им.

10 декабря. Зимний пейзаж; выпало порядочно снега, буксующего колеса автомобиля. Выехали утром на Ковален; на пути, как и вчера, сплошные картины Помпей. Горят мельницы и немецкие промышленные заведения.

Осмотрел 397-й госпиталь – прекрасно поставленный. У врачей в комнате летает канарейка, к[ото] рую они спасли от холода и голода. Совсем ручная – только не говорит; отрада иметь при себе такие милые существа, могущих заменить собой всяких друзей в образе и подобии Божием…

В одной из палат – портрет Бисмарка[459 - Фон Бисмарк Отто (1815–1898) – первый канцлер Германской империи (в 1871–1890 гг.)], в другой – Вильгельма; физиономии их чьей-то безжалостной рукой жестоко обезображены. Перед входом на немецк[ом] языке надпись: «Хорошая выпивка делает стариков молодыми!»

Пообедавши в дружной и хорошей компании, выехал восвояси. Снег и вьюга. Уже стемнело, когда прибыл в Марграбово.

Раненых в госпиталях сравнит[ельно] очень мало. Боевое затишье. Тифозных прибывает порядочно.

К Летцену осадные орудия мы подвезли, да снарядов не хватает! Наверное, зазимуем в Марграбове. Вчера, говорят, были здесь в штабе командиры корпусов, а вчера ездил в Седлец начальник штаба. Что-то, очевидно, сообща придумывают. Вразуми их, Боже, и наставь!

11 декабря. 1 градус мороза[460 - – 1,25 °C]. Поля покрылись глубоким снегом. На белом их фоне незамерзшее еще озеро почернело и кажется страшным и угрюмым; чувствуется к[акое]-то демоническое очарование.

С наступившим затишьем наши всесильные преторианцы накопившуюся в них энергию злобы и ненависти разряжают не на внешнем, а на внутреннем своем враге – на подчиненных, среди них не на последнем месте оказываются врачи[461 - Так неудачливый муж вымещает свою злобу на жене!! (Примеч. автора)], являющиеся всегда весьма подходящим объектом травли… У нас в России, кажется, к[а] к нигде, охотятся на людей, как на куропаток. Наш «Кувшинное рыло», полицмейстер-начальник отдела, дал мне «добрый совет» не особенно-то в разговоре с начальником штаба и командующим защищать врачей, т[а] к к[а] к-де получаются от этого лишь невыгодные для них результаты!..

Слава Богу, стал получать правильно «Рус[ское] слово», и чаще «Речь» или «Соврем[енное] слово»; в них читаю меньше пародий на правду, меньше лубочного отношения к войне, рассчитанного на невежество публики, меньше – уличной игры на патриотических чувствах.

За обедом в отсутствие Сиверса и Будберга – свободный разговор о немецком засилье – о немыслимости коренной эмансипации от него, когда при самом дворе-то властвуют немцы – всякие фредериксы и проч. Ренненкампф свободно себе разгуливает по Невскому проспекту… А его давно бы следовало повесить…

Из Петерб[ург] а мне ничего не отвечают управленцы. Черт с ними! И без них найду выход из окружающего бедлама.

Мой возница догадался экспроприировать мне немецкие сани, к[ото] рых здесь оставлена масса.

Завтра у немцев начало праздника; ожидаем прилива большого количества раненых. Ругают наши штабные Мищенко, к[ото] рый будто бы оплошал в управлении вверенных его командованию 3 корпусов, и немцы нас вследствие этого здорово поколотили.

За ужином присутств[овали] возвратившиеся из поездки командующ[ий] с начальн[иком] штаба. Считают они необходимым приступить к сожжению лесов. О, как остроумны и предусмотрит[ельны] немцы: в лесах у них заблаговремен[но] построены вышки, в каждом селении – бойницы, проволочные заграждения по окраинам лесов вдоль шоссе при надобности могут быть обращены для заграждения дороги от неприятеля… «Не идет наш поезд, как идет немецкий!»

12 декабря. 0°R[462 - 0 °C]; снег тает, скользь необычайная. Со стороны Летцена как будто слышится артилл[ерийское] буханье.

Буханье оказалось действительностью: объявлено, что мы сегодня перешли в наступление. Приток раненых ожидается на Видмины[463 - Видминен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Видмины в Гижицком повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] и Арис[464 - Арис – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Ожиш в Пишксом повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Не вижу я и на этот раз в этом наступлении ничего художественного: ухлопаем целую уйму своих и такую же – немцев, и опять останемся на своих местах[465 - Всякие наши предприятия здесь на войне, да и вообще наше государственное строительство в мирное время мне всегда представляются в широком лишь масштабе такой же процедурой кладки печи, которую у меня ставили в доме: рабочий на одном углу печки не знал, что делает товарищ на другом… Делали, ч[то]б[ы] только делать… (Примеч. автора)].

Утром был на молебне по случаю открытия лазарета имени русского учительства. Прекрасная погода. Солдатики катаются на салазках с горы.

13 декабря. – 1°R[466 - – 1,25 °C]. Благостная погода; зимний ландшафт. Канонады не слышно. Разослали автомобили и [с] наряди[ли] поезд за ранеными.

Отправил к празднику на гостинцы деньги: ребятам своим, Соне и брату Сереже. Да проводят они вкупе радостно Святки «в мое воспоминание». Извиняюсь перед своими, что совсем почти не пишу им за отсутствием у меня подходящего настроения духа и чистоты мысли.

Вышло так, как я и ожидал: вчерашнее наше наступление окончилось для нас печально: в двух Сибирских стрелков[ых] дивизиях 3-го корпуса ухлопано до 3 тысяч человек; 26-й полк[467 - 26-й Сибирский стрелковый полк.] должен был перейти версты в 2–3 ширины болото, что и совершил, но запутался в лесу и попал в засаду – два батальона расстреляны; теперь опять предстоит переходить это же болото… Все как-то делается у нас несвязно, несогласованно, недружно… Суеты же беспредметной слишком много, все горячатся, потому что горячится начальство[468 - Стараются только побивать рекорд на быстроту без рационального полезного ее практического применения… (Примеч. автора)]; как это все похоже на ту суету, к[ото] рую приходится наблюдать врачу у постели серьезно б[ольно] го среди окружающих его лиц; несчастный врач, поддающийся воздействию этой суеты, забывающий вследств[ие] того правильно вести свою линию, разменивающийся на компромиссы вместо того, ч[то] б[ы] властной рукой устранять всякую ярмарку и бессмысленный гвалт. При боях у нас начальство вместо того, ч[то] б[ы] вести свое прямое дело к сокрушению противника, начинает совершенно иногда зря быть очень внимательным к тому, что там-то и там-то не моментально вывозятся раненые, что виноваты в этом случае только одни врачи, и начинает писать губерния!.. У семи нянек остается дитя без глазу… Сепаратное, в сущности, действие Красн[ого] Креста вносит еще больше путаницы и суматохи. Нет у нас спокойствия, выдержки, обдуманности…

Дивизии наши теперь растаяли до 9–10-тысячного состава, и во всей армии лишь до 175 тысяч штыков. А каких штыков? Некомплект в частях пополняется людьми из запасных батальонов безо всякого соображения, а чисто механически; партии не сортируются, а разбиваются; в результате получается, что в пехоту назначаются кавалеристы и артиллеристы, в артиллери[ю] – пехотинцы и кавалеристы, в кавалери[ю] – артиллеристы и пехотинцы. Выздоровевший никоим образом не может рассчитывать попасть обратно в свою часть, с к[ото] рой он так морально был связан. Получается история почище существовавшей в японскую кампанию! Мне иногда буровит голову мысль и подозрение, не сидят ли у нас во главе ответственных высоких должностей сознательные предатели России?

Стал более или менее регулярно почитывать газеты, главн[ым] образ[ом] – «Русское слово» и, скрепя сердце – «Новое вр[емя]», вездесущее и всепроникающее; случайно иногда попадаются весьма близкие моему сердцу «Соврем[енное] слово» и «Речь». В информационном отношении касательно текущих событий я за всех их, пожалуй, не дал бы и ломаного гроша, но для отвлечения своих мыслей от грустной действит[ельност] и надо же успокаивать себя каким-либо легким чтением?!

О проделках наших солдат с проволочными заграждениями немцев, и о реагировании последних на это…

Если дадут автомобиль, завтра поеду в 3-й Сибирский корпус ознакомиться с санит[арно]-эвакуационн[ой] деятельностью врачебных заведений[469 - Сегодня через Марграбово к Варшаве потянулась 25-я дивизия; туда же оттягиваются 5-я стрелк[овая] бриг[ада] и 15-я кавалер[ийская] дивизия; армия наша тает и тает. Тришкин кафтан! (Примеч. автора)].

14 декабря. Отличная погода; небольшой мороз; холмы и долины укрылись снежной пеленой. В 9? часов утра на автомобиле выехал на Лык, ч[то] б[ы] через него попасть в Грабник[470 - Грабник – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] в штаб 3-го Сибирск[ого] корпуса; около полудня был уже в штабе. С корпусным врачом отправились на осмотр двух лазаретов 8-й дивизии, стоящих один – недалеко от Грабника, другой же – в Росткене[471 - Росткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Ростки Байтковские в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] (к СЗ), а также и главного перевяз[очного] пункта той же дивизии в Талькене[472 - Талькен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Тальки в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Уже стало темнеть, когда выехал на Видминен, где расположился Саратовский лазарет Красн[ого] Кр[еста] и лазарет 64-й пех[отной] дивизии. Поездку на главн[ый] перев[язочный] пункт в Талькен пришлось совершить в двуколке, так как с шоссе нельзя было туда уже ехать в автомобиле; в воздухе реял привязной аэростат 8-й Сиб[ирской] дивизии, по к[ото] рому шла мерная артиллерийская канонада со стороны неприятеля.

В Видминене заночевал. При лазарете 64-й дивизии служит доброволкой-сестрой г-жа Гурко, супруга командира 6-го корпуса[473 - Гурко (Мартынова) Эмилия Николаевна (1860–1918) – первая жена генерала В. И. Гурко, дочь убийцы М. Ю. Лермонтова.] – вопреки закону! Врачи очень бы желали от нее отделаться, терпя от нее засилье. Советовал врачам «терпение и терпение»; после войны сочтемся! Теперь же будем хоть в качестве денщиков у наших марсов, только бы они победили! Вчера наше наступление Сибирским корпусом окончилось большой неудачей: от 26-го Сиб[ирского] полка остались лишь 880 чел[овек], остальные – ранены (около 600) или погибли при переходе через болото, и 2 батальона (около 1500) сдались в плен за отсутствием поддержки, к[ото] рой запоздали остальные полки 7-й дивизии, понесшие также немалые потери потонувшими. Наши «чудо-богатыри», очевидно, устали сражаться без увлечения и сдаются не без охоты…

При настоящей войне, требующей большой затраты энергии, необходимо, ч[то] б[ы] и командная часть вся состояла из молодежи; для нас, стариков, она не по силам. В то время как германцы с молниеносной быстротой перебрасывают целые корпуса по железной дороге, у нас до сего времени еще не удосуживаются установить железнодорожное сообщение между Марграбовым и Сувалками.

15 декабря. Долго отогревали замерзшую машину автомобиля, на к[ото] ром лишь около 2 часов дня удалось выехать на Арис через Лык (около 60 верст). Природа кругом – дивная: хвойные леса, озера, холмы, долины… На полдороге от Лыка – местечко Клаусен[474 - Клаусен – местечко в Восточной Пруссии (Германия), ныне Клусы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], где питательный пункт.

В Арис приехал в 4 часа. Осмотрел два лазарета 7-й Сиб[ирской] дивизии. Скоро смеркалось. Пришлось заночевать, ч[то] б[ы] завтра чуть свет отправиться на главный перевяз[очный] пункт 7-й Сиб[ирской] дивизии в Пьянкен[475 - Пиенткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Пентки в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] верстах в 5 к северу от Ариса и в передовые перевяз[очные] пункты 27-го и 28-го полков в деревню Дроздовен[476 - Дроздовен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дроздово в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Мой коллега передает, что он только тогда и был покоен, когда был старшим врачом полка, т[а] к к[а] к находился вне пределов досягаемости для всякого начальства, к[ото] рое на передов[ые] пункты никогда уже не заглянет; высказывает удивление, что я – первый из начальств[ующих] лиц еду туда…

Рассказ ротн[ого] командира, довольно интеллигентн[ого] и хорошего человека, о том, как он поневоле велел расстрелять своей команде сдавшихся в плен 70 чел[овек] немцев; теперь очень мучается воспоминанием и боится, что от этого «сойдет с ума».

Прекрасное впечатление производят на меня молодые врачи…

У каждого пленного немецк[ого] солдата находят дневник и карту.

Среди вещей в брошенных немецких домах оказывается масса всякой изобразительной похабщины.

Случай: шоферы, будучи из интеллигентных, выругали «по-русски» солдата – погонщика гурта скота; солдат ответил еще более крепким словом; как, – говорит, – вы, такие-сякие, смеете так сквернословить мне, «ведь я сам присяжный поверенный»!!

Немецкая карикатура на «самодержавие».

16 декабря. Сильный ветер. Мороз в 3°R[477 - – 3,75 °C. Странная вещь: при всей культурности немцев сортиры примитивной конструкции и во дворе!! (Примеч. автора)]. Просткенские высоты и перешеек Пржикоп в руках еще неприятеля. Рано утром на лошадях (так как в автомобиле не по шоссе ехать было невозможно) отправился в Пьянкен на главный перевязочный пункт 7-й пех[отной] Сибирск[ой] дивизии, откуда заехал в штаб ее, расположенн[ый] в Гурах[478 - Гура – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Познакомился с начальником дивизии (Трофимовым?)[479 - Трофимов Владимир Онуфриевич (1860–1924) – генерал-лейтенант (1914), с августа 1914 по апрель 1915 гг. командовал 7-й Сибирской стрелковой дивизией, в 1915–1917 гг. – З-м Сибирским армейским корпусом.]. Поразговорились с ним; настроение его, вследствие неудачной затеи 12 декабря, стоившей крупных напрасных жертв людьми, было мрачное; уверяет, что он был против нее, к[а] к весьма рискованного предприятия; все проделанное имело мотивом, ч[то] б[ы] хотя что-н[и] б[удь], да делать, только бы не стоять в бездействии; известная, не раз повторяющаяся история, практикуемая нашими военачальниками, коим так свойственны непродуманность в средствах и конвульсивность в действиях! Им чуждо золотое правило ne noceas[480 - Не навреди (лат.)], к[ото] рое так часто нарушается неопытным, невыдержанным, неуверенным в себе врачом[481 - Начальник дивизии признавался по душе, что не может спать покойно по ночам, ожидая прорыва немцев через редкую паутину расставленных на широком фронте (до 25 верст!) сильно растаявших частей дивизии, в к[ото]рой не наберется теперь и 10 тысяч штыков! (Примеч. автора)]!

Около полудня возвратился в Арис, откуда уже на автомобиле по шоссе покатил через Экерсберг[482 - Экерсберг – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Окартово в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] на Дроздовен, где расположены передовые перевязочн[ые] пункты 27-го и 28-го стрелк[овых] полков. Пешим порядком добрался почти до Домбровкена[483 - Домбровкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Домбрувка в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], где находятся позиции; слазил в землянки-пещеры, где помещался резерв 28-го полка. Отрадное впечатление производят врачи, работающие не за страх, а за совесть, с полнейшим пренебрежением к рвущимся возле них снарядам.

Пообедал в одном из лазаретов 7-й дивизии и выехал затем на Лык для осмотра заразного госпиталя № 500. На каждом шагу претяжелая картина разрушения и всесожжения… Лык – огромный благоустроенный город; уже начал освещаться электричеством.

Уже поздно вечером возвратился в Марграбово[484 - Чудная природа, ехать пришлось между Spikding-see и Tirklo-see. По Spikding-see погуливают немецкие катеры… (Примеч. автора).]. Застал приехавшего Новака, который привез мне, наконец, отправленную мне когда-то посылку от своих с Сараджевым. Многое из снеди уже подверглось тлению, но слава Богу, что прибыли полушубок и другие теплые вещи, а равно и сигары; вместе с этими вещами привезена целая кипа и писем, адресованных мне в 25-й корпус, из них и письмо – до слез умилительное – дорогого моего Макса[485 - Кравков Максимилиан Алексеевич (1887–1937) – племянник В. П. Кравкова, революционер-террорист, в 1913 г. был выслан на поселение в Сибирь, впоследствии – сибирский советский писатель.].

Только что успел разобраться и с письмами, и вещами – принесли письмо и от моей бесценной дочки, приславшей мне свою фотографич[ескую] карточку – «снималась на днях в своей новой шубе». Описывает она, какую картину, нарисованную ей масляными красками, она приготовила мне в подарок – «сюжет в твоем вкусе», «в ней очень много настроения». Вкус мой она угадала: к возвышенному – божественному – ad astra[486 - К звездам (лат.)]!..

В 64-й дивизии мне показали приобретенный за 700 с лишком рублей «Гелиос» и «печь-баню» за 96 рублей; при первом же применении обнаружены были хрупкость и непрочность (стены чугунные печи треснули, решетка в «Гелиосе» прогорела, колеса повозки развалились…). Такова работа наша русская и для русских в такой тяжелый момент войны. Могло ли произойти такое безобразие у немцев?! Может ли русская бессовестность конкурировать с немецкой добросовестностью служению долгу?! Не пора ли нам теперь же приступить к подготовке полного обновления нашей государствен[ной] и обществ[енной] жизни? Боюсь я, что при нашей нечаянной победе – к[ото] рая представлялась бы мне к[аким]-то парадоксом – наши рулевые и кормчие истолкуют post hoc в сторону propter hoc[487 - После этого… по причине этого (лат.)], и кузькина мать с ежовыми рукавицами, равно вся эта зоологическая травля наших против ваших и ваших против наших процветут махровым цветом! Забудут и выставляемый ими теперь лозунг войны за торжество права над силой, в защиту слабых и освобождения угнетенных.

17 декабря. Прекрасная зимняя погода. +2°R[488 - +2,5 °C.]. По телеграммам в газетах «бои у нас идут благоприятно…», «разведчики захватили одно орудие с запряжкой», «захвачено 9 повозок с немецкими праздничными подарками…» Делят уж и шкуру медведя, не изловивши еще последнего!!

Бывший арестант, ныне благополучно властвующий начальник санит[арной] части Рейнбот теперь подписывается уже «Резвой»! Пошли, Господи, ему с переменой клички переменить и свою душу…

Штабные уверяют, что немцы пускают теперь в ход и истощают последние свои плюсы, а дальше же-де им будет мат. Пошли, Господи! Я, грешный человек, только больно в этом сомневаюсь и удивляюсь наивной доверчивости нашей публики в сообщаемые сведения «Вестника Х армии», годного для чтения лишь для детей младшего возраста.

Поднялась письменная горячка[489 - С угрозами всякими скорпионами врачам. (Примеч. автора)] по поводу появившихся в 1-й армии случаев холерных заболеваний[490 - Клапан для излития военачальнической злобы на врачей-стрелочников. (Примеч. автора)]. Пришла телеграмма из штаба главнокомандующего с предложением высказаться относит[ельно] упразднения должности врача дивизионного обоза и одного лазарета в дивизии; на первое ответил утвердительно, на второе – отрицательно.

Мой полковник[491 - Типа «Ташкентца», «Удава» и «Дыбы». (Примеч. автора)] ревниво относится ко мне, стараясь строго выдержать свои права по созданному революционным путем положению – быть непосредственным докладчиком у командующего и начальника штаба по всем вопросам санитарии и медицины, в коих он уже чувствует себя вполне компетентным лицом. Долой врача, долой наше специальное медицинское образование, и да здравствуют исправники, полицмейстеры и прочие штукмейстеры!..

Получил телеграмму от милого сынка с изъявлением его намерения приехать ко мне. В этой общей суматохе и бестолочи я не мог и додуматься до сей простой вещи, к[ото] рую можно было бы осуществить уже давно. Конечно, немедленно же ответил телеграммой, что с радостью его встречу и съезжу с ним даже на позиции показать ему, как летают «чемоданы».

18 декабря. +2°R[492 - +2,5 °C.]. Прекрасная погода. Как немного иногда требуется для меня, ч[то] б[ы] хорошо настроиться – только увидеть хотя бы один клочок голубого неба. По утрам аккуратно идолопоклонничаю на берегу Hetzkoer see[493 - Ныне озеро Олецко Велькие.], где слышу зовы родины.

Затрещали опять автомобили и зажужжали наши 2 аэроплана, к[ото] рым жалобно вторит гудение телеграфной проволоки. Приходя на обед, заглядываю в оперативное отделение и грустно посматриваю на висящую большую карту с отмеченными красным и синим карандашами на ней местами расположения наших и неприятельских позиций. И без слов понимаю…

Сегодня фон Будберг сообщил, что людей у нас еще много – имеется уже 1? миллиона запасных, да «ружей-то нет»!!

Познакомился с приехавшим ко мне за указаниями старш[им] врачом санит[арно]-гигиеническ[ого] отряда приват-доцентом академии д[окото] ром Караффа-Корбут[494 - Караффа-Корбут Казимир Викентьевич (1878–1935) – приват-доцент Императорской Военно-медицинской академии, впоследствии известный польский гигиенист.] – приятно было поговорить с человеком, от к[ото] рого так и брызжет наукой; еще больше обрадовался, когда он мне сообщил свой лестный отзыв о моей книге, к[ото] рой он в последнее время даже пользовался при чтении лекций (являлся – как он выразился – постоянным плагиатором вашего сочинения!!). «Нет, весь я не умру!..»

Оказывается, что теперь мы находимся не в настоящей культурной Пруссии, а на земле мазуров, к[ото] рая у немцев считается вроде нашей Сибири; жители ее – поляки, подверженные насильственному онемечению с принудительным отобранием латифундий во владение коренных немцев.

Попадающие в плен к нам немецкие офицеры уверяют, что они скоро справятся и с Англией, и с Францией; с Россией же – «lange geschischte»[495 - долгая история (нем.)]!

Подал сегодня донесение о результатах осмотра 3-го Сибирского корпуса, отчасти 26-го армейского, а также госпиталя № 500 в Лыке. Врачи продолжают ко мне обращаться как к «доброму» человеку; таким кажусь я и нашему держиморде, к[ото] рый с наслаждением мне передавал, как сегодня на аудиенции у него «трепетал» один главный врач госпиталя.

Как подумаешь только, что и по окончании войны несчастная Россия будет оставаться под управлением все таких же негодяев, становится жутко, страшно и глубоко обидно. Захлебываясь от удовольствия, сии озорники цинично рассказывали за обедом, как они правили в Туркестане, внушая и поддерживая в невежественном населении убеждение, что никаких законов для него не писано, а существуют вместо них одни лишь нагайки! Боже мой, как развращена наша военная бюрократия, и как она чужда самым элементарным интересам бедных россиян!

А что, Михайловский из «Русского слова» – не продажный ли щелкопер; ведь не может же он быть столь глупым, ч[то] б[ы] серьезно козырять цифрами нанесенного нами неприятелю огромного урона убитыми и пленными, захваченными к[акими]-н[и] б[удь] десятками орудий, ни звука не упоминая по требованию самой простой логики о параллельных цифрах нашего урона?! Нельзя же, право, так бесстыдно жонглировать и даром своего слова, и даром пера!

Дивная лунная ночь.

19 декабря. – 4°R[496 - – 5 °C.]. Туманно. Сегодня Новый год у немцев. Кажется, на этот раз наше высшее начальство не приурочит к нему никаких очертя голову «наступлений», уж достаточно полученного ими урока в первый день немецкого Рождества, когда так наивно велся расчет на усыпление бдительности в этот день неприятеля!

Приезд великого князя Георгия Михайловича[497 - Георгий Михайлович (1863–1919) – великий князь, генерал-лейтенант (1909), генерал-адъютант (1909).], посла государева, для объявления его благодарности войскам армии. Совместный с ним изысканный ужин. Разговоры о Вильгельме, обманувшемся будто бы в расчете при объявлении России войны, случившейся для всех так неожиданно. Успокаиваются, что если у нас нет зарядов, то их нет будто бы и у немцев. Если произойдет перемещение теперешней ставки командующего, то не иначе, как в Летцен. Пошли, Господи! У убитых немцев находили письма от их жен, в к[ото] рых они наказывали беспощадно истреблять русских.

20 декабря. Солнечный морозный (–5°R[498 - – 6,2 °C.]) день. Выехал утром по своей епархии, на этот раз в район расположения 3-го армейского корпуса по прекрасному шоссе в автомобиле на Гольдап, откуда через Тракишкен[499 - Тракишкен – деревня в Востояной Пруссии (Германия), ныне зона российско-польской границы.], Макунишкен[500 - Макунишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Токаревка в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).], Тольминкемен[501 - Тольмингкемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Чистые Пруды в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).], Бобельн[502 - Ваббельн – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Чапаево в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).], Касовен[503 - Кассубен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Ильинское в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).], Тилупонен[504 - Пиллупёнен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Невское в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).], Скитучен – в Сталюпенен[505 - Шталлупенен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Нестеров, административный центр Нестеровского района Калининградской области (Россия).], где стоит штаб корпуса. Расстояние от Марграбова до последнего пункта – около 100 верст – проехали в течение 7 часов, при этом около часу ушло на поправку сломавшегося колеса в автомобиле, столько же на остановку в Гольдапе (для осмотра лазар[ета] № 2 53-й дивиз[ии]. Слава Богу, что взял в эту дальнюю дорогу немецкую карту-двухверстку, а то так легко было бы запутаться.

Вечером засветло был уже в Сталюпенене. Боже мой, какую грустную картину разрушения он представляет; а город лучше и больше Марграбова и Гольдапа. У штаба корпуса заслышались продолжительные крики «ура!»; это солдатики с детской радостью выражали свой восторг по случаю получения присланных им подарков из России.

Остановился для ночлега в подвижном лазарете Ковенской Общины Красного Креста, куда меня затащил мой знакомый по Петербургу д[окто]р Константинович – серб[506 - Большой пролаза и хитрец, собирает всякие вещицы, фотографирует… Проболтался, но в испуге спохватился: будто вместо нашего государя будет скоро царствовать Ник[олай] Николаевич, и на сцену явится еще Михаил Александрович… (Примеч. автора)], до мозга костей славянин-фанатик, уверявший меня, что нашу Россию и армию губят немцы – все эти стоящие у нас во главе армий и штабов сиверсы, будберги и пр., хитро играющие-де в руку нашим врагам.

Только что расположились пить чай – послышались один за другим сильные удары взрывов: то были брошенные бомбы с немецкого аэроплана; одного солдата ранило и двух контузило.

Ночь – лунная, волшебная.

21 декабря. Сильный ветер; мороз в 3°R[507 - – 3,75 °C.], погода ведренная. Утром осмотрел расположенн[ый] в Сталюпенене один лазарет 56-й дивизии и побывал на станции, где работает Ковенский отряд Красного Креста. Установилось особое название для известн[ой] категории раненых – «пальцевики»! А для отступления – «выравнивание фронта»!

Познакомился с корпусн[ым] команд[иром] Епанчиным[508 - Епанчин Николай Алексеевич (1857–1941) – генерал от инфантерии (1913), в 1913–1915 гг. командовал 3-м армейским корпусом. По итогам боев в Восточной Пруссии в феврале 1915 г. был смещен с должности и зачислен в резерв.] – грозой для его подчиненных, к[ото] рых он третирует un canalle[509 - Как сволочь (фр.)]! После обеда вместе с корпусным врачом Макаровым поехали в Петрикашен[510 - Петрикачен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Пригородное в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).] версты за 3 к востоку для осмотра поместившегося в отдельном фольварке одного лазарета 73-й дивизии. Из Петрикашена я уже один покатил на Эйдкунен[511 - Эйдткунен – приграничный поселок и железнодорожная станция в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Чернышевское в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).] в Кибарты, где наметил осмотреть 311-й полев[ой] госпиталь. Картина разрушения здесь еще, кажется, ужаснее. По пути в тыл дружно все возят и возят сено, к[ото] рого теперь на занятой нами немецкой земле масса, да и самого наилучшего – клеверного.

Остановился на ночевку в госпитале, удобно разместившемся в бывшем таможенном здании. Эйдткунен с одной стороны и Кибарты-Вержболово с другой: какая резкая разница в стиле благоустройства! То – немецкое, а это – русское! Там – культура, а здесь – дикость! В отведенной мне комнате уже и печь не та, а чисто русская, resp. плохо греющая. И комната холодная – неуютная.

Поужинал в дружной и хорошей компании госпитальных врачей, сестер. Много говорят о весьма полезной деятельности в районе 22-го корпуса сестры Беккаревич, заведующей питательными пунктами. Разговорились о всевозможных курьезах на войне: как топили печи немецкими роялями, как солдаты ходят в женских кальсонах и ночных кофточках[512 - Как в немецких городах солдаты, разрушая пивные заведения, ходили буквально по колена в озерах разлитого спирта и всяких вин (Примеч. автора).], и пр., и пр. В Эйдткунене на пивном заводе сохранилась еще на пивном заводе надпись золотыми буквами: «Сит Део»[513 - Видимо, Sit Deus /Бог есть!/ (лат.)]!

22 декабря. Целую ночь и по сие время бушует свирепый ветер. Докончил осмотр 311-го полев[ого] госпиталя и посетил еще второй лазарет 56-й дивизии, а также французский подвижной лазарет, во главе к[ото] рого стоит старший врач Керзон[514 - Имеется в виду Крессон Фортунат Евстафьевич (1874–1945) – хирург и общественный деятель, директор Французской больницы в Санкт-Петербурге в 1905–1916 гг.], бывший когда-то учеником, к[ото] рого репетировал мой Николай в бытность студентом.

Рейнбот награжден Св. Влад[имиром] 3-й степени с мечами!! В Петербурге до сих пор заседает комиссия, придумывающая, как переименовать на русский язык Кронштадт!! Боже мой, какая у нас пошехонщина! Во всех наших реформах только и видны одни механические меры, и так ничтожны меры органического характера: устранить, пресечь, не допустить… и только; создать же такую почву, ч[то] б[ы] ни в устранении, ни в пресечении не было никакой необходимости, или последнее совершалось бы само собой – этого творить мы не можем, не мы, пожалуй, а наши руководители-опекуны, в руках коих судьбы нашего несчастного народа. Погляжу я и теперь что и как делается непосредственно вокруг механики, механики и механики, насильственная еще механика. Нет ли в этой политике перегружения и задушения масс одной бессмысленной механикой[515 - Взять хотя бы уйму бюрократической писанины! (Примеч. автора)] какого-ниб[удь] гениального (конечно, в личных лишь для себя расчетах!) плана со стороны пасущих нас «добрых» пастырей?! Пусть-де овечки что-н[и] б[удь] да делают и получше от этого утомляются, ч[то] б[ы] не было им досуга для разных мечтаний, всякого рефлектирования…

Из Кибартов выехал около 1 часу дня и, не останавливаясь нигде, прикатил в Марграбово уже в 4? часа пополудни. На расстоянии к[аких]-либо 120–125 верст – разные времена года: там – поздняя осень, здесь – малоснежная хотя, но уже зима.

Получил, наконец, письмо от Рубцова из Главн[ого] в[оенно]-с[анитарного] управления малоутешительного содержания, также и открытку от брата Сергея.

Зашел вечером в штаб. Все более и более чувствую, что создается в нем для меня тягостная атмосфера: я – corpus alienum[516 - Инородное тело (лат.)], я – quantitе negligeable[517 - Ничтожная величина (фр.)], медико-санитарная часть в армии представительствуется ни больше [и] не меньше как полковником из полицмейстеров, считаются в специальном для меня деле не со мной, а с этим ставленником-помпадуром, так как я официально лишен права иметь непосредственный доклада не только у командующего армией, но даже у начальника штаба; все мои советы, заявления, проекты доходят до командующего лишь в преломлении угла зрения и с усмотрения сего проходимца. Я в плену, и чувствую, что не служу родине, а являюсь лишь незаметной величиной, из которой наши озорники желали бы сделать для себя одну только безличную чернорабочую машину, которая своими шестернями вертелась бы не иначе, как в согласии с колесами их ржавого механизма, требующего не служения делу, а личного угодничества начальству. О, как хотелось бы мне бросить сочный плевок в морду всей этой сволочной камарилье наших российских самодержцев и уйти из этого мрачного омута. Подать в отставку? Не пустят в военное время. Приедет Сережа – поговорю с ним и решу. Ведь могут же наши озорники-революционеры так ожесточить даже самых благомыслящих и преданных родине людей, что и победе нашей над внешним врагом они не будут радоваться в уверенности, что чем хуже было бы, пожалуй – и тем лучше…

23 декабря. «Буря мглою небо кроет…» Метель и большой выпад снега. – 5°R[518 - – 6,2 °C.]. Душа моя изнывает и физически недужится. Дальние автомобильн[ые] экскурсии меня сильно разбивают. За вихры себя тащу, ч[то] б[ы] принудить хоть несколько строк вписать в свою «оранжевую» книгу.

С большой отрадой прочитал отклик Московского торгово-промышленного союза на призыв официального органа министерства к творческой работе россиян. Вот золотые слова председателя союза кн[язя] Щербатова[519 - Щербатов Александр Григорьевич (1850–1915) – князь, общественный деятель, в 1914–1915 гг. был председателем организационного комитета Союза торговли и промышленности.], открывшего заседание: «…С немцами надо бороться их же оружием. Где собрались 3 немца, там они организуют ферейн… Действовать кулаком против экономического влияния немцев бесполезно: необходимо их организованности противопоставить свою. В Германии правительственная, общественная и личная деятельность на всех поприщах сливается воедино. У нас – всюду разлад… В допущении засилья немцев виноваты – наше невежество, нищета, бездорожье, неорганизованность. И лучшее средство борьбы – подъем народного просвещения, удешевление народной жизни и облегчение условий личной и общественной самодеятельности». Услышьте же, наши консулы, эти простые мудрые слова, вразумитесь ими и окажитесь истинными патриотами своего отечества!!

В штабе сообщили, что имеется сообщение от Верховного главнокоманд[ующ] его, будто на Кавказском фронте под Сарокамышем[520 - Сарыкамыш – город на северо-востоке Турции.] нами взят в плен 9-й турецкий корпус[521 - 10-й же разбит. (Примеч. автора)]. Благодарение Господу Богу, если это – правда! Но… но… не очередная ли это утка?!

Прилагаю при сем пересланное мне из Москвы письмо жены врача Галунского[522 - В фондах НИОР РГБ не обнаружено.], иллюстрирующее, до какой степени забитости и угнетения дошли наши несчастные военные врачи, что приходят в телячий восторг даже от просто человеческого отношения к ним, в необходимости оказательства к[ото] рого им я уже давно обрел хоть не к[ото] рое оправдание моего здесь существования, ч[то] б[ы] хот немного смягчить и нейтрализовать претерпеваемые обиды от хамски-грубого обращения с нами начальствующих держиморд, так оскорбительно[го] для человеч[еского] достоинства понимающих прерогативы своей власти, долженствующей стоять на страже закона, а не на удовлетворении их садического отношения к их подчиненным. Неужели совершающееся теперь массовое пролитие крови и умирание от нищеты и голода – все это служит и будет еще служить лишь ради возвеличения нашего всероссийского полицейского кулака?! Возмутительно смотреть, как предержащие наши власти относятся к врачам военно-лечебных заведений и краснокрестским. Причина этого и вытекающие из сего выводы относительно организации санитарной части на войне…

24 декабря. – 5°R[523 - – 6,2 °C.]. «Вижу, всю мою дорожку ранним снегом замело». К озеру теперь не пройдешь. Прекрасный санный путь. Утром доставлено было с нарочным из Сувалок коллективное поздравление меня врачами 339-го полев[ого] госпиталя с праздником. «Позвольте, – пишут коллеги, – засвидетельствовать Вам наше глубочайшее уважение и преклонение перед Вами как начальником – врачом в лучшем смысле этого слова…» В сочувственном отношении ко мне товарищей по оружию я нахожу для себя большое утешение.

Вечером сходил к всенощной в лютеранскую церковь Св. Марка, где отправлялось православное богослужение нашим священником. Чувствуется влияние наступающих светлых праздников Рождества Христова и сугубая грусть, что находишься вдали от родины, разлученный с своими близкими[524 - Сердце в будущем живет – настоящее уныло… (прим. автора)].

После всенощной приглашен был на елку в Елизаветинский Красный Крест; в компании сестер и врачей непринужденно провели время по-семейному; с нами же был и особоуполномоченный князь Куракин. Уже перевалило за полночь, когда стали расходиться по домам; слышалась как будто артиллерийская канонада со стороны Летцена; кое-где в жильях горели еще огоньки и слышалось пение: это публика наша из стана воинов по группам встречала у себя праздник…

25 декабря. – 5°R[525 - – 6,2 °C.]. Дивный зимний пейзаж. 8 часов утра – идеальная вокруг тишина. Через озеро высоко, шумно рассекая воздух крыльями, пролетело, покрякивая, несколько крупных стай уток. И опять – благостная тишина; время от времени глухо слышится как будто пальба в стороне Летцена. На улицах развешаны национальные русские флаги. Что день грядущий нам готовит? Озера подмерзли; будет ли нам это на руку, или немцам? Судя, конечно, по тому, кто будет наступать – тому и будет выгодно.

Под Варшавой, говорят, идут упорные бои. Все мне сдается, что не удержать нам этой жемчужины польского края!.. Наши военные все рассчитывают на дух «серого», но… но… надо же ведь считаться и с техникой, и материальной частью противника, к[ото] рый в последнем отношении несомненно сильнее нас, да – думается мне – и по степени горения духа уж, во всяком случае, не уступит нам.

Сиротливо праздник Рождества проводят, очевидно, и в России, где нет семьи, где бы не отсутствовал теперь или отец, или сын, или брат, ушедшие на войну. Около 10 час[ов] утра раздался благовест, а затем и перезвон на колокольне Св. Марка. Молебствие и парад.

В минувшую ночь немцы произвели атаку на 55-ю дивизию. Последовало распоряжение Верховного главнокоманд[ующ] его, ч[то] б[ы] офицерские чины, эвакуированные по болезни в Россию, увольнялись совсем от службы, если не выздоровеют через 1? месяца. Результаты благодетельные этого распоряжения немедленно же сказались: началось быстрое массовое возвращение наших «витязей»!!

В штабе с отъездом Одишелидзе и вступлением в его должность фон Будберга на врачей и медицинский персонал началось методическое гонение – нет пакости, к[ото] рую бы не записали на приход по их адресу наши вояки. За столом без обращения ко мне Сиверсом и упомянутым фоном ведутся тенденциозные разговоры о грабительстве санитаров, и в pendant к этому – чуть ли не о наклонностях к нему же врачей… Приветствия и собеседования удостаиваются этими дискреционными властителями последние прапорщики, я же – остаюсь часто совсем незамеченным, и со мной у них нет желания и двух слов перемолвить; информатором их по санитарной части является полицмейстер-полковник, но никак не я; меня умышленно игнорируют[526 - К жидам и врачам у военных к[акая]-то органическая ненависть… (Примеч. автора)]… Положение мое до чрезвычайности обидное. Хоть бы сотую долю сии «князи людские» уделили мне того внимания и любезности, коими пользуются всякие шеншины (полковник – заведующий отделением Гвардейск[ого] Экономич[еского] общества здесь в Марграбове – уверял, что ему даже дадут к[акой]-н[и] б[удь] орден с мечами!) и наезжающие как военные, так и гражданские лица. Не знаю, как и реагировать мне внешним образом на возмутительное поведение временщиков. Может быть, брошу совсем ходить на общие обед и ужин в квартирмейстерскую. Вообще мне – как инородному телу – здесь не место. Жду приезда Сережи, ч[то] б[ы] по совместном обсуждении принять то или другое решение к ликвидации провокационных по отнош[ению] ко мне актов. Не желал бы я быть в плену у немцев, этих «варваров ХХ века», но, право, не слаще быть в плену и у этих временщиков. Штаб нашей армии по части деликатности еще хороший, а что представляют другие штабы по бесцеремонному отношению с медициной[527 - Распаляет временщиков, между прочим, и моя, очевидно, не гнущаяся перед ними, не лакействующая фигура! Не ошибаются они, если чувствуют в этой фигуре существо, презренно смотрящее на них сверху вниз… (Примеч. автора)]?! Верна мысль, что при понимании человеком своего несчастья, трагичности своего существования, он делается религиозным, и война, как высший трагизм жизни, является, таким образом, отличной учительницей религии, – религии, по существу своему, как ощущения относительности своего бытия, его зависимости и связи с чем-то выше его стоящим…

Сегодня хитрый японец «Николай Иванович» в разговоре со мной, любуясь моими орденами с мечами и воздавая им должную оценку, выразил удивление, как это так вышло, что я с этими отличиями и в генеральском чине состою помощником у полковника, не имеющего притом никаких крупных орденов?! Но… «Россию умом не понять, и в ней имеется особая стать…»

26 декабря. – 2°R[528 - – 2,5 °C.]. На дворе зги не видно. Снежная метель; циклон и в душе моей, полной злобы и мщения за человеческую пошлость, подлость и глупость. Среди дня задождило, а к вечеру поднялся сильный ветер.

В газетах пишут, что в покоях митрополита Владимира[529 - Владимир /Богоявленский/ (1848–1918) – митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский в 1912–1915 гг.] заседало многолюдное собрание столичного духовенства с участием профессоров Духовной академии по вопросу о необходимости отмены обычая устройства елок, и только потому, что этот обычай перешел к нам от немцев! Германское происхождение елки служит, так[им] образом, серьезным основанием для отмены давно установившегося обычая, практикуемого ведь специально для детей и доставляющего им так много радостей и удовольствия! Что руководило в данном случае нашими иерархами: низкое ли и лицемерное держание носа по ветру, или же безбрежный идиотизм? Подумали ли наши первосвященники, что они, ставя в таких вопросах точки над «i», лишь подчеркивают лишние плюсы, которые дали нам немцы?! Противно даже читать!

Говорят, что у фон Бринкена[530 - Фон ден Бринкен Александр-Павел Фридрихович (1859–1917) – барон, генерал-лейтенант (1908), в 1912–1917 гг. командовал 22-м армейским корпусом.], командира 22-го корпуса, имеется брат, тоже генерал, который сражается против нас в германских войсках. У фон Будберга же вся семья говорит лишь по-немецки! И все эти фоны верховодят нами, «русскими свиньями»!! А все эти стоящие у трона фредериксы? Вот в отношении кого надо принимать меры эмансипации от германского засилья, а не против детских радостей на елках!! Интересно бы знать, где теперь сукин сын Ренненкампф?

Прислал Сергей телеграмму, что выехал на Сувалки, не дождавшись письма моего. И сделал очень плохо.

27 декабря. 0°R[531 - 0 °C.]. Сильный ветер. Навалило сугробы снега. При штабе сегодня заседание Георгиевской думы; понаехало до 21 ее члена. За обедом при наблюдении за Гернгроссом, фон Бринкеном и фон Будбергом невольно рисовалось их огромное сходство: первого – со старым облезлым блудливым котом, второго – с зайцем, а третьего – с гиеной. Представитель учительского отряда Фальборк (Боже мой, как много все немецких фамилий!) с нахальной и беззастенчивой слащавостью все время терся среди явно игнорировавшего его генералитета. Пошли, Господи, ч[то] б[ы] разбуженная войной общественность и самодеятельность среди нас, россиян, пустила бы глубокие корни и по окончании ее в мирную их жизнь, поосвободившись от всех пут и препон полицейского гнета. Пусть хоть военная гроза вырвет для народа право на культурную, свободную его жизнь, – [народа], доказавшего в эти тяжелые дни и свою к тому способность, и энергию.

С Варшавского фронта утешительных сведений не имеется. Проклятие нашим воеводам, если они отдадут немцам Варшаву!

28 декабря. 0°R[532 - 0 °C.]. Погода хорошая, подпадает снежок. Мучительно мечтается о тихом пристанище. Прислал телеграмму Сережа с уведомлением, что предполагает сегодня быть в Сувалках к вечеру. Поеду встречать его. Нервы так расшатались, что обнаруживают извращенную реакцию: в ожидании радостной встречи испытываю смертельную грусть.

По нашему и Варшавскому фронту водворилось «шипкинское спокойствие». В тишине этой назревает что-то решающее. Количественный состав войск, совершенство их вооружения, личная храбрость сражающихся, стойкость и выносливость их (крепость нервов), а также искусство маневрирования со стороны высшего командного состава – вот комплекс элементов победы, к[ото] рый судьба кидает на чашку весов, неведомо – в пользу ли нашу, в пользу ли швабо-тевтонов. Тевтоны ни по одному из элементов, во всяком случае, я думаю, нам не уступают, а по не к[ото] рым из них даже и превосходят нас. По логике вещей, при дуэлировании лишь нашем с тевтонами все шансы боевого успеха должны бы были быть на стороне последних. Но поможет нам, вероятно, то, что мы не одни.

Есть такие типичные лица у «господ людей», к[ото] рые ужасно походят на физиономии к[аких]-л[ибо] зверей или птиц. Сегодня за обедом сидел барон Каульбарс: до поразительности он показался мне схожим с старым коршуном-стервятником!

До такой степени нас заела писанина, живущая в большой вражде со здравым смыслом, что, напр[имер], сувалкский губернатор посылает чуть ли не в сто слов телеграмму в штаб армии, спрашивая, что ему делать с пленной глухонемой немкой, или под Тильзитом нашлись предприимчивые люди, к[ото] рые стали продавать немцам фураж, вывозя его к ним из занятых нами районов, где хранятся большие его запасы; так нашелся же жандармский чин, к[ото] рый возбудил сложную переписку с целью ему выяснить, можно ли позволять означенную спекуляцию?! По поводу сей казуистики и вообще бюрократии, а также и рассказанных еще случаев обычного нашего российского мошенничества, много смеялись за столом фон Будберг и барон Каульбарс, но в смехе их не чувствовалось слезы истинно русских людей, а просачивалось какое-то презрительно-надменное отношение к «этим русским свиньям»!!

Все озеро сегодня было усеяно стаями уток; для охотников создавался большой соблазн, но стрелять было нельзя.

29 декабря. Еще не было и 7 часов утра, как я в автомобиле помчался за Сережей в Сувалки; вернулся с ним около 11 утра. Погода хорошая. 0°R[533 - 0 °C.]. Обедать не ходил в общее собрание, а обедал с Сережей у себя дома. Сознание мое от переутомления притупилось, отношение ко всему у меня какое-то безразличное; психиатр поставил бы по мне диагностику: «резиньяция».

Приехали и были приняты в штабе человек 12 представителей Союза российских городов, к[ото] рые привезли 11 вагонов всяких вещей для армии; люди преимущественно из зеленой молодежи, одушевленной фанатизмом добра.

30 декабря. – 3°R[534 - – 3,75 °C.]. Прекрасная погода. Второй день в симбиозе с Сережей. Прошлись с ним по стогнам Марграбова.

Неожиданная новость: наш начальник санитарного отдела полковник Завитневич с своей должности слетает, так как на его место возжелал провести своего ставленника наш всесильный фон Будберг, забравший в руки самого Сиверса. Так изменчива в плохую сторону бывает судьба даже человека, к[ото] рый только об одном и старался, ч[то] б[ы] угодить начальству[535 - По произволу и лицеприятию был вознесен начальством, по капризу его волевых импульсов был и низвергнут. (Примеч. автора)].

Получил сведения, что наряду с «минеральной» целебной водой «Кувака»[536 - В рукописи ошибочно «Квака».] Воейкова очень ходко расходится и особый портвейн из имения великого князя Николая Николаев[ич] а.

Барон фон Будберг захлебывается от удовольствия, что вышел высочайший приказ относительно всех эвакуированных с театра войны офицерских чинов, предписывающий, если не выздоровеют они в течение полутора месяцев, отчислять их от занимаемых должностей, а затем по обстоятельствам дела представл[ять] и к увольнению от службы (телеграмма штаба главнок[омандующ] его фронта 24 декабря № 4317). Без мер репрессии нельзя обойтись и в отношении наших «витязей»!

31 декабря. + 1°R[537 - +1,25 °C.]. Мгла и туман. Некстати совсем свалилась на меня вдруг масса канцелярского дела за отъездом нашего полковника, отправившегося с разрешения начальства в течение двухнедельного срока отыскать себе новое место службы. На место его фон Будберг прочит – как передавал мне дежурный генерал – к[ого]-то из полковых командиров, бывшего под судом и затем оправданного (помилованного?).

В штабе настроение верхов приподнято-неунывающее; представители Союза российских городов еще не разъехались. С одним из них обсуждали мы вопрос о желательности установлен[ия] для защиты России от проникновен[ия] в нее всяких зараз из армии – массовой дезинфекц[ии] по японскому способу, к[ото] рую Союз готов устроить, как уже это он сделал на Юго-Западном фронте…

С Сережей побродили по городу. Вечером были во всенощной, а Новый год встречали с ним в 495-м пол[евом] госпитале и Елизав[етинской] общине Красного Креста. В последнем учреждении организов[ано] было целое кабаре. Прилагаю печатную программу «художественного вечера»[538 - При публикации пропущена.]. Домой вернулись около 4 часов утра, довольные, удовлетворенные.




1915





Январь


1 января. Прегустой туман. +1°R[539 - +1,25 °C.]. Чувствование праздника. Относительный отдых. Приказ главнокомандующего, объявляющий нижним чинам, что семьи сдавшихся из них в плен не ранеными будут лишены казенного пайка.

Сегодня имел кислый разговор с командующим по поводу недостатков, найденных им в госпитале в 397-м госпит[але] в Ковалене, куда завтра отправляюсь с Сережей.

2 января. – 3°R[540 - – 3,75 °C.]; метелица. Поехали с Сережей в Ковален, откуда к обеду возвратились. Приезжал сегодня в штаб Рузский. Побуждает всех командующих переходить в наступление, а им совсем не до того: только бы самих Господь уберег от наступления противника; недостаток в людях и в боевых средствах.

После полудня – мокропогодица[541 - Угрожающие в санит[арном] отношении факторы – большая загрязненность корпусных и тылов[ых] районов; во многих местах с оседанием почвы из земли вылезают покойники! (Примеч. автора)].

3 января. +2°R[542 - +2,5 °C.]. Прекрасная погода, позволившая Сереже заняться фотографически[ми] снимками.

Мы «накануне великих событий». Думаем наступать! «Да, хорошо наступать, – говорят наши штабные генералы, – когда тебя подталкивают да подпирают!» Дело пахнет, значит, исполнением очередного № исходящего журнала! Стукнемся лбом – и опять стойка. Вот Плеве с 5-й армией стал наступать и уложил до 60 % людей! Паршивые команды прибывают на пополнение с такими бойцами, к[ото] рые учились всего-навсего недели лишь 2–3!

Масса всякой телеграфной и письменной работы. Вечером с санит[арным] поездом приехал «Резвой»; выезжал встречать. Сверх ожидания был со мной необычайно вежлив и любезен.

Вчера под Лыком было брошено с немецкого аэроплана 3 бомбы. Марграбово пока Господь хранит от вражеских злонамерений.

С Сережей обмениваемся мыслями по текущим вопросам; радуюсь, что он не такой пессимист, как я, и о вождях наших куда как лучшего мнения, чем я!

4 января. +2°R[543 - +2,5 °C.]. Погода «великопостная», располагающая к острому чувствованию своей родины… «В боренье силы напрягаю…» Заботы, беспокойство, сознание ответственности за санитарную часть в армии иссушают мою душу, опустошают мои внутренности до утери способности обычной для меня идеалистической настроенности, доводят до столь угнетенного состояния, что постоянно чувствуешь себя в чем-то виноватым.

В штабе циркулируют слухи о предстоящем переводе Сиверса на Млавский фронт, недовольны им сверху за то, что он все стоит и не наступает. В обращение пущено новое слово: «марграбировать»…

5 января. 0°R[544 - 0 °C.]. Погода ясная и прекрасная. Голубое небо, яркое солнышко заслоняются так навязчиво врывающимся в мой внутренний мир заботами и тревогами за санитарное благополучие сотен тысяч бойцов; прегрустное и безотрадное сознание, что все усилия сводятся к борьбе с ветряными мельницами.

Приехал из Петрограда Караффа-Корбут, привез сенсационную весть: Белорецкий эвакуировался, и начальником санитар[ной] части Юго-Западного фронта назначается некий прославленный по хищениям и судимый по ним Ухач-Огорович[545 - Ухач-Огорович Николай Александрович (1860–?) – генерал-майор (1904), во время службы по интендантскому ведомству в 1-й Маньчжурской армии в годы русско-японской войны совершал многочисленные крупные хищения, за которые в 1912 г. был предано военному суду и приговорен к разжалованию, ссылке на 3 года в арестантские роты и штрафу в 157 тыс. рублей.]! Мало того: во вспомогательные органы по управлению к Рейнботу будто бы назначается д-р Губерт[546 - Губерт Владислав Осипович (1862–1941) – приват-доцент Императорской Военно-медицинской академии, председатель Петроградской санитарной комиссии, общественный деятель.], тоже известный по мошенничеству к[а] к председатель санитарной комиссии в Петербурге. Что это – действительность или сплошной кошмар? На место нашего полковника Завитневича назначается бывший командир полка (Анастасьев?), за что-то бывший под судом… Очевидна тенденция: военно-санитарную часть возглавлять бывшими арестантами или кандидатами на них.

К нам в санитарный отдел прибыл на должность секретаря некто Васютинский, протеже фон Будберга, до войны служивший во Владивостоке в какой-то немецкой фирме, у к[ото] рой кредитовался наш барон. Теперь передают, что глава этой фирмы – немец – за шпионаж казнен… Какой процент из нашей правящей клики можно было бы отнести в категорию изменников и предателей России?!

6 января. – 4°R[547 - – 5 °C.]. Погода превосходная. «Во Иордане крещаюшеся Тебе, Господи…» Побывали с Сережей в церкви Св. Марка.

За обедом сообщил, что начальн[иком] санит[арной] части Юго-Запад[ного] фронта будет назначен Ухач-Огорович. Фон Будберг не удивился возможности этого, пояснивши, что, очевидно, этот арестант дал порядочную взятку кому-либо из клики верховного начальника санит[арно]-эвакуац[ионной] части принца Ольденбургского[548 - Ольденбургский Александр Петрович (1844–1932) – принц, генерал от инфантерии (1895), член Государственного совета (1896), сенатор (1914), в 1914–1917 гг. занимал должность верховного начальника санитарной и эвакуационной части.], добавивши, что наше санитарн[ое] ведомство на войне является своего рода к[акой]-то сушилкой для субъектов с подмоченной репутацией!! Да одно ли, пожалуй, лишь санитарн[ое] ведом[ств]о?!

Завтра хочу свозить Сережу поближе к «ужасам и безумию войны», как кто-то водил по аду Вергилия…

7 января. – 5°R[549 - – 6,2 °C.]. Покатили в автомобиле с Сережей на Видминен; здесь мне, кстати, нужно было запломбировать зуб в имеющемся кабинете при лазарете 64-й див[изии].

Вчера в городе брошено было с аэроплана несколько бомб; видели сегодня с Сережей следы их действия. Со стороны Летцена – вялая редкая артиллерийск[ая] стрельба.

В штабе у нас настроение суетливо-озабоченное; фон Будберг чуть не кусается; к представителям Красн[ого] Креста наши военачальники любезны и обходительны, к представител[ям] же военн[о]-санитарн[ого] ведомства – хамски небрежны и невнимательны.

К вечеру чувствовал себя чрезвычайно разбитым, неспособным совершенно что-либо осмысливать.

8 января. – 8°R[550 - – 10 °C.]. Погода благостная. В штабе замечается больше и больше шевеления. Съезжаются всякие генералы для совещания. Кажется, собираемся наступать! Ночью уезжает Сережа восвояси, и я остаюсь опять один.

9 января. – 4°R[551 - – 5 °C.]. Метелица и сильный ветер. Утром выехал в Видминен, автомобиль еле-еле местами двигался – в снегу то и дел буксовал. В предвидении холеры и др. эпидемических заболеваний наши высшие военачальники только теперь забили тревогу, и уже сейчас заметна тенденция всю вину за могущие быть санитарные бедствия свалить на врачей[552 - Обычный прием нашей бюрократии – во всяком неблагополучии внезапно случившемся искать непременно виновника!! (Примеч. автора)]; командующий категорически сказал, что врачи ради санитарии не должны бояться ссориться с начальством.

Под туманным покровом наступившего относительного спокойствия, при выжидательно-наблюдательном положении враждующих сторон зреют для разрешения какие-то крупные стратегические планы, и кризис, по-видимому, недалек, а теперь пока интересы для непосвященных поневоле сосредотачиваются лишь на мелких деталях боевого значения. Наша армия все более и более ослабляется: из состава ее выделяется 22-й армейск[ий] корпус. Усиление войск продолжает идти на Варшаву.

Сегодня познакомился с нек[ото] рыми представител[ями] города Петрограда, приехавшими с разными вещами для солдат; из представителей имеют[ся] профессора геологии, ботаники, минералогии и пр., хорошо знающие моего Сережу и Николая[553 - Имеются в виду С.П. и Н. П. Кравковы.], коим я поручил кланяться[554 - Восхитительное зрелище великого сближения народных и государств[енных] сил вокруг того, что составляет благо России!! (Примеч. автора)].

Приехал новый полковник на должность начальника санитарного отдела – Евстафьев[555 - Евстафьев Вячеслав Павлович (1865–1937) – полковник (1910), в 1912–1914 гг. командовал 110-м Камским пехотным полком. В 1915–1917 гг. занимал должность начальника санитарного отдела штаба 10-й армии. Впоследствии – участник Белого движения на юге России. Умер в эмиграции в Загребе (Югославия).]; впечатление после полицейской рожи [сво] его предшественника произвел благоприятное.

10 января. – 3°R[556 - – 3,75 °C.]. Снежно и ветрено. Наезжают время от времени к нам представители организаций родившейся в пороховом дыму мировой войны общественности в виде деятельности городских и земских организаций, направленной на обслуживание всевозможных нужд и потребностей армии, [которая] еще более была бы уместна при нормальных мирных условиях. Но можно ли ожидать существенного обновления нашей внутренней государств[енной] жизни после благополучного исхода для нас кампании? Не укрепится ли еще более режим ежовых рукавиц и бараньего рога?! Окружающая действительность повергает меня в безысходную грусть, хочется уйти и поглубже замкнуться в себе.

11 января. – 2°R[557 - – 2,5 °C.]. Хорошая, тихая погода; санный путь. Совершаем усиленную эвакуацию из госпиталей и лазарет[ов] больных и раненых; ожидается со дня на день большая бойня. Командующ[ий] не выносит, когда видит за столом меня вдвоем с полковником: так, бедняга, изнервничал, что требует, ч[то] б[ы] и мы поочередно непременно были в разъезде.

Из лесов неожиданно повылезла масса скрывавшихся там немцев, голодных, оборванных, с ребятишками, тянущихся к местам войсковых стоянок, где их солдатики наши из последнего и поят, и кормят, и даже одевают.

12 января. – 3°R[558 - – 3,75 °C.]. Погода ровная, прекрасная. Попытка к наступлению нашему на правом фланге идет, очевидно, не особенно-то важно; немцы успели здорово укрепиться; пока известно, что у нас до 250 чел[овек] убитых. Продолжают прибывать молодые солдаты, к[ото] рые еще ни разу не стреляли! Спросил, почему? Покойно ответили мне, что, вероятно, за отсутствием ружей!

После «старшего околоточного» теперешний наш начальник отдела полковник Евстафьев произвел на нас самое благоприятное впечатление.

С жадным восторгом прочитываю в газетах попадающиеся иногда в них святые для меня слова «Рязань», «Рязань»… Когда-то для меня взойдет солнце радости, и я вернусь к мирным условиям жизни, в мою родную колыбель – сокровищницу моих самых святых воспоминаний?

13 января. – 2°R[559 - – 2,5 °C.]. Лунная ночь, полусолнечный день. Погода масленичная. На правом фланге у нас дела идут туго[560 - Лишь «успешно продвигаемся». (Примеч. автора)]; ухлопанных много, точных же цифр о них пока не имеем.

Наш бывший начальник санитарного отдела полковник Завитневич отыскал-таки себе место: его назначили командиром нестроевой роты при штабе Верховного главнокоманд[ующ] его. Sic transit[561 - Так проходит [мирская слава…] (лат.)]!..

Приехала ко мне в полдень Риточка Селиванова, состоящая теперь сестрой милосердия в одном из эвакуацион[ных] госпиталей в Граеве. Своей молодой бодростью внесла луч света в мою тусклую жизнь…

14 января. – 6°R[562 - – 7,5 °C.]. Тихо, благостно в природе. На правом фланге – ничего, видимо, утешительного, в противном случае уже трубили бы в трубы иерихонские… Некоординирнованность, импульсивность, вернее – конвульсивность в действиях наших военачальников, думается мне, проявили себя и здесь.

22-й финляндский корпус, оказывается, уходит из нашей армии во Львов.

В газетах прочитал, что в Богословском монастыре у нас в Рязанск[ой] губ[ернии] скончался архимандрит Виталий[563 - Виталий /Виноградов/ (ок. 1821–1914) – архимандрит (1870), в 1865–1914 гг. был настоятелем Свято-Иоанно-Богословского монастыря под Рязанью.] 103 лет от роду, пользовавшийся большой популярностью чуть ли не по всему Поволжью и мне лично знакомый. Мучительно жаль видеть, как со сцены житейской сходят антики, пользующиеся моим молитвенным к ним благоговением…

15 января. – 5°R[564 - – 6,2 °C.]. Продолжает стоять превосходная погода. Сейчас пью утренний чай и собираюсь ехать ненадолго в Чихен[565 - Чиccен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Чисы в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).], где стоит 315-й госпиталь. Великолепное здание его; дивная дорога и окружающая природа. Область Мазурских озер – область морен; великая масса валунов использована немцами на шоссе и каменные стройки. Передают, что в районе Пилькалена[566 - Пилькаллен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Добровольск в Краснознаменском районе Калининградской области (Россия).] наши, перейдя в наступление, с боем оттеснили противника на линию Мальвишкен[567 - Мальвишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Майское в Гусевском районе Калининградской области (Россия).] – Ласденен[568 - Лазденен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Краснознаменск, административный центр Краснознаменского района Калининградской области (Россия).]. Точно убоя подсчитать все еще не удается.

Новый наш полковник – порядочный мужчина, держит себя в отношении врачей с должным решпектом, и, будучи протеже фон Будберга, является полезным для меня буфером, умеряющим и смягчающим всякие на нас кавалерийские набеги со стороны и командующего, и начальника штаба, закоренелых мизантропов по отношению к военным врачам.

Несмотря на массу текущих дел, я остаюсь верен своему истинному призванию, нахожу время заниматься своим излюбленным делом… И под гром пушек способен сказать: «Noli tangere circulos meos[569 - «Не трогай моих чертежей!» (лат.), по преданию – предсмертные слова Архимеда.]» Необычайно я рассеян и беспамятен – до самоотвращения!..

16 января. – 6°R[570 - – 7,5 °C.]. День заметно прибавляется. Встаю по обыкновению рано; предрассветные сумерки еще не рассеялись, как я, напившись чаю, выхожу уже на прогулку; снаружи у дверей меня неизменно поджидает мой верный Немец, заменяющий мне рязанского Полкана.

«Новое время» и в переживаемый серьезный момент никак не может оставить свою пакостническую зоологическую травлю евреев и «жидо-кадетов». Нек[ото] рых членов «курортного съезда» лицемерно и пресмыкательно упрекает в «политиканстве» – в речах «по Кизеветтеру[571 - Кизеветтер Александр Александрович (1866–1933) – историк и публицист, видный деятель партии кадетов.]»!.. Но как же быть? Ведь это истинное несчастье у нас на Руси: о чем бы ни пришлось говорить, что бы ни пришлось организовать – действительно, никак нельзя не затронуть – «от нея же все качества» – наших общих условий! Чего ни коснись в своей творческой деятельности желающий работать честный человек – на каждом шагу он поневоле должен чувствовать железные вокруг себя обручи. Не реформы нам нужны, а целая реформация! Иудушка-Меньшиков[572 - Меньшиков Михаил Осипович (1859–1918) – журналист и общественный деятель, в 1901–1917 гг. – ведущий публицист газеты «Новое время».] восторгается якобы «великолепным превращением», совершившимся с недавно павшим в бою молодым Рыкачевым[573 - Рыкачев Андрей Михайлович (1876–1914) – экономист и публицист, внучатый племянник Ф. М. Достоевского. В 1914 г. добровольцем в звании рядового ушел на фронт, где вскоре и погиб.], что он, «запутавшийся в еврейской паутине радикал, сотрудник жидо-кадетских изданий, вместе с евреями агитировавший в наши революционные годы», взял да пошел в солдаты, мужественно стремился в бой и погиб, «как гибли старые его предки, «почтенные дворяне», за те же народные идеалы»… Какое видит Иудушка здесь «превращение»? Не логичнее ли и не добросовестнее ли здесь усмотреть самое простое последовательное поведение верного сына своей родины? Несомненно, страстно он любил ее, когда был «жидо-кадетом», не менее продолжал ее любить, оставаясь все тем же жидо-кадетом, когда шел и на войну, чтобы «положить живот за други своя»? Может ли здесь быть речь о каком-то «превращении», как бы измене самому себе?! Иудушка слишком умен, ч[то] б[ы] говорить такие глупости, и слишком, очевидно, морально низок, ч[то] б[ы] не высказывать такие гнусности! Продажная душа! Революционеры в меньшиковском лицемерном смысле честно сейчас льют кровь на поле брани, а вот сами меньшиковы-то с гнусной К°, сея рознь и человеконенавистничество между согражданами, играют только в руку нашим внешним врагам.

17 января. – 5°R[574 - – 6,2 °C.]. Погода продолжает стоять райская. На правом нашем фланге наши части в районе Пилькалена – «ничего себе: продвигаются»… Сегодня ожидается особенно энергичный бой.

Верховным главнокоманд[ующ] им воспрещен прием в лазареты и госпиталя всякой корреспонденции от Вольно-экономич[еского] общ[еств] а и библиотечной его комиссии.

Много хлопот мне наделало открытие, что в 315-м пол[евом] госпитале целых три ординатора – все евреи!.. Да еще попавшая туда при благосклонном моем содействии сестра милосердия Кауфман, оказавшаяся там настоящей язвой, интриганкой…

Пишет ко мне мой конюх за разрешением вывозить наравне с русским также и германский навоз из конюшен!..

Получил хорошее письмо от Николая[575 - Имеется в виду Н. П. Кравков.]; пишет, между прочим, что «слышал от многих врачей самые лестные отзывы о твоей деятельности». Подведомственные мне врачи как сговорились, все хвалят меня. За что, в сущности? А, может быть, и есть за что; одна вещь – каков ты сам по себе, другая – каков ты в собственных глазах, и третья вещь – каким ты представляешься для других.

18 января. – 6°R[576 - – 7,5 °C.]. День погожий. В районе лесов к северу от Пилькалена и Гумбинена[577 - Гумбиннен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Гусев, административный центр Гусевского района Калиниградской области (Россия).] продолжаются бои. Физиономии командующего и фон Будберга нерадостные. И тот, и другой нервничают и делают нелепые приказания: сцена у меня с командующим насчет эксперимента с нафталином над вшами[578 - За столом о медицинских вопросах говорил не со мной, а с полковником!! (Примеч. автора)]. Объезжавший передовые части генерал для поручений Огородников[579 - Огородников Федор Евлампиевич (1867–1939) – генерал-майор (1911), с ноября 1914 по март 1915 гг. состоял генералом для поручений при командующем 10-й армией.] привез невеселые вести: солдаты не получают того, что пишется на бумаге, – голодают, человек по 30 из роты не имеют обуви, более половины из роты без сорочек и штанов, многие нуждаются в теплой одежде.

Странный приказ главнокоман[дующего] от 10 января за № 423 касательно противохолерных мер. Бумага все вытерпит! Малому нас научили японцы! В приказах главноком[андующего] сначала предписывались для употребления из могучих противохолерных предупредительных мер (!) прибавка к горячей пище риса, теперь же еще и возможно обильная прибавка к чаю черничного и клюквенного экстракта (!).

Теперь только все внимание наших стратегов обращено на санитарный вопрос… Теперь только стараются они втемяшить в голову начальствующим лицам, что «сохранение здоровья нижн[их] чинов не менее важно, чем успех операции» (sic!).

19 января. – 10°R[580 - – 12,5 °C.]. Погода светлая и тихая. Утром приехала ко мне из Граева Риточка Селиванова, пробывшая до вечернего поезда.

Получая постоянно от своего строевого начальства по адресу подведомств[енных] мне врачей одни лишь кислые замечания и критику, сегодня я не без ехидства, но с искренним возмущением за столом заявил кому ведать надлежит, что г-да офицеры в поездах, на вокзале и в других местах со всеми встречными-поперечными весьма откровенно делятся секретными сведеньями о передвижении и расположении наших частей войск, наводя критику на действия тех или других начальств[ующих] лиц.

Телеграммами предписано всем частям войск озаботиться приобретением против вшей нафталина для засыпки по чайной ложек его каждому солдату за шею в рубашку и за пояс в штаны.

Представление к наградам нас – смертных обставлено такими трудностями в составлении наградных списков, что отбивает всякую даже охоту к получению этих наград. Мои «штаб-офицеры» пользуются моей простотой в обхождении с ними, обращаются ко мне чисто по-гоголевски – грибоедовски с просьбами, ч[то] б[ы] представить их: одного сразу к высшему ордену, минуя постепенство, другого же к ордену с мечами, якобы за действия «под шрапнельным огнем» и «на позициях», коих они никогда и не видали! Я, конечно, любезно обещал (!) оказать им всяческое содействие в осуществлении их вожделений. Боже мой, как мы, россияне, особенно же наша военщина, растлились привычкой к передергиванию карт и ко всякой фальсификации, лишь бы в том была выгода для нашей личной потребы!

20 января. – 3°R[581 - – 3,75 °C.]. Погода великолепная. «В лесах севернее Гумбинена и Пилькалена наши войска, продолжая вести бой, продвигаются местами вперед». Так гласит монотонно изо дня в день сообщение из штаба Верховн[ого] главнок[омандующ] его. В нашем же штабе касательно этого продвижения ничего не говорится ни радостного, ни печального. Сегодня туда ездили командующий с бароном Будбергом и возвратились домой лишь к утру; командующий совсем не выходит к нам. Последнее время у Сиверса facies dolorosa[582 - Страдальческое выражение лица (лат.)]; передают, что его будто бы куда-то переводят. Готовимся к наступлению под Летценом, что должно совершиться на днях. Слава Богу, Сибирская дорога запружена будто бы поездами со снарядами, патронами, ружьями и орудиями, идущими к нам сюда (вероятно – из Америки и Японии?).

Над Лыком летал цеппелин, сбросивший несколько бомб [и] направивший дальнейший свой путь неизвестно куда. Марграбово продолжает быть в этом отношении Богом хранимым. Да неужели немцы не знают о местонахождении нашего штаба?

Дел и суеты масса, что отвлекает меня от любимого моего занятия – самососредоточения и самоковыряния, а также ковыряния всего, что кругом делается. Утомленный за день, сваливаюсь как сноп в постель и сплю так крепко, что и младенцы невинные мне в этом позавидуют. Давно не писал своим, и от них никаких вестей не получал.

21 января. – 3°R[583 - – 3,75 °C.]. Погода райская. В 7 часов утра уже почти светло. Чуется близость весны, оживленно каркают стаи ворон, галок и чирикают воробьи.

С полковником новым дела у нас идут ладно, по-хорошему; верхи не обнаруживают несправедливого наседания на меня; это обстоятельство культивирует во мне готовность пробыть на войне до последнего издыхания. Не манит меня перспектива даже возможности побывать на короткое время у себя дома – повидаться с моими близкими; ужасным представляется мне момент вторичного расставания, не хочу будоражить себя сильными переживаниями, буду себе по инерции тянуть здесь страдную лямку, а там… там что Бог даст.

После полудня начался большой снегопад; дороги замело и сделало их для автомобилей непроездными. Получил из Сувалок от старшего ординатора госпиталя письмо; не будь подписи «д-р Баржанский» отлично оно могло бы быть принято за письмо ко мне какой-ниб[удь] женщины в меня влюбленной! Прилагаю его к[а] к человеческий документ[584 - См. Приложение 5.], лишний раз подтверждающий, что я для своих подведомственных коллег являюсь чем-то выше среднего-обычного; в пору хоть возмечтать о себе!! Как наши врачи не избалованы простым человеческим к ним отношением начальствующих лиц! Афоризм, что «нравственная польза науки заключается в том, что она убивает гордость ума, доводя его путем сомнения до сознания в своем ничтожестве» – применим ко мне в сугубой степени!

22 января. 0°R[585 - 0 °C.]. Тихо, снежно, туманно. В сочувственном отношении нашей прогрессивной печати к назначению министром народного просвещений гр[афа] Игнатьева[586 - Игнатьев Павел Николаевич (1870–1945) – граф, министр народного просвещения в 1915–1916 гг.] просачиваются робкие надежды лучшей части нашего общества на изменения и общего курса нашей внутренней политики. Пошли, Господи!

Если Общеземский и Общегородской союзы, а также и прочие общественные самодеятельные организации принесли и приносят уже доказанную на деле огромную пользу в области помощи больным и раненым на войне, облегчивши труд правительственных учреждений, то после войны потребность в общественной деятельности должна еще больше повыситься для восстановления нормальной жизни страны – для ее обновления. Пора русской общественности вылезти из долговременного ее анабиоза; на нее правящие наши сферы должны опираться не только в боевой обстановке, но и еще более – в сфере мирного внутреннего строительства. И как бы стала велика наша Русь-матушка, если бы наше правительство честно всегда шествовало рука об руку с подлинным народным представительством. Да сгинут с лица земли все эти валяй-марковы, замысловские[587 - Марков 2-й Николай Евгеньевич (1866–1945) – член III и IV Государственной думы (1907–1917), монархист, один из лидеров «Союза русского народа». Замысловский Георгий Георгиевич (1872–1920) – член III и IV Государственной думы (1907–1917), активный участник право-монархического движения, член «Союза русского народа».] и т. п. рептилии[588 - А ответственные круги государства российского да проникнутся сознанием величия переживаемого теперь момента и да поймут, что жить так, как жили мы до войны, нельзя, что Россия достойна лучшего будущего! (Примеч. автора)]!

По сведениям из штаба Верх[овного] главнок[омандующ] его «наши войска в Восточной Пруссии утвердились у г. Гросс-Медунишкен[589 - Гросс-Медунишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Медунишки Велькие в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] на левом берегу Ангерапа».

Поправка: у нас в армии действует перевяз[очно]-питательный отряд не принцессы Ольденбургской, а принцессы Альтенбургской[590 - Имеется в виду Елизавета Маврикиевна (1865–1927) – великая княгиня, супруга великого князя Константина Константиновича, урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская.]!

23 января. – 8°R[591 - – 10 °C.]. Снежная метель. Продолжаются бои за обладание лесами в районе Ласденена. Одиозное отношение к врачам в сферах чувствуется несколько ослабевающим в своей напряженности, уже официально регистрируются «виновники» в антисанитарном состоянии корпусных районов – в лице командиров частей и генерал-майоров…

24 января. – 5°R[592 - – 6,2 °C.]. Снежно, но тихо. «Наши войска в Восточной Пруссии… с боем несколько продвинулись вперед по обоим берегам Шелупы в районе Ласденена». Через несколько часов по получайной ложке! Дай Бог, ч[то] б[ы] этим хоть уравновешивались приносимые жертвы людьми…

Пришло приказание свыше о выселении всех евреев из Сувалкской губернии и вообще с театра военных действий; штабные наши людоеды в восторге от одного представления, как это будут «гнать жидов»!! Преблагодушно в pendant[593 - Вдобавок (фр.)] передают о Гернгроссе, у к[ото] рого-де «рука так и тянется к жидовской морде»!! Боже мой, как я далек от той дикой среды, в к[ото] рой принужден вращаться!

Поступают донесения об ужасах антисанитарии, в которой утопают Граево, Щучин, Сувалки, Августов и проч. наши города. В надежде, очевидно, на докторов, никто палец о палец не считает нужным ударить, ч[то] б[ы] самолично позаботиться о соблюдении хотя бы элементарной вокруг себя чистоты, о чем рассылаются сотни приказов, циркуляров и всякой писанины. Страшно подумать, какие эпидемические беды нас ожидают весной и летом.

25 января. – 5°R[594 - – 6,2 °C.]. Ужасная метель и снежная вьюга; каково-то теперь на позициях!

Получил от Лялечки письмо, датир[ованное] 18/I.

Вечером тревога по санитарному отделу: Иоганисбург подвергся обстрелу неприятеля, ожидаются раненые; приняли меры к наряду поезда из Лыка до Бялы, где устраивается сборный пункт. Никак нельзя было ожидать, что немцы в такую пургу что-либо решат предпринять. Автомобили перестали ходить; поезда жел[езной] дор[оги] сильно запаздывают; заносы снежные до трехаршинной глубины.

26 января. – 3°R[595 - – 3,75 °C.]. Стихло. Пурга к ночи угомонилась. Пришло известие, что немцы поперли на Кольно[596 - Кольно – уездный город Ломжинской губернии, ныне административный центр Кольненского повята Подляского воеводства (Польша).] и Ломжу – известие, как ни странно, явившееся совершенной неожиданностью для наших штабных заправил, обязанных более обращать внимание на свои бы прямые задачи, а не на то, ч[то] б[ы] заниматься маневрированием госпиталей, да охотой на медицинский персонал[597 - А не сражаться лишь с врачами да с… «жидами»! (Примеч. автора)]!.. Нам же, профанам, уже давно бросалась в глаза беззащитность нашего левого фланга, где расположены были невысокого качества три лишь полка 57-й дивизии, да 1-я кавалерийская бригада. Как было не знать нашим воякам повадку немцев совершать обходные движения с флангов, ч[то] б[ы] держать на них самые надежные части в должном количестве?! Действуем мы теперь безо всяких армейских резервов; были таковыми недавно 2-й Кавказский корпус или 5-я стрелков[ая] бригада, к[ото] рые скоро же из нашей армии убирались в другие армии. На правом фланге в районе Пилькален – Ласденен мы только, по-видимому, раздразнили немцев, не сделавши ничего путного. Так смотрят на дело и мои генералы-однокомпанейцы Янов и Жнов[598 - Жнов Александр Иванович (1865–1946) – генерал-майор (1914), с января 1915 по ноябрь 1916 гг. занимал должность дежурного генерала штаба 10-й армии. В 1916–1917 гг. командовал 132-й пехотной дивизией. В 1918 г. служил в армии гетмана Скоропадского, позднее участвовал в Белом движении в составе ВСЮР и Русской армии П. Н. Врангеля. Генерал-лейтенант (1920). Умер в эмиграции в Софии (Болгария).].

На несчастье наше – огромные снежные заносы, задерживающие поезда и препятствующие всякому движению в автомобилях. Поехавший в штаб командир 3-го Сибирск[ого] корпуса застрял в дороге, отправили солдат его откапывать.

За обедом Сиверс и фон Будберг сидели с вытянутыми растерянными физиономиями[599 - Ужасно напоминали своим выражением и мимикой купцов из «Садко»… (Примеч. автора)]; а немцы прут на Кольно не налегке, а с обозами; бьют, очевидно, наверняка; мы все лишь, может быть, только думали переходить в наступление на этом фронте, как подмерзнут болота и озера, немцы же предупредили нас! Фон Будберг слишком, показалось мне, уж делано хорохорится, говорит, что немцы действуют по-свински, и что-де ничего они, кроме плохого для себя, не достигнут, если даже дойдут и до Остроленки.

О, позор и срам! 57-я дивизия бежала; немцы энергично в составе 2 корпусов прут на Лык; Иоганисбург нами оставлен; Видминен готовится к очищению; завтра надо ожидать, что и Лык будет в руках неприятеля. Спешно дал телеграммы, ч[то] б[ы] из Лыка все врачебн[ые] учрежд[ен]ия эвакуировались. Через день-два придется нам убираться и из Марграбова.

Общая растерянность и сумятица. Немцы устраивают нашей армии то же, что и проделали они с армией Ренненкампфа…

Жалобно и неумолимо раздаются гудки телефона. Делаем всякие распоряжения по эвакуации госпиталей и пр., стараясь скрыть истинное положение вещей от окружающих, ч[то] б[ы] не возбудить паники; не зная нависшей над нами катастрофы, мои делопроизводители с помощниками своими покойно себе отбивают писанину на пишущих машинках. Мой полковник, с к[ото] рым я сошелся почти по душам, весьма нервничает; я сохраняю внешне олимпийское спокойствие, но не могу удержаться от слез вследствие остро ощущаемой мной обиды и оскорбления, к[ото] рые терпит наша Россия в лице армии со стороны неприятелей по попустительству наших говнюков – безголовых вождей[600 - Ведь эдак скоро и солдаты не пойдут больше за своими поводырями, как охотничьи собаки будут даже убегать от своих горе-охотников… (Примеч. автора)].

А удивительно либеральными в рассуждениях становятся наши вояки, когда их начинают колотить, как теперь; у них является вдруг здесь прозрение: они начинают говорить о причине всех причин наших неудач – общем распорядке, общем направлении, общем режиме, неслаженности и развинченности нашего госуд[арственного] аппарата… А до этого ходят и держатся настоящими индюками, самодовольно и надменно мня о себе к[а] к об особой высокой породе… К барьеру я теперь бы вас всех вызвал!

На наше несчастье – автомобили не могут ходить за глубокими снежными заносами; поезда – также. Отложу уж до завтра укладку вещей; куда придется отходить?

2? часа ночи. Обидно и стыдно мне перед Европой, что так умно нас колошматят немцы.

27 января. – 8°R[601 - – 10 °C.]. Ночь провел тревожно. Как будто бы меня публично кто-н[и] б[удь] отхлестал по щекам. Такое самочувствие. Теперь я понимаю, как и от чего возникают революции. Долой наш правящий класс, да подчинится представителям народным наша административн[ая] машина, вся в настоящее время проржавевшая!..

На редкость сегодня чудесная солнечная погода. 3-й армейский корпус Епанчина (правый фланг армии) также отступил; это положивши только перед тем на «успешное продвижение вперед» до 2? – 3 тысяч людей! Немцы остановились у Бялы, сделавши переход в 45 верст, где, очевидно, устроили себе дневку; завтра ожидается бой под Лыком; в Иоганисбурге – Вильгельм. 57-ю дивизию, так постыдно бежавшую, ожидает, вероятно, участь 54-й дивизии, расформированной после такого же бегства.

Ни на обед, ни на ужин наши горе-стратеги в общую столовую не показывались; хотелось бы думать, что они поджали хвосты и им стыдно на глаза показаться. Сукины они дети[602 - Растлители солдатских душ! (Примеч. автора)]!! Не сообразили того, что так ясным представлялось всякому младенцу! Не защитили своих флангов, все думали, что немцы пойдут прямо в лоб; ничему-то наши самомнящие говенники не научились. Нет ли в переживаемой катастрофе предательства и измены со стороны разных фон будбергов и К°?! Уж очень просто прорвались немцы. За обедом один из генералов заметил, что не пора ли нам теперь пригласить к себе на выручку японцев; другой из толстокожих успокоил уверением, что мы опять сюда придем (начавши сказку сначала?!).

Укладываю мало-помалу вещи; пропали наши блины, к к[ото] рым мы готовились. Больше половины штабного состава с своими канцеляриями к вечеру уже тронулась на Сувалки; туда же убралась и значительная часть нашего санитарн[ого] отдела; мы же с квартирмейстером уедем позже всех. Рад, что не продавал своих лошадей: теперь на них надежнее ехать, чем в автомобиле.

Опустели наши помещения. Вечером поздно, когда уже небо вызвездило, почти ни одного огня в зданиях; так грустно на душе. За общей трапезой разговариваем шепотом, больше молчим, уходим чуть не на цыпочках, так, как будто в доме покойник. При встрече с сиверсами и фон будбергами брезгливо мне было бы подавать им руку! Целый день прошел в дергании по части энергичной эвакуации врачебных заведений.

28 января. – 8°R[603 - – 10 °C.]. «И с неба, так же голубого», приветливо светит солнышко. Что день грядущий нам готовит?

Пришли сравнительно успокоительные сведения: немцы уж не так энергично наступают; из Лыка все врачебн[ые] учреждения эвакуированы; наш штаб рассчитывает остаться в Марграбове, и все, что из него эвакуировалось так поспешно вчера, должно обратно прийти. Наши фальстафы немного поприободрились. Слава Богу, что есть надежда задержаться еще в Марграбове, с к[ото] рым мы сжились; есть надежда поесть и блинков.

Д-р Щадрин уверяет, что всю ночь он слышал сильную канонаду в стороне Видминена и Летцена; я спал мертвецки. Части армии отступают к востоку. Во что выльется предприятие немцев – покажет ближайшее будущее.

Изнервничавшиеся фальстафы продолжают свое озлобление за неудачи срывать на врачебном персонале, приходя в «благородное» негодование даже и от того, что б[ольн] ых эвакуируют в теплушках без комфорта – ставят врачам в счет всякое мелочное упущение… Как будто мы виноваты в том, что они оказались ротозеями в своем деле.

Из штаба главноком[андующ] его в официальном отделе «Вестника X армии» с неизменной стереотипностью продолжается сообщение только о наших успехах, всюду мы продвигаемся вперед и немилосердно-де бьем неприятеля.

С вечера обстановка переменилась: пришли грустные вести, что 3-й наш корпус Епанчина под давлением больших сил неприятеля отступает на Пильвишки[604 - Пильвишки – посад Мариампольского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня Пильвишкияй в Мариямпольском уезде (Литва).] и далее; теперь очевидно, что движение на Лык немцев было чистой демонстрацией, главный же кулак они занесли на наш правый фланг. До тошноты немцы стереотипны в обхватах, а наши вожди все-таки этого не предусмотрели, занятые своим обычным крохоборчеством, лишенные всякой способности к широкому размаху артистов своего дела, зато – мастера великие они на писание…

Ни Сиверс, ни Будберг упорно не желают ни ужинать, ни обедать за общим столом. Хаос во всем ужасный. Беспорядки в движении санитарных поездов, никакой организации; раненых и б[ольн] ых перевозят как дрова. Бегают, суетятся, как на пожаре, потерявши головы… За невозможностью что-либо делать является фатальная склонность покориться судьбе и не делать ничего…

Поздно возвратился с вокзала, где наблюдал раздирающую душу сцену транспортиров[ки] б[ольн] ых и раненых. Такж[е] здесь и полковник наш Евстафьев (на к[ото] рого я действую как kali bromatum!), и уполномоченные Красн[ого] Креста Куракин и Крузенштерн[605 - Крузенштерн Константин Акселевич (1883–1962) – штабс-капитан в отставке, в 1914 г. был уполномоченным Красного Креста при 23-м армейском корпусе, в 1915 г. – особоуполномоченный Красного Креста при штабе 10-й армии.]. Немного поспал, как часов в 5 утра будит меня беспокойный полковник и говорит упавшим голосом, что 3-й армейск[ий] корпус разбит вдребезги, и немцы прут на Ковно[606 - Ковно – губернский город Ковенской губернии, ныне Каунас, административный центр Каунасского уезда (Литва).] и далее, на левом же нашем фланге продолжают драться, но надежды для нас печальные… Своим учреждениям телеграфировали отходить еще далее; сами приготовились к поспешному отступлению – ясно теперь, что немцы нас здорово обходят; потери наши людьми и материальн[ыми] средствами – неисчислимы (пушки наши осадные под Летценом?! из всех наших крепостей осадные орудия повыбраны уже!..). Масса прибыла людей, но нет ружей! «Решилася Россия». О, какая грусть и печаль, так бы сам ринулся водительствовать вперед, если бы был какой толк…

Перспектива – отходить в гуще отступающих обозов. Выручайте, серые! Одного впрягаю в немецкие сани, другого – в тарантас, ч[то] б[ы] его не бросить.

29 января. – 8°R[607 - – 10 °C.]. «И с неба, так же голубого…» На сердце скребут кошки; делаю вид покойного человека. Хорошо действую этим на своего неугомонного полковника, не могущего без меня обходиться, и на всех… Для немцев теперь открыта дорога до самой Москвы и Петербурга, войск у нас сзади надежных нет, находящ[иеся] же здесь, думается мне, пали духом. Боже мой, Боже мой, как больно… Странное при этом чувство и наслаждения при сознании, что бьют по морде наших зазнавшихся и заевшихся бесталанных вождей-помпадуров! Бьют казенную Россию! Tu l’as voulu, Georges Dandin, tu l’as voulu!..[608 - «Ты этого хотел, Жорж Данден, ты этого хотел!» (фр.) – крылатая фраза из пьесы Ж. Б. Мольера.] Теперь должно уже окончательно наступить отрезвление России, не алкогольное только… Нельзя так жить больше российск[ому] общ[еств] у, как это хотелось бы нашим правящим революционерам-душегубам и грабителям…

Немцы уже в Гольдапе. С ЮЗ сильная артиллерийская канонада, люди настраиваются панически. В Дригалене[609 - Дригаллен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дрыгалы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).] ужасное кровопролитие.

Сильный пронизывающий ветер, вой телеграфной проволоки, гудки автомобилей, осиплые какие-то свистки паровоза адски тоскливо отзываются на душе. Собираемся выступать на Сувалки; на лошадях моих едут мои сослуживцы, сам же я с полковник[ом] – в поезде на Рачки.

В час дня удалось поесть все-таки блинков; выходило нечто напоминающее пир во время чумы… За столом соизволили присутств[овать] командующи[й] и фон Будберг; вели себя, особенно последний, к[а] к оскандалившиеся игроки… Сиверс держал себя тише воды ниже травы, упавшим голосом лишь повторяя: «Лык, я почти наверное могу сказать, останется нашим», и еще: «Только бы отвести нам 20-й корпус». Будберг же с напускной приподнятостью с циничной развязностью рассуждал, что-де, так и эдак, а немцы все-таки останутся в дураках, даже если бы нам пришлось оставить и Варшаву; для меня, профана, казалось из слов барона, что как будто мы наносим поражение противнику, а не он нам; когда ушел наш барон, генерал Янов не без иронии прошелся по адресу… Генерал Огородников старается быть веселым…

В вагоне словоохотливый капитан-топограф пересказал секретно то, что случилось ночью: пришла телеграмма от Епанчина с вопросом, где находятся тыловые позиции, на к[ото] рые ему предписано было отступать. Затем другие телеграммы, что начальник отряда Юзефович[610 - Юзефович Яков Давыдович (1872–1929) – генерал-майор (1915), начальник штаба Кавказской туземной конной («Дикой») дивизии в 1914–1916 гг.] и другой генерал (Макаев[611 - Макаев Илья Захарович (1857–?) – князь, генерал-майор (1914). В составе 3-го армейского корпуса принимал участие в боевых действиях во время Августовской операции и отхода частей корпуса в Ковно.]?) пропали, отряды их рассеяны и отступают на Пильвишки и Ковно. Последовала телеграмма Сиверса Рузскому, что-де отступление 3-го армей[ского] корпуса поставило его армию в отчаянное положение, и он убедительно просит для защиты переправы через Неман подкрепления двумя корпусами; затем, что ответил Рузский Сиверсу, капитан уже не знает, т[а] к к[а] к разговор шел не по Морзе, а по Юзу, к[ото] рым владеет один чиновник при отсутствии прочих чинов штаба; но этот-де чиновник обязательно ему потом порасскажет и о дальнейшем разговоре… Фронт ответил в конце концов Сиверсу действовать сообразно с установкой по своему-де усмотрению и переходить в наступление.

Паническое бегство 57-й дивизии скверно отразилось и на прочих войсках. Говорят, что Рузский под предлогом сильного переутомления отказывается от главнокоманд[овани]ия.

Происшедшая катастрофа нисколько не сбила спеси и надменности с наших фальстафов… Генерал Огородников критикует и возмущается недочетами, неизбежными в этом общем хаосе, со стороны санитарн[ой] части (видели-де идущего пешком солдат[а] с подвязан[ными] глазами и проч.). Мое разъяснение генералу о причинах всех причин, о необходимости судебного расследования каждого случая, и тогда окажется – причина-то общего порядка; уж слишком наши марсы отвлекают свое внимание на непрямые свои задачи. Какая-то тупость в психике офицерства, не сознающего оплошностей своих военачальников…

Препирательство Евстафьева с начальник[ом] службы и проч. о санитарных поездах и всяческое толчение воды; порывистость в действиях, потерянность и суетливость – явление симптомат[ичное] для всех военных. Поперли теперь вместе с 3-м корпусом и певицу Плевицкую[612 - Плевицкая Надежда Васильевна (1879–1940) – эстрадная певица, исполнительница русских народных песен.]… Наши вахлаки лучше бы смотрели на свои дырья…

Выехали из Марграбова в 5 вечера, приехали в Сувалки лишь в 11 часов утра следующего дня; простояли в Рачках несколько часов; следовавший за нами поезд главноком[андующ] его на закруглении сошел с рельсов. И это в век аэропланов мы совершаем движение по жел[езной] дороге со скорость[ю] 1 в[ерста] в час! Теперь опять беремся за российские карты.

Сцена: солдатик ведет раненого немца. «Замерзают, сердечные».

30 января. «Мысли к[а] к мухи…» О немцах передают, что они, совершенно пьяные, лезут в штыки, наши провалились по горло в озера, не замерзшие в местах, где камыши…

Удивительная складка психики у полковника и вообще у военных: слово начальства непререкаемо… На наше несчастье – снежные заносы.

Рассказы генерала Огородникова (откровенные) о фокусничестве и очковтирательстве наших Мищенко и Бринкена, а также других.

В Сувалках комендант с револьвером в руках заставляет погружать и разгружать поезда.

Говорят, что немцами взят уже Мариамполь[613 - Мариамполь – уездный город Сувалкской губернии, ныне Мариямполе, административный центр Мариямпольского уезда (Литва).], подходят к Кальварии[614 - Кальвария – уездный город Сувалкской губернии, ныне Калвария в Мариямпольском уезде (Литва).]; штаб 20-го корпуса в Сувалках; корпус отходит завтра еще восточнее; мы оказываемся в мешке. Идет массовое выселение обывателей. Мне стыдно смотреть им в глаза. Быть большой беде с нами! По-видимому, железн[о] дорожн[ое] сообщен[ие] к северу от Сувалок и к югу от Августова не сегодня-завтра будет отрезано немцами; мы – обреченные. За день страшно устал. Еле-еле хожу…

Неуверенность, придется ли переночевать покойно. Поселился в комнате у одной старушки-польки, у к[ото] рой вся семья бежала на Вильну[615 - Вильно – губернский город Виленской губернии, ныне Вильнюс, столица Литвы.]. Боже мой, не довольно ли для меня всей той массы виденного мной горя, ч[то] б[ы] когда-н[и] б[удь] и на чем-н[и] б[удь] отдохнуть душой…

Около часа ночи пришел из обоза конюх, разбудил меня и тревожно доложил, что приказано укладывать вещи; немного погодя позвонил дежурн[ый] генерал, сообщил, что нужно готовиться к отъезду, немцы все прут и прут; мы оказываемся в мешке. Мой полковник сильно нервничает, истерично кричит, всех задергал; я, елико возможно, его сдерживаю. Пришел он только что с доклада начальнику штаба, фон-барон наш чуть не рыдает и льет крокодиловы слезы, обвиняя Сиверса за катастрофу, что он всех слушается, кроме него!! Все наши вожди попрятали головы и действуют как сомнамбулы. Страшно доверять жизнь таким поводырям, к[ото] рые в минуты опасности оказываются хуже трусливых баб… Картина – «спасайся, кто может». Страшная ночь! Известия тревожнее одно другого!! При всей сумятице мой полковник с генерал[ом] Яновым стараются перед командующ[им] армией изо всех сил доказать, кто из них вперед сказал «Э!» Кто более посодействовал в последний рейс вывозить раненых… или из-за того, что до командующ[его] дошла цифра №, а у полковника зарегистрировано лишь № + или – 5!! Нет у нас, я вижу, вождей! Мошки да букашки.

Сегодня должно быть взято Марграбово. Положение врачей очень походит на положение Верещагина из «Войны и мира», на к[ото] рого нужно было хитрому правителю излить народный гнев за свои неудачи…

31 января. В поездах отправил 3 эшелона. Я с полковн[иком] и д-ром Щадриным сели в поезд, где поместился дежурный генерал Жнов, не забывший в такую критическ[ую] минуту прихватить с собой одну завалящую француженку. Хорошо уже ее ориентировали в том, кто он такой, кто комендант и проч. Сильная оттепель, а я в валенках и полушубке; более легкую одежду уложил и отправил в обоз. Вырос как из земли мой пес Немец, бежавший из Марграбова. Лык еще держится.

Около 12 часов дня были уже в Августове. Обошли госпиталя №№ 495 и 500, а также питател[ьното]-перев[язочный] пункт Елизавет[инской] общ[ин] ы. Со стороны Райгорода слышится сильная канонада; прибывает много раненых, переносящих свои страдания безропотно и терпеливо. Сознание, что возвращаются ближе к родине вливает нек[ото] рым отраду в душу… Пока возился по части эвакуации – пришел второй эшелон с командующ[им].

Из Августова часов в 5 выехал в санитар[ном] поезде. Сообщение между Сувалками и Сейнами[616 - Сейны – уездный город Сувалкской губернии, ныне административный цент Сейненского повята Подляского воеводства (Польша).] – Оранами[617 - Ораны – местечко Трокского уезда Виленской губернии, ныне город Варена в Алитусском уезде (Литва).] прервано. Как в Лыке взрывали автомобили… Немцы обстреляли санитарный поезд и вторично ранили раненых (поезд теплушечный). Поезд наш ползет черепахой; как такой ход всех наших российских действий не соответствует тому, что делается у немцев. К ночи – дождь.

По пути прикупил «Нов[ое] время» и «Речь» от 28 и 29 января; в телеграммах все лишь наш гром побед!! Известно ли дома что мы теперь испытываем и переживаем, и какую нам ловушку устроил отважный и умный тевтон? Странная речь государя к юнкерам с советом не рисковать излишне своей жизнью. 27 января, как видно из газет, в Госуд[арственной] думе произнесены были патетические речи наших депутатов по адресу армии и ее вождей; если у последних есть хоть чуточку совести, они должны глубоко страдать, но понимают ли они по своему специфическому складу психики – в чем собака зарыта относительно наших неудач?! А психика их такова, что сегодня, напр[имер], вошел в буфет солдатик купить хлеба, а мой полковник, увидевши его, громогласно изрек: «Пшел вон!!», т[а] к к[а] к-де, пояснил он (не солдатику, к[ото] рый неизвестно как понял эту грубую реплику полковника, а нам), что он и без того сыт, а только лишь лезет сюда зря!! И ведь все таковы вожди, одним миром мазанные!!




Февраль


1 февраля. Около 8 утра – Гродно. Приехал уже командующий с фоном[618 - Имеется в виду А.П. фон Будберг.]. Обоз наш с лошадьми и вещами еще не приходил. В городе разместили штаб разбросанно; друг друга не найдем. Я остановился в гостинице «Московской»; тут же мой полковник и д-р Щадрин (ходячий журнал Пате!).

Сегодня – прощеный день! Слышен благовест в церквах. Все магазины открыты, где можно найти всякую всячину. Цена лимона – 20 к[опеек] за штуку. Незаметно, ч[то] б[ы] жители спешили выселяться как предписано им начальством – позволено остаться лишь торговцам, ремесленникам и всем в возрасте от 17 до 50 л[ет], кроме, разумеется, женщин.

Погода совершенно весенняя – бурно текут ручьи. Подсчитываем, сколько у нас погибло госпиталей, не успевших проскочить за Сейны и Ораны. После полудня прибыли благополучно и мои солдаты с лошадями и повозками, вещи все целы. Лошадей грузили по 12 на вагон! Неизвестно пока, долго ли простоим здесь, т[а] к к[а] к по всем видимостям немцы нас погонят и дальше, отрезавши дорогу на Вильно.

Пошел на ужин в квартирмейстерскую; офицеров было мало – много разбрелось по ресторанам. Сухо поздоровался с Сиверсом и Будбергом и демонстративно сел не возле них, а нейтрально-отдельно между высшими и низшими генералами, ни с кем не разговаривая, неподдельно грустно настроенный и безучастный, когда вокруг велись пустые разговоры. Рожи и командующего, и барона представлялись мне какими-то непристойно-помятыми; хотелось и от себя на них плюнуть. Вставят в очередном порядке и этим прохвостам перья в заднюю часть, назначат на место них таких же, которые повторят все то же, что и их предшественники, ухлопают еще тысячи жизней зря[619 - Заставляя переть стеной, в лоб, без всяких маневров. (Примеч. автора)], ч[то] б[ы] опять быть смененными, пока все не кончится естеств[енным] путем… Рояль солдатский сделан из хорошего материала, но система в устройстве его слишком плоха, а еще хуже – игроки.

Поздно вечером масса гуляющей публики. Масса офицеров, и все с дамочками; масленичное выражение лиц – как будто победили, когда, казалось бы, следовало быть уж если не угнетенно-грустными, то во всяком случае серьезными и вдумчивыми, не доходя до цинизма, ч[то] б[ы] смеяться при похоронах… Убедительно тащили меня в «Пале-Рояль», но я не так был настроен, ч[то] б[ы] лиш[и] ть себя великого удовольствия остаться в одиночестве у себя в номере. Японец наш «Николай Иванов[ич]» преехидно все слушает и поглядывает на нашу офицерскую публику.

Для победы над врагом нам необходимы теперь же вместо наших бездарных властей – заморские, японские или английские что ли, но только не наши. Так колотят тевтоны нашу казенную приказную Русь…

Получаю приходящ[ие] сюда на второй день петербург[ские] газеты, и на третий день – московские. Происходящие теперь у нас в армии катастрофические события в сообщен[иях] штаба Верх[овного] главн[окомандующ] его изображаются уж слишком кривозеркально! Можно себе представить теперь, что у нас творится в настоящее время в Галиции или под Варшавой, если их наблюдать без этого кривого зеркала. Предвижу я, что не сегодня-завтра Варшава будет в руках немцев.

Послал сегодня открытку Сереже и Ляле с местными фотограф[ическими] изображениями города, выражался по-эзоповски, надеясь, что догадаются в каком положении мы теперь здесь находимся. Массовому горю, ужасам, зверству, насилиям, смерти, отчаянию людскому и разрушению всего, что созидалось долгой творческой работой – не предвидится, кажется, конца.

2 февраля. Первый день Великого поста. Погода слякотная, t выше 0°[620 - Выше 0°С]. Живем на вулкане в неизвестности, когда нас попрут немцы еще далее во глубину России. Отступаем в большом беспорядке; много утеряно обозов, интендантск[ого] имущества, скота и пр. Не со всеми частями штаб вошел в связь, напр[имер], до сего времени неизвестно, где штаб 20-го корпуса, а тем более – штабы его дивизий, полков и т. д. Уполномоченный князь Ливен[621 - Ливен Павел Павлович (1875–1963) – князь, уполномоченный Красного Креста. С января по август 1915 г. находился в немецком плену.], Барановский, французск[ий] отряд с д-ром Керзоном[622 - Имеется в виду Ф. Е. Крессон.] во главе попали в лапы неприятеля. Положение наших войск в отношении продовольствия – отчаянное.

Сегодня посылают 2 дружины в Сопоцкин[623 - Сопоцкин – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне город в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).] на передовые позиции. Дружины «крестоносцев» (ополченцы) – самый ненадежный войсковой элемент. Всеобщая суета и растерянность. Наскоро везут чем хоть кое-как можно защитить крепость, в к[ото] рой совсем нет гарнизона и многого из того, что было бы теперь весьма необходимо. Начальником крепости, говорят, здесь фактически является не сам старик-генерал Кайгородов[624 - Кайгородов Михаил Никифорович (1853–1918) – генерал от инфантерии (1913), комендант Гродненской крепости в 1913–1915 гг.], а его молодая жена – умная, властная, энергичная и распорядительная.

Из-под Лыка и Райгорода продолжают приходить теплушечные поезда с ранеными; сегодня привезли около 800 челов[ек]. Неврастенический транс нашего полковника, потерявшего всякое самообладание; объявляет мне отчаянным голосом, что-де нас теперь всех отдадут под суд: из Августова-де преждевремен[но] снялись 495-й и 500-й госпиталя, понадеявшись на Елизавет[инский] Кр[асный] Крест, в поезде-де много раненых совсем не перевязанных и, кроме того, несколько человек в нем по дороге умерло!! Я его успокоил и обещал все проверить. Я себя веду с невозмутимым спокойствием. Упрекает меня за д-ра Авербуха, к[ото] рого я рекомендовал как надежного и знающего главного врача, к[ото] рый-де «удрал» преждевременно из Августова, грозит его предать суду и отрешить от должности!! Данилову уже стало известно о наплыве раненых в Августов, им командирован Резвой для упорядоче[ния] эвакуации. Краснокрестск[ие] представит[ели] всячески стараются себя выдвинуть, а нас обесславить. Интрига ведется деликатно и тонко… Перед своими полководцами – презренными ничтожествами – я держу себя с поднятым забралом: уж ко мне-то лично никто из них не посмеет обратиться с каким[и]-либо указаниями на санитарн[ые] упущения, уж больно ущемлены их собственн[ые]-то хвосты; ходят как мокрые курицы.

По показанию раненых немцы отчаянно на них лезут густыми колоннами, и все пьяно-распьяны! Одна из сестер, подруга к[ото] рой была ранена, передает, что они, сидя в поезде, подвергнутом обстрелу, нисколько не испугались, она даже «кулаком грозила немцам».

Завтра нужно ожидать больших боев под Августовом, а следовательно, и обильного наплыва сюда раненых, за к[ото] рым[и] отряжены санитарн[ые] поезда. В общую теперешнюю сумятицу, когда все бессмысленно мечутся из стороны в сторону как угорелые, уже большую пользу может принести человек, умеющий казаться покойным[625 - Ч[то]б[ы] не увеличивать общую суету. (Примеч. автора)]. А как мы все изнервничались и переутомились!

3 февраля. Слякотно и дождливо. Столпотворение вавилонское. По сведениям из штаба армии, от нашей армии не осталось почти ничего. Потеряна связь со штабами 3-го арм[ейского] корпуса, 20-го и 26-го. Неизвестно, где находятся Епанчин, Булгаков[626 - Булгаков Павел Ильич (1856–1932) – генерал от артиллерии (1914), с декабря 1914 по февраль 1915 гг. командовал 20-м армейским корпусом. При окружении корпуса в феврале 1915 г. попал в плен.] и Гернгросс. Корпусной врач 20-го корпуса Булычев попал в плен, и много др. врачей развеяны и распылены немцами. Является масса врачей, отбившихся от своих частей и учреждений.

Сопоцкин занят неприятелем. Сегодня пришел последний санитарный поезд из Августова. От главных врачей госпиталей буду ожидать подробных донесений о претерпленных ими перипетиях, где весьма позорную роль в поддержании паники среди обозов играют наши «витязи», при одних только выстрелах со стороны неприятельск[их] разъездов командующих «рубить постромки» и «спасаться кто может»; нет никакого руководительства при движении обозов. «Витязи», не владеющие собой от страха и не могущие своим спокойств[ием] водворить порядок в обозах, – главные виновники поддерживания паники среди нижних чинов; они же и виновники обстрела неприятелем наших санитарных учреждений и поездов, к к[ото] рым они льнут, под прикрытие Красного Креста ставя свои артиллерийск[ие] парки и проч. Разъезды немецкие – все с пулеметами: обсыпят ими нас, произведут панику и скачут дальше. Неизвестно, простоим ли в Гродно до завтра[627 - Переехал в помещение, занятое нашим санитарным отделом в здании Контрольной палаты. (Примеч. автора)]. Дорога на Вильно перегружена; все движения направляются нами на ЮВ… Телеграмма от фронта с предписанием производства противохолерных прививок!.. Сослуживцы мои по отделу настроены беспокойно, о чем-то они группами перешептываются. Конюх мой, чисто, по-видимому, интуитивно, запряг лошадей и доложил мне, что он уже готов… Я его отечески выбранил…

Роль моя среди медицинского персонала – роль миротворца, успокоителя и заступника. Коллеги мои это очень ценят, и вот вокруг меня собираются все обремененные… С полковником своим лажу, и он всегда под моим воздействием… Пригодилась мне в переживаемую страду моя способность жить не одной действительностью, к[ото] рая как ни будет отвратительна, но никогда не в состоянии разрушить моего храма мечты…

Смотрю я на сиверсов, фон будбергов и К° – и такими-то они мне кажутся вислоухими дурнями, пошехонцами-головотяпами!.. Противна мне военщина – духовно гангренозная, думающая не об успехе дела, и не столько о победе в конечном результате, сколько о громкозвучных реляциях и пышных донесениях pro domo suo[628 - О себе, о своих делах; букв. «в защиту своего дома» (лат.)], об очковтирательстве[629 - Все направлено на показную шумиху!.. (Примеч. автора)]. Многие ли из них теперь способны страдать по-граждански, а не по мотивам ущемления лишь своих шкурных интересов?

Уполномоченный Барановский, оказалось, в плен не попался. Рассказы о своих доблестях при отступлении пустой балаболки г-на Фальборка (ехал-де с Сувалок до Августова и на пути подобрал брошенных раненых, по пояс был в воде… и когда все окончил – на полном ходу бросился в товарный отходящий поезд, бросивши свою верховую лошадь; о том, как он водворил спокойств[ие] среди команды…).

Получил сегодня телеграмму от своих, беспокоящих[ся] о моем здоровье и отмечающих, что-де с месяц не получают от меня писем; как это могло быть?

Отличное выступление в Государст[венном] совете Гурко[630 - Ромейко-Гурко Владимир Иосифович (1862–1927) – действительный статский советник (1903), камергер (1900), член Государственного совета в 1912–1917 гг.], взывающего к взаимному доверию, необходимому для нормальной политической жизни страны, долженствующему существовать и при разномыслии разных партий и отдельных общественных слоев, усматривающих лишь разные пути к развитию и процветанию одинаково всем дорогой родины. Даже Пуришкевич в Госуд[арственной] думе вышел из обычной своей челов[еко] ненавистнической роли и запел неожиданно мирную, гуманную мелодию о польском народе!

4 февраля. Большая оттепель. Идет энергичное скалывание в городе льда. Ночь прошла спокойно. С раннего утра и до послеобеденного времени слышалась с фортов крепости артиллерийск[ая] стрельба. Зашел с Щадриным на короткое время в собор, где шло молебствие, и в католический костел на мессу. В костеле было чудное пение под орган, масса усердно молящихся плачущих женщин; картина трогательная и никогда не забываемая.

Пришел в крепость 15-й корпус, хотя и не полностью, с двумя перевяз[очными] отрядами. Уже проводится телефонное сообщение с Волковыском[631 - Волковыск – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Волковысского района Гродненской области (Белоруссия).], куда предполагает переходить наш штаб. Растерянности в штабе сегодня меньше, а спокойствия больше, чем вчера. Связи с корпусами еще не установлено – за неизвестностью их нахождения; 3-й Сибирский, 26-й армейский, по-видимому, вылезают, 20-й же – где и как он – покрыто мраком неизвестности; между прочим, уже достоверно установлено, что корпусной его врач Булыгин попался в плен, а врач санит[арно]-гигиенич[еского] отряда Гедройц – ранен. Приходят поодиночке или небольшими группами офицерские и нижние чины, отбившиеся от своих частей и учреждений, потерпевших крушение.

В моем отделе заболело около 4 чел[овек] из офицерск[их] чинов подозрительн[ыми] б[олезня] ми, [похожими] на тиф. Полковник мой ужасно волнуется; сегодня бросился истерически обнимать меня и целовать, благодаря меня за то, что я будто бы так умею со всеми обходиться… Все мы страшно измучились. Удивительное это отродье – наше российское воинство в лице своих представителей с особым складом мышления, с особыми понятиями о чести и долге службы. То обстоятельство, что они позорно бегут сами, что они за свою неспособность и ротозейство получают теперь по справедливости внушительную трепку от немцев – нисколько не отражается на них образумливающим образом и не сбивает с них спеси хотя бы настолько, ч[то] б[ы] почеловечнее относиться к другим: врачей и «чиновников» они считают не такими храбрыми (?!), как они, всякую потерю при отступлении в обозах вр[ачебных] учреждений расценивают весьма строго, о себе же – как удирают и бросают целые парки и пр. – молчат; когда все войска развеяны по ветру – требуют все же таки, ч[то] б[ы] совершалось при общем хаосе в полном порядке дело лечения и эвакуации б[ольн] ых и раненых; это все равно, как при пожаре дома, когда рушатся стены, потолки и печи его, требовать от прислуги, ч[то] б[ы] в доме соблюдена была чистота, а также обычная через топку печей теплота в нем…

Фон Будберг заболел медвежьей б[олезн] ью[632 - Официально – «нервным и сердечным расстройством». Заболеть теперь ему, пожалуй – наилучший выход из пакостного положения. (Примеч. автора)], вероятно – эвакуируется. Штукмейстеры! Подлецы! Замечаю, что и наш полковник начинает обнаруживать тенденции на утек…

Вильгельм и Гинденбург теперь пожинают заслуженные лавры своего гения; в сопоставлении с нами – как скудоумен наш Генеральный штаб без малейших проявлений мыслительного творчества, художественности – артистичности в планах; своего рода фельдшеризм! О, как бы изобразил теперешние наши военные нравы к[акой]-л[ибо] большой писатель, вроде Толстого, Куприна и пр.?! Как далеки теперешние типы офицеров от описанных в «Войне и мире»! При обвинении врачей в к[аких]-либо упущениях в творящемся сейчас хаосе я неизменно предлагаю назначить судебное следствие, ч[то] б[ы] докопаться причины всех причин.

Какая красивая смерть А. М. Колюбакина[633 - Колюбакин Александр Михайлович (1868–1915) – один из основателей партии кадетов, депутат III Государственной думы в 1907–1908 гг. С началом Первой мировой войны добровольцем отправился на фронт, с ноября 1914 г. служил в чине штабс-капитана в одном из сибирских полков. Погиб в ночном бою у местечка Жерардов под Варшавой.], этого поборника народной свободы, сложившего свою голову на поле брани как простой рядовой!

Сообщение с Вильно еще не прервано, и сегодня пришли к нам петроградские газеты. Количество германских войск, обошедших нас с правого фланга, в штабе оценивают около 6–7 корпусов. Кавалерию немецкую считают нахальной!! Нашу же – бездеятельной и пассивной! Поразила своей необычной наглостью наших военачальников не одна немецкая кавалерия, но и пехота, ломившаяся напролом безо всяких дорог.

5 февраля. Утром несколько подморозило. После обеда и до ночи слышалась пальба из крепости. Около полудня высоко и плавно летел над городом неприятельский аэроплан, бросивший в нас 3 бомбы. Вот посмотришь, как летают неприятельские аэропланы: не ради лишь одного летания, как наши (к[ото] рых теперь и совсем не видно у нас), а ради выполнения практически важных задач – не по-бутафорски, каковой характер носят у нас обычно все применяемые новшества. Да и одни ли новшества?!

Успел на короткое время побывать и в костеле, и в своей церкви; укрепляюсь душой, обвеваемый благолепием совершаемых в них служб и всей обстановки. Благословляю память своей матери, развившей во мне мистически-религиозный склад души, дающий мне возможность всегда парить очень высоко над окружающей постылой действительностью – отрешаться от нее, притом до такой степени, ч[то] б[ы], не сливаясь с ней, объективировать и наблюдать ее лишь со стороны.

Прибывают бренные остатки – одиночки 20-го корпуса; до сего времени не знают, где он находится[634 - Может быть, он и пробивается еще, ожидая поддержки. (Примеч. автора)]; к несчастью своему, он при отступлении услал вперед свою радиотелеграфную станцию! Бежавшие из плена солдатики утверждают, что немцы с нашими пленными, не исключая офицеров, обходятся очень грубо и безжалостно глумятся.

Раздражающим образом действуют на меня слащавые по адресу наших военачальников и высокомерно-хвастливые в отношении неприятеля статьи Меньшикова, когда немцы нас теперь так нещадно бьют и безжалостно дурачат. Не пора ли снять шоры с нашей читающей публики и в большем бы соответствии с истиной информировать ее касательно того, что совершается у нас здесь на театре войны вместо того, ч[то] б[ы] печатать всякие небылицы, что у нас-де все идет отлично, а у неприятеля – скверно!! Общество наше должно знать правду и не гипнотизироваться краснобайством правительственных приспешников и угодников. Как ни грустно сознавать, что нас позорно колотят немцы, но в этой грусти много чувствуется (и не одним мной!) еще ненасытное злорадство по отношению к нашему высшему командному составу, что немцы больше всего бьют по морде именно его, а не святую нашу «серую скотинку», которая, рассудку вопреки и наперекор стихиям, в конце концов, Бог даст, нас вывезет. Немцы теперь бьют морду нашей казенной, правящей России – подлой, корыстной, эгоистически сытой, себялюбивой, – а не подлинной России… Но трагедия-то в том, что вожди наши лишены способности чувствовать учиняемое им нашими врагами мордобитие и постигнуть истинную причину переживаемого Россией несчастья; им хоть плюй в глаза – они будут говорить, что это божья роса! Все наши офицеры – мазурики и пошляки, относятся к своему делу промышленно; они-де только «отходят», врачи же и вообще чиновники – «удирают». А сколько из этих фальстафов с контузиями-конфузиями?! Почему с контузиями не поступает ни один солдат, а лишь офицеры?!

Продолжают в штабе нянчиться с бароном Будбергом, расстроившимся на самом интересном месте нервами. Всячески стараются ему предоставить полный комфорт и удобства… Нужно со дня на день ожидать, что ему с Сиверсом вставят пропеллеры!.. Сиверс имеет вид раздавленного. «Опускай, пане, на дно – не робей!»

В Волковыске для ставки командующего не оказалось подходящего места среди расположенных вокруг госпиталей с тифозными. Двигаемся – в Мосты[635 - Мосты – местечко Гродненского уезда и губернии, ныне административный центр Мостовского района Гродненской области (Белоруссия).]. О моменте движения стараются умалчивать друг от друга, втихомолку – уже грузятся; о взаимной поддержке никто и не думает…

Поздно вечером, когда уже стемнело, небо осветилось заревом вспыхнувшего где-то пожара. Несмотря на пальбу – по улицам масса гуляющих, отчаянно флиртующих. Липск[636 - Липск – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне город в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).] занят неприятелем. Штаб 3-го Сиб[ирского] корпуса – в Сидрах[637 - Сидры – местечко Сокольского уезда Гродненской губернии, ныне деревня Сидра в Сокольском повяте Подляского воеводства (Полшьша).], 26-го корпуса – в Грабово[638 - Грабово – деревня Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне в Кольненском повяте Подляского воеводства (Польша).]. К ужину прибыли командиры корпусов 2-го и 15-го.

6 февраля. С раннего утра забухали пушки на фортах. Наш полковник в недоумении, что «сей сон значит», спрашивает, не кажется ли это, и не верит в действительность. Для наших вахлаков-фальстафов много неприятного теперь в том, что делают артисты своего дела – наши противники. 20-й корпус целиком погиб. Послать конную разведку нет возможности, т[а] к к[а] к конница наша обезножена и изнурена! Между тем немецкая кавалерия проделывает чудеса и бьет рекорд в быстроте и натиске. Да и не одна ее кавалерия, а и пехота. До сих пор не могут прийти в себя наши вояки от того, как нас жиганули из своих пределов немцы, молниеносно очутившиеся под стенами Гродно. Полковник мой, дрожа, все спрашивает меня, не отрежут ли нас немцы в отходе из-под Гродно? Мне приходится его успокаивать! В штабе армии, мне передавали, хранится большое дело о производстве расследования о бегстве нашего героя с Камским полком[639 - 110-й пехотный Камский полк.] во время октябрьских боев.

Фон Будберг уже удрал с поля брани в Петроград – «расстроился нервами»! Не куплен ли он немцами? Адъютант командующего передает, что последний телеграфировал, чтобы скорее убрали от него этого фона.

За обедом отсутствовал Сиверс; разговоры велись поразвязнее. Капитан Генерального штаба Гамер с искренним негодованием критиковал преступное поведение Епанчина, Леонтовича[640 - Леонтович Евгений Александрович (1862–1937) – генерал-лейтенант (1914), командовал 3-й кавалерийской дивизией в 1914–1917 гг.], Лашкевича[641 - Лашкевич Николай Алексеевич (1856–?) – генерал-лейтенант (1906), командовал 28-й пехотной дивизией в 1913–1915 гг. После Августовской операции в марте 1915 г. отчислен от должности по несоответствию.], Гернгросса и проч. сволочи, требуя над ними строжайшего суда. Есть хоть офицеры, к[ото] рые могут болеть и страдать душой за позор, к[ото] рый учинили наши полководцы с армией! Еще чистая душа – ротмистр Клейгельс: говорит мне, что ему стыдно смотреть теперь в глаза японцу «Николаю Ивановичу», на лице к[ото] рого он читает его мысли, что-де русских свиней немцы колотят не хуже, чем и они, японцы…

Хороший отзыв о действиях начальника 7-й Сибирской дивизии Трофимова… От 20-го корпуса пособрались, наконец, части 28-й дивизии… Дух в армии сильно подорван нашими революционерами-военачальниками. Мы все измотались душой и телом. Нужны новые – свежие силы, новые войска, новые вожди. Теперешняя боевая машина требует коренного ремонта. Наш полковник являет типичный образец начальника, действующего без головы – одними рефлексами. Не имеют наши начальники хотя бы элементарного понятия о методике труда, технического навыка в работе, ч[то] б[ы] умело экономизировать и расходовать и свои силы, и силы вверенных им масс[642 - О, как действительность их низка по сравнению с видимостью!! И делают-то они все, ч[то]б[ы] делать, а не для того, ч[то]б[ы] что- н[и]б[удь] сделать!! (Примеч. автора)].

По сведениям приходящих к нам газет выходит, что дела наши по-прежнему идут великолепно!! Ни намека о постигшем нас катаклизме! За ужинным столом не пришлось, к сожалению, мне присутствов[ать] вместе со штабом, т[а] к к[а] к не по форме было идти по случаю приезда великого князя Андрея Владимировича. Узнал, что Епанчин отрешен от командования корпусом, относительно же Гернгросса и Радкевича[643 - Радкевич Евгений Александрович (1851–1930) – генерал от инфантерии (1912), командир 3-го Сибирского армейского корпуса с августа 1914 по апрель 1915 гг. Командующий 10-й армией в 1915–1916 гг. С 1916 г. был членом Военного совета. В апреле 1917 г. был назначен помощником главнокомандующего войсками Петроградского военного округа ген. Л. Г. Корнилова, в апреле-мае фактически исполнял обязанности главнокомандующего. В мае 1917 г. возвращен в Военный совет. С ноября 1918 г. на пенсии. В 1918–1923 гг. служил в РККА. В 1923 г. был демобилизован «за престарелостью».] пришел запрос, не подлежат ли и они отрешению. В немецких газетах уже появились известия о том, что взято наших в плен 24 тысячи чел[овек] и 70 с лишком орудий. Наши дурни замышляют завтра повести атаку на Липск и Сопоцкин, имея неприятеля с левого фланга! Вспоминаются пошехонцы, втаскивавшие корову на крышу кормить…

Радкевича-то все хвалят как хорошего человека и начальника. Да какое, в сущности, воздействие могут оказывать на наших крупных начальников их отрешения от должностей и последующие назначения с течением времени их на равнозначные же места? Необходимо было бы таких, как Епанчин и tutti quanti[644 - Всех прочих (ит.)], прямо деградировать, если не по-николаевски – в рядовые, а хотя бы в бригадные командиры, в командиры полков-батальонов! Да производить при этом урезку во всех «видах их денежного довольствия»! Вот такая бы мера оказалась бы куда как внушительней. А то отрешения эти для наших мерзавцев только являются отдыхом и кейфом.

Врачи потерпевших крушение санитар[ных] транспорт[ов] и лечебных учреждений – в отчаянном положении. Офицерство щедро их награждает сказуемыми – «удирали», «улепетывали», – не сознавая, что удирали-то постыдно именно они, фальстафы – они были виновниками общей паники. «Удиравшие-то» врачи если и теряли денежные ящики, то не иначе, как в руки неприятеля, г-да же офицеры были при этом более умны: денежки-то из ящиков выбирали себе в карман!.. И сукины же дети наши вояки в офицерских мундирах; невольно лезут мне в голову желчные мысли, потому что кругом видишь, насколько они развращены, насколько их этические взгляды укорочены; квалифицированное лихоимство и передержка карт у них возведены в принцип; мошенники и мазурики! С такими негодяями нет и охоты зря гибнуть: падать и ушибаться – так с хорошей лошади, а не с треногой сволочи! Грубый протекционизм и непотизм, подкупность верхов губит Россию. Епанчин до назначения корпусным командиром 3-го арм[ейского] корпуса был все время директором Пажеского корпуса! Ведь все эти разжиревшие бюрократы смотрят на всю серую массу как на жирную кучу навоза для удобрения только их благосостояния! Ни капли гражданственности!

7 февраля. Погода слякотная. Около 3-х часов пополудни в предшествии первого эшелона с этапно-хозяйств[енным] отдел[ом] и отделом дежурного генерала тронулся по железн[ой] дороге. Второй эшелон с нашим санитарн[ым] отделом – на Мосты. Поля совсем почти оголены от снега, места кругом болотистые. Сердце замирает от радости, что хоть немного, но приближаюсь к моей дорогой родине.

Около 5 часов вечера приехали в Мосты, где узнали, что первый эшелон уже собирается обратно в Гродно, а за ним скоро последуем и мы. С продолжительными остановками на разъездах прибыли обратно в Гродно на рассвете лишь – утром. В Мостах успел написать открытку своим эзоповской формы изложения касательно переживаемого момента.

8 февраля. Слякоть, дождь. Воскресенье. Из мира таинственного и непонятного: ночью в вагоне видел странный сон, осталось в памяти лишь то, что я был в компании умерших матери, брата Алеши[645 - Кравков Алексей Павлович (1857–1895) – брат В. П. Кравкова, военный врач.] и сестры Елены Павловны[646 - Кравкова Елена Павловна (1852–1907) – сестра В. П. Кравкова.]. Перед этим я о них не думал. Вчера же была «родительская суббота»! «Есть много, друг Горацио…»

Встретившись с полковником, узнал от него, что штабные наши мудрецы потеряли немцев и не найдут их, и не знают, где их главные силы и сколько их; в полных потьмах относительно намерений противника. Символично для наших растяпов, загадочная в карикатуру картинка: «Где немцы?»

Повели все же войска на Сопоцкин, Курьянку[647 - Курьянка – деревня Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).], Гожу[648 - Гожа – деревня Гродненского уезда и губернии, ныне в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).] и Липск. Каждый из наших военачальников – молодец среди овец, умели храбро в мирное время лишь расстреливать своих россиян. Будет им страшный, грозный суд Божий и народный!

Наш молодой дежурный генерал Жнов связался с потаскушкой «мисс Мери», на к[ото] рую и плевать-то противно; военные это видят, и никто не смеет вымолвить хотя бы слово критики… А если бы это было с врачом?! Осиное, крепкое корпоративным духом, гнездо!

Вчера свидетельствовался на предмет эвакуации по расстроенному здоровью (хронический старческой б[олезнь] ю) командир 15-го корпуса фон То[р] клус[649 - Фон Торклус Федор-Эмилий-Карл Иванович (1858–?) – генерал-лейтенант (1910), с октября 1914 г. командовал 15-м армейским корпусом. Генерал от инфантерии (1916), с января 1917 г. – член Военного совета.], приехавший сюда только ради того, ч[то] б[ы], получивши предварительно не одну тысячу единовременного и всяческого пособия, удрать как Будберг и К° с поля брани! Какой цинизм, какая бездонная глубина бессовестности!

Рассказы пройдохи-ротмистра Шуринова о том, как он с транспортом попал-де под обстрел – один «чемодан» разорвался у него над головой, а другой задел за ухо!!! Надо ожидать, что будет просить перевязочн[ого] свидетельства!

Мне кажется, песня Куропаткина еще не спета; не сыграл бы он в конце концов роли Кутузова?

В городе – осадное положение; развешены приличествующие сему обязательные постановления коменданта. Вчера прибежал со стороны Августова мальчуган Миша Власьев, 13 лет, прокравшийся через ряд цепей немецких, и обстоятельно сообщил штабу армии, что 20-й корпус изо всех сил пробивается около Липун, прося выручки. Великий князь Андрей Владимирович, слыша показания этого мальчика, выразился, что-де так основательно информировать не сумел бы любой офицер Генерального штаба!

Последние телеграммы гласят, что французы на несколько метров продвинулись вперед!! Немцы прут на Осовец и Ломжу.

Пошел к обедне в собор, где прослушал архиерейское служение; все равно, что побывал в раю; пели превосходно; душа переполнилась целым роем самых светлых воспоминаний моего детства… Во время обедни то и дело слышались пушечные перекаты. Странно было видеть в церкви порядочное количество детишек и женского пола, да еще прифранченного. Народу было масса, преимущественно солдатиков. Городовые истово вели свою линию, предлагая публике без всякой к тому надобности «осадить». В этом слове – «осади!» – как много символического для российских порядков, за к[ото] рые мы теперь расплачиваемся рядом поражений перед немцами. По справедливости, может быть, десница, каравшая нас в японскую кампанию, не делается милостивой к нам и в текущую!

Помещаю при дневнике (и расписываюсь под ним) отрадное воззвание Федора Соллогуба под заголовком «Все вместе»[650 - См. Приложение 6.]… Душа моя ищет тиши и покоя. Да благословен будет момент, «когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся»!

Обед. Внезапно пришла телеграмма от генерала Российского[651 - Российский Евгений Александрович (1865–1933) – генерал-майор (1913), в феврале 1915 г. командовал сводной бригадой, состоявшей из частей 20-го армейского корпуса, направленной на поддержку 3-го Сибирского армейского корпуса, прикрывавшего левый фланг 10-й армии. В 1916–1917 гг. командовал 56-й пехотной дивизией.], извещающая, что 20-й корпус по пояс в болотах пробивается и идет авангардом через Пашкинские броды, главными же силами на Гродно, и везет с собой до 200 орудий! Все с радостью обомлели; командующий дрожащими руками взялся за телеграмму и распорядился, ч[то] б[ы] навстречу отправить кухни. Слава Богу, корпус вылезает из петли!

Ужин. Увы! Пришло известие, что 20-й корпус сложил оружие и сдался за израсходованием провианта и особенно снарядов. Сутками раньше пришло бы подкрепление, и корпус, может быть, был бы спасен. Наши дурни диву даются, как это немцы ухитряются так напирать на нас, не имея за собой ни обозов, ни снаряжения! Удивляются наши пошехонцы, как немцы питаются!

К вечеру на всей линии фронта нашей армии дела резко ухудшились. Пушечная канонада с фортов усилилась. Под Гожей масса раненых. Вчера нашей артиллерией крепостной было убито под Белянами[652 - Беляны – деревня в Сокольском уезде Гродненской губернии, ныне территория Подляского воеводства (Польша).] до 80 человек наших же солдат!

За ужином был великий князь Андрей Владимирович, а с ним генерал-адъютант Сирелиус[653 - Сирелиус Леонид-Отто Оттович (1859–1920) – генерал от инфантерии (1914), с декабря 1914 г. по апрель 1915 г. находился в распоряжении главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта.]. В разговорах, где заходила речь о медицинских вопросах, неслась ужасная чепуха; между прочим, князь обратил наше внимание на прочитанное им в «Новом врем[ени]» сообщение, что-де лучшее средство сделать ранения в желудок неопасными – это питаться маслом!! Я с князем сидел визави и в пределах возможности старался вносить коррективы в обсуждаемые г-дами генералами вопросы по медицине. Воображаю, какой вздор порют в этом отношении при дворе!

Получил сегодня два трогательнейших письма от своих двух Сереж.

Под Ломжей наш Гвардейский корпус понес огромные потери. Вера в наших вождей, чувствуется мне, у нашего «серого» значительно поколеблена. При всем моем неуважительном отношении еще до войны к искусству наших стратегов, приходится теперь еще более разочаровываться в них – «как ни садитесь, а в музыканты не годитесь». Быть народному гневу и народной расправе с захребетниками, паразитами, кровопийцами! Жертвы эксплуататорск[их] аппетитов вопиют к небу!

9 февраля. Погода слякотная. Дела наши продолжают быть скверными. Дурни наши мечутся совершенно потерянными, как угорелые; не знают, где главные силы неприятеля. Разведка – ниже всякой критики. Картина полного нашего стратегического банкротства.

Канонада из крепостных орудий слышится сегодня реже. Лечебные заведения в городе все переполнены ранеными и больными; прибывает еще масса; эвакуационный же аппарат работает медленно и слабо.

Вследствие нахождения в Гродно штаба армии возникает масса недоразумений с управлением коменданта крепости. Предположено передвинуться нам в Соколку[654 - Соколка – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Сокольского повята Подляского воеводства (Польша).], где условия для помещения не обещают быть хорошими.

За ужином разговоры между нашими генералами, наводящими критику на Сиверса, что он не решился вчера же хотя бы дорогой ценой оказать выручку 20-му корпусу, к[ото] рый, по нек[ото] рым сведениям, будто бы и до сего времени пытается пробиться; но беда еще в том, что не знают где он. 28-я дивизия, хотя почти вся растаявшая, два полка 29-й и один сводный полк 53-й дивизии вылезли из петли, остальные же – увы! А при них будто бы до 1700 пленных немцев.

На почте не берутся для пересылки денежные письма.

Прибыли в резерв к нам 9 сестер; старшая из них, желая быть верной их пастыршей, просит оказать ей содействие в предохранении их «от разврата и заразы»!! Успокоил ее[655 - Разъяснивши все-таки ей, что здесь требуется не стеклянный колпак, а внутренняя броня. (Примеч. автора).].

В 9 час[ов] 15 м[инут] вечера «в[есьма] секретно» приказ по армии № 9: «противник силой около двух корпусов сосредоточен на линии Сопоцкин – Липск – Штабин[656 - Штабин – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).]». Более или менее значительные силы его группируются также в районе против Гожи и севернее. По имеющимся сведениям, сегодня к СВ от Липска шел бой; возможно, что с пробивающимися частями 20-го корпуса. «Для выручки доблестных товарищей, уже несколько дней ведущих неравную борьбу, приказываю завтра 10 февраля на рассвете перейти в решительное наступление… Действия должны носить самый решительный характер…» Будем, значит, по обыкновению переть в лоб да стеной, чуть ли не церемониальным маршем! Людей на святой Руси-де много, жалеть их нечего, жарь прямо, чего там ломать свои деревянные головы на к[акие]-либо маневренные действия!!

10 февраля. Погода стоит все слякотная. Крепостная пальба сегодня имела особенно интенсивный характер. Много прибывает раненых. Красносток, слава Богу, еще в наших руках.

Сиверс по телефону просил Рузского освободить его от командования армией; Рузский чувствует себя больным и очень желает тоже освободиться от командования армиями фронта. В критическую минуту наши вояки, потерявши головы, все не прочь утечь с поля брани. У каждого из них имеются резервные болезни, к[ото] рые в мирное время не мешают им нести службу и доить казну, в военное же время являются хорошей отдушиной, ч[то] б[ы] во благовремении удрать. Все наши вожди – фокусники, мазурики и штукмейстеры без капли истинного патриотизма. Отвратительные твари! А чьими, в сущности, мы, российские, с позволения сказать, граждане, являемся верноподданными, как не этих низменных тварей?! Видя грандиозную картину всеобщей сумятицы, разрозненности и бессвязности действий, полной притом растерянности руководителей, чем, как не мистически – каким-то чудом – нужно будет объяснять победу, если бы она случилась на нашей стороне?

Раненые наши переносят свои несчастья без стонов, без тени ропота и недовольства. Тем возмутительней, что поводыри их – гробы повапленные!

Случайный мой сожитель д-р Щадрин (страшный неврастеник – все время кампании тщетно ищет тихого пристанища, к[ото] рого не может найти) залег уже в кровать на сон грядущий, я же запишу сии строки в дневник; есть что-то, напоминающее Пимена и Гришку Отрепьева… Счастлив я, что в состоянии не зарываться окончательно в житейский навоз, и не лишаюсь постоянного чувствования над собой небесного шатра.

11 февраля. С раннего утра до поздней ночи артиллерийск[ая] пальба из фортов. Все та же суета и бестолковщина. Все двигаются, бегают, мечутся из стороны в сторону не для того, ч[то] б[ы] что-н[и] б[удь] сделалось, а так, ч[то] б[ы] только выходило как будто дело делают. Полная разрозненность и необъединенность действий, неналаженность и неподготовленность.

Лечебные заведения Гродно переполнены ранеными и больными, коих скопилось более 5 тысяч; вывозка их затруднена за невозможнос[тью] подачи надлежащего количества поездов. Более чем половину командного состава надо было бы признать невменяемыми по нервному истощению и расстройству.

Потрясающая картина на питательном пункте при эвакуац[ионном] пункте; по городу, как тени, плетутся раненые с позиций. Заявились остатки из 27-й дивизии: дивиз[ионный врач] и интендант, а также несколько санитаров. Дела наши сегодня ухудшились, и мы потеряли то, что взяли было вчера. Выручить 20-й корпус не удалось.

Приехали новый начальник штаба Попов[657 - Попов Иван Иванович (1866–1918) – генерал-майор (1912), с марта 1915 по октябрь 1916 гг. занимал должность и.д. начальника штаба 10-й армии. Генерал-лейтенант (1916). В 1916–1917 гг. командовал 32-й пехотной дивизией.] и временно командующий армией генерал Радкевич. Сиверс после ужина, еле сдерживаясь от слез, распрощался со всеми и отправился на ожидавший его поезд в Петербург. Начинать теперь будем опять сказку сначала! И у Сиверса обострилась резервная б[олез] нь: увеличилось количество ацетона и сахару в моче!!! Все штабные поехали на вокзал провожать, я же – нет: не видел я от него крупных неприятностей, но и никакой не испытал от него приязни ни к себе, ни к врачам. Следовало бы всех офицерских чинов с расстроившимися нервами на войне и со всякими содержаниями в моче ацетонов и т. п. нещадно теперь же вовсе увольнять от службы.

Познакомился сегодня поближе с Мишей Власьевым – тип интересный, на войне могущий быть геройским, в мирное же время – карманным вором, хулиганом и к[аким] угодно разбойником…

Дела наши скверно обстоят и в Галиции, как следует читать между строк. «Русский инвалид» с циничной развязностью для иллюстрации якобы лживых немецких реляций сообщает, что «телеграммы из Берлина в Стокгольм нагло утверждают, будто у русских захвачено в Восточной Пруссии 26 тысяч пленных, 20 орудий и 30 пулеметов…» Полагаю, что не нагло, а скромно утверждают немцы!! До наглости же доходят наши газетные органы, тенденциозно раздувающие успехи нашего оружия и в фантастич[еских] красках рисующие якобы бедствен[ное] положение Германии[658 - Относительно всего, касающегося войны, газеты, не исключая «Речи» и «Рус[ских] вед[омостей]» настолько изолгались, что хоть не читай их. Не пора ли прекратить морочение российской публики и открыть ей глаза на действит[ельност]ь?! (Примеч. автора)].

Какое позорное testimonium pauperitatis[659 - Букв. «свидетельство о бедности» (лат.), показатель скудоумия и недомыслия] подписывают себе Сиверс и прочие генералы его свиты, когда они под сокрушительными ударами своего противника открыто еще выражают удивление (sic!) по поводу непонятных для них его шахматных ходов! Так наше военное искусство отстало, значит, от немецкого, что заставляет наших превосходительных бездарностей даже рты раскрывать от изумления!

12 февраля. Хорошая солнечная погода; немного утром подморозило.

Весь день с фронтов – ожесточенная канонада. Длинной вереницей идут по городу раненые, массу везут в подводах и несут в носилках. На вопрос, как наши дела, вояки штабные отвечают, что «так себе – как и вчера», много-де положили немцев! Но ведь не меньше же положено и наших?! Выходит какая-то бессмысленная бойня.

Наше выступление из Гродно отложено на неопределенное время. Наряду с крепостными госпиталями здесь развернули и четыре лазарета 15-го корпуса. Лечебные заведения переполнены – кромешный ад!

За обедом разговаривал с временно командующим армией Радкевичем; затронули, между прочим, еврейский вопрос и гигиену труда; своим гуманным и довольно просвещенным взглядом на вещи произвел на меня прекрасное впечатление; подкупает в нем еще простота обращения и отсутствие дутого снобизма. Он – не Генерального штаба, а артиллерист по образованию.

Ведение дневника облегчает тягость и моей здесь жизни… Мое отношение к людям: каждый из них меня считает своим, но как я одинок среди них! Каталитическое мое действие… Второй день начинаю получать запоздалые письма, отправленные ко мне еще в сентябре-ноябре прошлого года.

Командиры полков Старорусского[660 - 113-й пехотный Старорусский полк.] и Новоторжского[661 - 114-й пехотный Новоторжский полк.], успевшие «продрать» из железного кольца, рассчитывают получить «Георгия»! В Старорусском осталось около 700 чел[овек], в Новоторжск[ом] же около 1200 чел[овек].

В газетах – все те же хвастливые убаюкивающие сведения о наших доблестях!

Познакомился с г-жой Кайгородовой в ее госпитале. Уверяют, что она – немка по рождению; кроме того, в ее госпитале главным врачом состоит чистейшей воды немец. Здесь же, в передовом районе, войска продолжают обслуживаться Рижским отрядом, весь медицинский и хозяйств[енный] персонал коего состоит из плохо говорящих по-русски немцев!! Заведующий отрядом князь Кропоткин[662 - Кропоткин Николай Дмитриевич (1872–1937) – князь, Лифляндский вице-губернатор в 1912–1915 гг.], к[ото] рого совсем не видно, сам женат на немке! А у нас в России всё стараются освободиться от внешнего и внутреннего немца!

Генерал Жнов – да будет ему Господь судья! – очень занят позированием своей персоны с «Георгием» на фотографиях. О, как бы я обожал всех этих георгиевских кавалеров, если бы не стоял я так близко ко всему, ч[то] б[ы] видеть, как у нас получаются всякие внешние отличия[663 - Все построено на шулерском проворстве рук! (Примеч. автора)]!!

13 февраля. Лазурное небо, ласковый призыв солнца, весна… весна идет… Бесплодные и бессмысленные мечтания… Душа настроена восторженно. В довершение благостности узнал, что высочайш[им] приказом от 25 января я награжден орденом Св. Станислава 1-й степени. Теперь я, значит, генерал настоящий – со звездой и лентой через плечо.

Редкая пальба из фортов. Генерал Жнов сообщил мне по секрету о проделанной по отношению ко мне месяца полтора тому назад штуке сумасшедшими дураками фон Будбергом и Сиверсом, невыносившими, видимо, моего олимпийского спокойствия… Радкевич мне положительно симпатичен по своей светлой голове, простоте, равности и выдержке. Как-то с его прибытием запахло хорошим русским духом.

Бьются несчастные солдатики наши взять занятую немцами «высоту 103», и безуспешно, а она является господствующей над Гродно, с которой немцы, подвезя осадные орудия, могут здорово обстреливать город. В том, что эта высота заблаговременно не была укреплена как следует, один из офицеров готов видеть прямо-таки предательство!

В то время, как немцы успели уже отлично устроить свои окопы, у наших окопы так отвратительно сделаны, что солдаты жарят вслепую прямо без прицела. Огромная масса раненых в пальцы; несомненные случаи саморанения. Сделаю распоряжение эту категорию раненых не эвакуировать, а оставлять на месте.

Около 3 часов дня внезапно произошло сильное сотрясение оконных рам в моей комнате от взрыва брошенных немцами с аэроплана «Альбатрос» бомб. Повреждено несколько зданий; нашу сестричку чуть было не убило, но сильно оглушило. Аэроплан летал почти за облаками на высоте 2 верст.

Чудная лунная ночь. К утру ожидаем большого наплыва раненых, так как ночью предстоит наша атака укрепленных немецких позиций.

Несмотря на развешенные плакаты с обязательным постановлением коменданта крепости о выселении жителей известного возраста и женского пола – город за последние дни стал как-то еще люднее, прекрасного пола – целая уйма. И война, и любовь идут, не мешая друг другу. Большая пожива для полиции, к[ото] рая, вероятно, здорово нагревает свои руки на взяточничестве за допускаемые ей для обывателей те или другие изъятия из закона. Выходит у нас, что писания-то всякие – писаниями, а обыватели себе живут да живут по милостивому усмотрению и благоволению начальства вне всяких писаных юридических норм. Вот циркулярную-то, приказную, подкупную Русь и бьют теперь немцы!

14 февраля. Всю ночь продолжалась ужасная канонада из крепости; почему-то плохо спалось. Большой убой! Слава Богу: говорят, что «высоту 103» мы взяли; надо теперь стараться лишь удержать ее; взято нами будто бы 3 батареи немецких, из коих 1 только успели вывезти; есть пленные.

Радкевич, описывая в разговоре за обедом хаос, к[ото] рый царил во время боев при отступлении, выразился, что всем управлял Николай Чудотворец. Наши штабные дурни помешались на оценке «энергичных» действий, отождествляя их с тем, что, попросту говоря, должно носить название пустой шумихи и суеты; кроме того, еще продолжают стратегию сиверсов и фон будбергов, окончившуюся так катастрофически, смотреть не столько на позиции, сколько злопыхательно улавливать и травить санитарный персонал за то, в чем он в сравнении с другими менее всего виноват, чуть ли не предписывать врачам тот или другой метод лечения б[ольн] ых и раненых, ту или другую гигиеническую меру! В упоении своим величием и дискреционной властью с возглавлением санитарн[ого] отдела разными прохвостами из командиров нестроев[ых] рот они ни во что ставят теперь нас, представителей медицинской науки, мня себя «сами с усами» и в этом отношении, стремясь всячески над нами поглумиться, потешиться, как бы мстя нам за что-то… С третированием начальника отдела – полковника, – поставленного как бы над нами в дядьки, на самую медицину-то наши временщики позволяют себе смотреть как на говно собачье! Сегодня наши стратеги подняли гвалт из-за того, что многие легко раненые идут по городу и заходят в лавочки, магазины, у нек[ото] рых повязки промокли, и что не к[ото] рых даже… ведут жиды! Рыцарское чувство наших фальстафов не может примириться с тем, ч[то] б[ы] и жиды могли выражать сердечное участие к страждущим!.. Ненавистнические отношения между отделами штаба – подсиживания и подкапывания друг под друга… Всякий старается доказать перед начальством, кто вперед произнес: «Э!»… Штаб полон массой ненужных паразитов…

Зашел ко всенощной в собор; превосходное пение вообще, а в частности – «покаяние двери отверзи ми…» Я вечно живу чувствованием града вышнего, окружающее же все – такая гиль! Колокольный звон всегда восхищает мое сердце своей музыкой, наполняя его небесной радостью. Видел г-жу N.; так хотелось сказать ей:

«Я вас любил, но не люблю уж боле,
Я ту любил, но вы уже не та…»

15 февраля. Очаровательная солнечная весенняя погода. Мальчуганы-газетчики зычно выкрикивают по улицам: «Телеграммы о мире!» Между делами зашел ненадолго и в свою церковь, и в католическую, находящиеся как раз друг против друга; поклонился двум богам, если бы был и третий – то и ему бы!

В боевом отношении что-то тихо. Не слышно целый день артиллерийской пальбы с фортов крепости.

Перед обедом зашел на вокзал. Над головой совсем невысоко взвился немецкий аэроплан; никто по нему не стрелял; вот-вот, думалось, будет сброшена на тебя бомба, но, по счастью, она слетела немного подальше, слышен был сильный взрыв; солдатики, в группе к[ото] рых я стоял, даже видели летчика, как он нагибался и спускал «какой-то кулек». Надо еще удивляться, что немцы не засыпают нас такими гостинцами, угощая ими лишь изредка.

На рассвете пресловутая «высота 103» была взята обратно немцами; мы ее, говорят, «прозевали»; предстоит ее вновь брать; назначено для этого 17 число! Уже ухлопали на нее несколько тысяч; уложат еще новые гекатомбы человеческих тел; в данном случае – «без чувства, без толку, но с расстановкой!» По частям даем себя разбивать противнику, к[ото] рый с каждым часом времени все более и более укрепляется, и нам будет все труднее и труднее его вышибать.

За обедом крепостной инженер-генерал успокаивал Радкевича, что-де не извольте сомневаться – скат высоты мы подкрепим как следует; при этом все-таки добавил, что-де не в мерах защиты дело, т[а] к к[а] к корпусной командир (имярек) все время был под огнем и не был ранен или убит, а взял, да умер от дизентерии!! Дальше разговор перешел на тему о роли и большом значении в войне Николая Чудотворца!!

Радкевич на вопрос преосвященного Владимира, долго ли продолжится война, отвечал, что 5 лет, и что-де за это время мы еще, может быть, по нескольку раз будем также то отходить к Гродно, то входить в пределы Восточной Пруссии.

В корпусах у нас очень малый состав; на бумаге же выходит много. Штабные заправилы поражают меня теперь своим самодовольством, развязностью и какой-то моральной и умственной тупостью, позволяющими им оперировать человеческими жизнями как какими-то пешками, и оперировать-то так грубо – ремесленно и шаблонно (куда уж до артистичности), как пишутся входящие и исходящие №№ бумаг[664 - Сражающиеся не понимают, что жертвуют жизнями своими по прихоти правящей кучки ad majorem ee gloria. /к вящей ее славе (лат.)/(Примеч. автора)].

Последнее время при общей столовой учреждена выпивательная конспирация означенной кучки штабных во главе с генер[ал]-квартирмейстером Шокоровым[665 - Шокоров Владимир Николаевич (1868–1940) – генерал-майор (1915), с января 1915 по октябрь 1916 гг. занимал должность и.д. генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии.]. Насосавшиеся живительной влаги сыны Марса делаются еще более пошлыми и циничными, имея вид именинников на похоронах. Санитарн[о]-медицинская часть стала для «храбрых» наших вояк какой-то плевательницей, куда всякий из них норовит изрыгнуть всякую гадость; по обыкновению, внимание обращается на показную сторону[666 - К[ото]рой прикрывается самая отвратительная внутренняя гниль! (Примеч. автора)] – на форму, пуговицы, внешний лоск – «порядок», «ранжир», «раз-два, раз-два»! Ч[то] б[ы] раненые «не шлялись» по улицам[667 - А им так приятно постоять и поглядеть перед витринками магазинов и пр. (Примеч автора)], а сидели бы у себя в заточении лазаретов и госпиталей… Наш всероссийский символ – «осади!» Господи, Боже мой – когда-то наши россияне выйдут из рабского положения каких-то «существователей», а не граждан?! Что мудреного, что мы в глазах немцев не более – не менее, как «Russische swein»[668 - Русская свинья (нем.)]…

Паскудная черта в воспитании военных: всякого покойного человека они готовы считать бездельником, суетящегося же – энергичным и дельным! Сами они свою энергию и продуктивность рабочую проявляют точь-в-точь как [вз] балмошная хозяйка, и себя расстраивающая, и не умеющая управляться с прислугой; начальствующие лица по отношению к подчиненным, нужно – не нужно, но обязательно их «подперчивают», да еще в оскорбит[ельных] выражениях; сами бесятся и увеличивают лишь нервное настроение среди окружающих.

Сегодня эвакуировал до 3 тысяч раненых. Масса из них «пальцестрелов».

По газетам выходит, что мы только и делаем, что храбро и умно побеждаем уже еле-еле дышащего противника; даже разгром нашей армии рисуется в таких красках, что немцы будто бы совершили большую ошибку и сели в калошу, мы же… мы же… скоро будем в Берлине! Если бы по газетным данным и сообщениям да составить историю текущей войны, то это вышла бы не история, а претенденциознейшая сказка.

Д-р Щадрин как тип (его вечное отыскивание покойного угла!).

Вопреки писаным законам: фон Будберг уволен в отпуск на 2, а Сиверс – на 6 недель; имеются случаи увольнения в отпуск (конечно, высших чинов, для коих законы не писаны!) «по смертельной болезни» жены! Г-жа комендантша мной хочет совсем завладеть: надоедает ужасно и по телефону, и лично своими бабьими приставаниями по устроенным ей разным благотворит[ельным] учреждениям.

16 февраля. Солнце светит вовсю, весна идет, весна идет!.. Скоро вот-вот из оттаявшей земли покажутся и лепестки синеглазых фиалок. С полудня захмурилась погода и заснежило. На душе же у меня почему-то необычайно весело. Причину надо искать в подсознательном департаменте…

Совершили объезд вместе с Кайгородовой и Радкевичем нек[ото] рых врачебных учреждений «ее ведомства». Узнал радостную весть: «высота 103» нами окончательно взята, немцы будто бы принуждены теперь отступать вследствие успешности наших действий в праснышском направлении к Нейденбургу[669 - Нейденбург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Нидзица, административный центр Нидзицкого повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).]. Стратеги наши потирают руки, что для немцев складывается теперь обстановка быть охваченными, но более-де шансов, что они мастерски, как вьюны, ускользнут. Денщики наши уже спрашивают: «Скоро ли мы опять приедем в Марграбово?» Этот город они предпочитают Гродно, к[ото] рый они называют «низьменным»…

Мой полковник неисправим в своем бешенстве; его нек[ото] рые штабные пигмеи прямо-таки провоцируют, и он в ярости летит по госпиталям и, не разобравшись, невпопад первого встречного грубо пушит и разносит, поднимая страшный гвалт. Окриками думают наши марсы водворять и поддерживать порядок и дисциплину; да будь хоть окрики-то толковые, а не истеричные! Великое зло у нас в армии, что военачальники в своих подчиненных видят объект для излития накопляющейся у них злобы и желчи; всю накипь их, казалось бы, так естественно, они должны были бы скорее изливать уж не на своих, а на немцев… Служащие наши мало обласканы начальством, не видят от него благожелательного, дружеского к себе отношения, а одно хамство. А много времени потребуется после войны на обтеску нашего дубья, к[ото] рое в массе так еще невежественно.

Посмотрю я на разных особо- и просто уполномоченных Красн[ого] Креста – летают, как саврасы, «дела делают», а форма на них – шашки, пояса, сбруя и проч. – да, право, куда они корректнее меня в этом отношении… Краснокрестские учреждения видят полную поддержку и особое внимание военных особ, военные же – в загоне, и являются какими-то в их глазах последнего разряда «заведениями». Командуют разные комендантши, дамы с положением, графы и князья…

17 февраля. Запорошило кругом снегом, но тепло. Второй день не слышно канонады. Усиленно эвакуируем б[ольн] ых и раненых из Гродно. Изгнание из местного лазарета всех волонтерок за сеемую ими смуту в умах… Моя беседа со старшей сестрой с вразумлением ее… Никогда не повышаю голоса когда отчитываю, но могу довести виновника до слез и стыда ровным, полным джентльменства обращением. Полковник же мой – тот «нагоняет холода» истерическими криками, без всяких логических аргументаций…

За обедом Радкевич обратился было ко мне с вопросом: «Ну, как по санитарной части?» – но спохватился, взглянув на нашего дядьку-полковника, поправившись многозначительной фразой: «А впрочем, ведь санитарная часть Вас не касается…» Да, так наши революционеры сорганизовали санитарную часть армии, что она уже не касается врача!! Явление символичное.

В Гродненском лазарете – один подозрительный случай по азиатской холере. Обошел все палаты; всех обласкал – особенно врачей, на к[ото] рых вчера только что был сделан грубый набег полковником из-за вздорных слухов, что-де раненых не перевязывают. Я делаюсь центром, куда попросту обращаются со своими слезницами все труждающиеся и обремененные санитарные чины армии, рассчитывая получить заступничество и поддержку.

После обеда – ленивая пушечная пальба. Погода захмурилась. Оно, пожалуй, и хорошо: уж не вылетит немецкий аэроплан и не бросит бомб, что обычное явление в светлую солнечную погоду.

Дивизии наши растаяли до 3–4-тысячного состава.

18 февраля. Оттепель. После обеда в компании с дежурным генералом, своим полковником и командир[ом] Старорусского полка отправились на знаменитую «высоту 103» (собственно – 100,3)[670 - По дороге на Сопоцкин и Скрынники. (Примеч. автора)], на к[ото] рой полегли тысячи наших и немецких воинов; шло артиллерийское состязание; усеянное поле искалеченными и обезображенными трупами представляло прегрустную и потрясающую картину. Как нечеловечески жестоки правители народных масс, здравствующие и благоденствующие, и как невежественны слепо идущие на смерть эти массы…

«Высота 100,3» по своему господствующему положению в отношении г. Гродно должна была бы еще в мирное время быть соотсветств[ующим] образом укрепленной, чего не сделано по экономическим расчетам; при набеге же немцев ее не сочли нужным удержать за собой и дали возможность немцам ее занять; потом уже сообразили всю важность ее для защиты Гродно, и было приказано эту высоту взять во что бы ни стало; атаковали несколько раз, наложили гекатомбы трупов, но безуспешно; овладели ей лишь вчера, но уж без боя, так как немцы, принужденные к отступлению, сами ее очистили. Отступают же немцы не под напором нашей армии, а вследствие оказываемого на них давления с Праснышского района – со стороны 12-й армии.

Наши штабные умники после встрепки и растерянности теперь приподняли опять свои мудрые головы – уже называют ураганное движение немцев к Неману, заставившее нас очистить Восточную Пруссию, безумным маневром! Чуть ли не пирровой победой! Они теперь высказывают уверенность, что немцы напрягают свои последние усилия.

Генералы Епанчин и Леонтович будто бы предаются суду. Это – хорошо. Кайгородова-комендантша оказывается типичной хохлушкой, а не немкой. Теперь уверяют, что немка – жена старшего врача Гродненского военн[ого] госпиталя д-ра Троицкого.

Ужасно надоедает мне мой полковник, приходящий ко мне без церемоний, ч[то] б[ы] вести «отвлеченные разговоры». Отвлеченные же эти разговоры – самая безынтересная для меня пустая болтовня об армейских злобах жизни.

Получил письмо от Лялечки, к[ото] рая горячо просит меня позволить ей со мной повидаться на театре войны. Может быть, Бог даст, мне самому придется приехать к домашним пенатам на Страстную и Пасху.

Распубликовали в газетах законопроект отмены паспортов для всего культурного населения России, но с сохранением этого пережитка лишь для цыган, нищих, и… и евреев. И это в переживаемый-то великий момент, подготовляющий в воображении оптимистов святую зарю гражданственности на Руси, когда и эллины, и иудеи и др. национальности, населяющие ее, все одинаково льют кровь за общую свою родную мать – Русь! Не родные ли мы все братья, если не во всечеловеческом смысле, то хотя бы в российском государстве?! Не равные ли мы все члены российской семьи, несущие одинаковые обязанности? За своим семейным столом ни одна хорошая мать не сделает различия между детьми и никого не обделит из них друг перед другом. Можно ли ждать возрождения на Руси, когда поэты находят у нее какую-то «особую стать»? Не придется ли в силу этой стати после войны остаться при пиковом интересе тем, чьими руками из огня таскались каштаны?!

19 февраля. Морозец до 6°R[671 - – 7,5 °C.]. Всю ночь шла сильная артиллерийская стрельба с фортов, все ее слышали, а я за крепким сном – нет. Уборка трупов с «высоты 100,3» приостановлена вследствие невозможности за сильным обстрелом. Боюсь, что наши пошехонцы не укрепят эту высоту и опять ее сдадут немцам. Мороз, вероятно, теперь на руку немцам.

Сегодня лично пришлось мне слышать от самого пострадавшего о жестокостях тевтонов: возвратился из плена священник Камского полка[672 - Цирус-Соболевский Яков Яковлевич (1865–?) – священник 110-го пехотного Камского полка и благочинный 28-й пехотной дивизии в 1912–1917 гг. В начальный период войны попал в плен, откуда вернулся в январе 1915 г.], к[ото] рый рассказывал невероятные вещи – как ему плевали в лицо, били, сорвали наперсный крест; первое время все не верили, что он священник, а принимали за казака; так же обращались и со всеми нашими офицерами. С французскими и английскими пленными обращение будто бы лучше.

В газетах наших обычное замалчивание наших неуспехов и распузыривание результатов наших победоносных действий. Немцев же ругают за такое вранье!

Грустно-обидное отношение властей к военным врачебны[м] учреждениям по сравнению с краснокрестскими. Для помещения последних прямо бесцеремонно выгоняют первых.

В Гродно – отличные цукерни, где можно получить прекрасный кофе и превкусные пирожки.

20 февраля. t° минус 6 градус[ов] Реомюра[673 - – 7,5 °C.]. Целый день слышится артиллерийск[ое] буханье с фортов. Прибывает много раненых; приток их превышает отток. Обошел несколько госпиталей и лазаретов. Трогает меня неподдельная признательность ко мне врачей, а за что, в сущности?.. Только просто за то, что я обращаюсь с ними по-человечески, а не по-хамски; они привыкли видеть со стороны начальства лишь одни ругательства и горлодерство за расстегнутую, напр[имер], к[акую]-либо пуговицу, и т. п. пустяки. Что всего печальнее, в роли таких хамов являются и высшие медицинские начальники, к[ото] рые, не взирая на то, что строевое офицерство от них отворачивается к[а] к от сословия черной кости, тем не менее пыжатся во всех ухватках и приемах обращения с подчиненными поступать «по-офицерски». Жалкие «офисье апплике» – и от врачей отставшие, и к офицерству не приставшие; а так бы высоко они должны были носить почетное свое звание «друзей человечества», и им гордиться больше, чем своими генеральскими чинами!..

О происшествии в Гродненском военном госпитале: приехал чуть ли не «на белом коне» к[акой]-то самозванец, назвавшийся великим князем, разругавший всех врачей бродягами, сволочью и нецензурными выражения[ми], а затем ускакавший; самозванство раскрыто было лишь много спустя, вышла настоящая трагикомедия, к[ото] рая могла бы дать сочный материал для преинтересного фельетона Дорошевича[674 - Дорошевич Влас Михайлович (1865–1922) – публицист, театральный критик, один из наиболее известных фельетонистов начала ХХ в. Редактор газеты «Русское слово» в 1902–1918 гг.]… Одержимых спортивным азартом по части охоты за медицинским персоналом – уйма, и их тем больше, тем ожесточеннее в преследовании своего «внутреннего врага», чем хуже складываются у них дела с «внешним врагом»… Дал бы Бог, ч[то] б[ы] утвердили командующим нашей армии Радкевича: все же легче будет нам, врачам, дышать при нем.

Посмотрю кругом – какое множество людей, живущих теперь войной и за счет войны; какой процент из них руководится в своих действиях лишь чистыми идеальными побуждениями?!

По данным разведочного бюро у немцев будто до 70 чел[овек] (!?) в роте больных желудочно-кишечными б[олезня] ми. Мой полковник ужасно хотел бы, ч[то] б[ы] по этому поводу не ограничиваться лишь одним оповещением факта корпусным врачам, а и написать подробно о мерах предохранения наших солдат от заболевания и об употреблении «к[аких]-либо лепешек» внутрь!!

Все писание и писание по сту раз об одном и то[м] же. Щелкоперская, бумажная наша Русь-матушка; все-то у нас, по-видимому, регламентировано (и «курить запрещается за общим столом», и «стоять на площадке вагона во время хода поезда», и пр., и пр.), а выходит все так, что наши скрибы пописывают, а обыватели себе о том и в ус не дуют.

Сегодня поднялась целая буря: генерал дежурный при [Верховном] главнокомандующем Кондзиоровский[675 - Кондзеровский Петр Константинович (1869–1929) – генерал-лейтенант (1914), в 1914–1917 гг. занимал должность дежурного генерала при Верховном главнокомандующем.], видите ли, заметил одиночно следующих раненых, и, по обыкновению, конечно с промокшими у нек[ото] рых повязками. Так почему они смели идти не в порядке и чуть ли не нога в ногу?! Если наши вожди будут все косоглазить и смотреть не в надлежащую сторону, то быть беде, и, пожалуй, еще более горшей, чем какую только что пережила наша армия!

21 февраля. t° – 6° R[676 - – 7,5 °C.]. День серенький; в полдень показалось и солнышко. В штабе настроение приподнятое. Нами заняты Липск – Сопоцкин и Штабин; приказано командующим отрезать пути отступления немцам занятием фронта Слободка – Сувалки – Августов; не верится, ч[то] б[ы] нам это удалось.

Раненых прибывает множество. «Самострелов» имеется сколько угодно и среди офицерства. По врачебному нашему милосердию все они сходят за раненых героев! Ввиду того, что у нас, врачей, эти герои видят всякую песчинку в глазу, у себя же не замечают и бревна, счел вполне уместным сделать сегодня конфиденциальный доклад начальнику штаба Попову «на его благоусмотрение» об эксквизитном случае умышленного саморанения командира Черниговского полка[677 - 29-й пехотный Черниговский полк.] Ступина[678 - Ступин Иоасаф Иоасафович (1870–?) – полковник (1911), в 1914–1915 гг. командовал 29-м Черниговским пехотным полком.], за каковые деяния так строго преследуются нашими витязями солдатики. Пусть «витязи» познают самих себя! Этот Ступин через комендантшу, в лазарет коей он лег, всех поставил на ноги заявлением желания поскорее эвакуироваться в Москву. А интересна была бы строго проведенная статистика всех случаев мазурничества и уклонения от службы путем саморанений и всяких заболеваний резервными б[олезня] ми офицерских чинов! Чинов, к[ото] рые при этом еще получают награды «с мечами»!

22 февраля. – 6° R[679 - – 7,5 °C.]; в полдень потеплело; весна вступает в полные свои права. Мы продвигаемся к Августову; с севера же, со стороны Кальварии, наша конница действует так плохо, что рассчитывать на устройство для отходящих немцев к[акой]-либо ловушки нечего и думать[680 - Так-то все у нас в сравнении с немецким выходит аляповато и лубочно… (Примеч. автора)]. Неизвестно, как развиваются наши действия со стороны Ломжи, Осовца в 12-й армии.

Преинтересная в смысле эрудиции по части церковной истории сестра Юлия Никол[аевна] Данзас[681 - Данзас Юлия Николаевна (1879–1942) – фрейлина императрицы Александры Федоровны (1907), историк религии, католический теолог. В 1915 г. заведовала полевым подвижным складом Красного Креста при 10-й армии.] – фрейлина, заведующая складом Красн[ого] Креста…

Любой печник может быть искусней в кладке печей, чем архитектор дома, но нельзя его, вследствие этого, делать архитектором, а последнего – печником; так и в полевой военной санитарии: по эвакуации может быть искусней к[акой]-ниб[удь] офицер, чем врач, но нельзя вследствие этого офицера ставить во главе санитарии.

Встретил земляка – генерала Бернацкого[682 - Бернацкий Николай Николаевич (1860–1941) – генерал-майор (1908), в 1908–1916 гг. занимал должность военного судьи Виленского военно-окружного суда.], товарища детства; как он стар и дряхл, а мой сверстник! Он – зеркало, в к[ото] ром я увидал и свою старость.

Так рвусь на части, что не могу приняться за ответное письмо моей Лялечке, ждущей от меня скорейшего отклика на ее намерение со мной повидаться.

Ели за обедом кукурузу; один из генералов серьезнейшим образом уверял, что от нее могут развиваться «свищи в голове». Не менее дикие понятия пришлось слышать и от другого тоже генерала с академическим значком, что-де при ранении отличным кровоостанавливающим средством является засыпка раны землей!!

23 февраля. Холодный утренник до – 8° R[683 - – 10 °C.]; к полудню – солнечный пригрев и таяние.

Августов как будто уже нами занят. Прибыл сегодня еще один «воскресший из мертвых» – начальник штаба 27-й дивизии полковник Дрейер[684 - Фон Дрейер Владимир Николаевич (1876–1967) – полковник (1911), с ноября 1914 г. занимал должность и.д. начальника штаба 27-й пехотной дивизии. Руководил арьергардом 20-го армейского корпуса при его окружении в Августовских лесах в феврале 1915 г.], вылезший[685 - С нек[ото]рыми еще офицерами. (Примеч. автора).] из мешка, в к[ото] ром погиб 20-й корпус. Рассказал, к[а] к они питались кониной, как легко мог бы 20-й корпус выбраться из мышеловки, если бы шли не на Сопоцкин и не по тому направлению, к[ото] рое было им указано штабом армии, и если бы все генералы во главе с Булгаковым все время боев не жались бы кучкой друг подле друга, предоставивши действовать лишь командирам полков (тактика страуса!); как командир Уральского полка[686 - 112-й пехотный Уральский полк.] постыдно уклонился от управления полком; как он-де (pro domo suo[687 - О себе, о своих делах, букв. «о своем доме» (лат.)]!) выстрелами из револьвера собирал в панике убегавших нижних чинов, принуждая их биться с неприятелем; как при отступлении все части и учреждения были ужасно перепутаны и переплетены, и т. д. А сегодня в иллюстрированном приложении к «Нов[ому] вр[емени]» уже фигурирует портрет генерала Булгакова с подписью: «Доблестный командир доблестного 20-го корпуса»!

Летчики наши, как только поднимутся на аэропланах, так тотчас же или сломается у них аппарат, то сами себе что-нибудь сломают. Какие артисты в воздухоплавании германцы – «не идет наш поезд, как идет немецкий!» О недостаточной (слишком уж мягко сказано!) продуктивности работ наших летчиков уже был приказ главноком[андующ] его фронтом от 13 декабря за № 335. Приказом же по фронту от 26 декабря за № 379 было объявлено об отпуске на каждого нижнего чина 1-й, 2-й и 5-й армий по ? бутылки красного вина для прибавления в чай или кипяченую теплую воду. Гладко же все у нас пишется на бумаге!!

За все время операции нашей армии с 1 февраля по сию пору считается, [что] приблизительные у нас потери до 60 тысяч (около 25 тысяч раненых, 6 тысяч убитых, остальные – пленные и без вести проп[авшие]), у немцев же убито до 70 тысяч.

А немцы, оказывается, уж не так всеведущи: потому что если бы они в начале февраля получше наперли на Гродно, то живьем могли бы нас всех захватить – в крепости совсем почти не было гарнизона, да и состоял-то он из «крестоносцев»-ополченцев, дружины к[ото] рых притом были почти совсем без ружей, у кого же были ружья – так те не умели из них стрелять!!

Все более и более укрепляюсь в решении эвакуироваться для поправки здоровья на праздники к себе домой, а там, если можно будет, то и совсем больше не возвращаться сюда; так все здесь гнусно!

Среди дня с немецкого аэроплана в городе сброшено было две бомбы; подозревают его также в сигнализации; немцы отходят; мы берем деревню за деревней, но без боя; немцев не видно и не знают, куда они девались. Ой, быть еще большей для нас беде: немец – что «Figaro ci, Figaro l?»[688 - «Фигаро здесь, Фигаро там» (фр.)], чувствуется мне, еще преподнесет нашим вахлакам еще такой сюрприз, что небу будет жарко!

Возвратившийся из Петерб[ург] а и Москвы один офицер передает, что там настроение уже не то, что в начале кампании: в каждом доме извествуется покойник, у каждого внутри больно сосет…

24 февраля. Утром – 12° R[689 - – 15 °C.]. День ясный.

Августов еще не в наших руках. Относительно членовредительства полковника Ступина убеждаюсь все более и более; со мной согласен хирург Додендорф Алексей Александр[ович]. Но официально начинать дело – это было бы ужасным скандалом для армии, да еще в такой момент… В конце концов, нашлись бы «благородные» защитники корпоративной чести, предали бы если и суду сего воина, все равно его оправдали бы, т[а] к к[а] к судили бы своего и сами. И я бы остался виноватым.

Мое свидание с Завадским, корпусн[ым] врачом 2-го корпуса, бывшим моим старшим врачом по Гурийскому полку[690 - 159-й пехотный Гурийский полк.]…

Отобрали у нас из армии на Ломжинский – Остроленский фронт семь полевых госпиталей, туда же ушел и 15-й корпус.

25 февраля. Утренняя t° – 11° R[691 - – 13,75 °C.]. Погода солнечная, ясная.

Уже несколько дней не слышно пальбы – немцы отходят; нам же кажется, что это мы их вышибаем, но по общему умонастроению вижу, что мы действуем вслепую, без малейшего проникновения в карты своих хитроумных противников, к[ото] рые, предвижу я, еще не раз поднесут нам сюрпризов, а к празднику, пожалуй, так «махнут», что опять нас в дураках оставят.

А раненые все прибывают и прибывают; много обмороженных и совсем замерзших. Полки растаяли до батальонного состава. Не хватает людей, еще больше – ружей. 15-й корпус назначен в резерв фронта.

На войне больше, чем в мирное время, разверживается картина возмутительного засилья единиц над массами… «Morituri»[692 - Осужденные на смерть (лат.)] прошли с песнями, особенно отчетливо выкрикивая рефрен: «Живот мы свой положим за веру, за царя!..»

Наделавший переполоху в Гродненском госпитале самозванец – «великий князь» – оказался пьяным офицером, к[ото] рый подлежал бы теперь отдаче под суд за оскорбление врачей при исполнении ими своих служебных обязанностей, но ввиду того, что он – офицер, да еще с Георгиевским оружием, врачи же по идеологии военной касты суть не более – не менее, как говно собачье, то сего витязя стараются всячески избавить от ответственности и дело замять. Преобидное положение военных врачей, на к[ото] рых витязи готовы всегда собак вешать, к[ото] рые во всяком посетителе их учреждений с офицерскими погонами склонны видеть лишь карателя, и не избалованы лаской…

Опросил я сегодня нескольких наших раненых солдатиков, к[ото] рым удалось уйти из плена; кормили их плохо; обращение было не из нежных (слова солдатика: «они такие нервные, что толкали нас…»), нек[ото] рых били по мордасам; своих раненых клали в более безопасные и уютные места, чем наших; весьма тяжело раненных – добивали; при поспешном отступлении одну из халуп с ранеными будто бы подожгли.

Ревнивое соперничество моего полковника с князем Куракиным в стремлении первым доложить командующему армией о всяких пустяках, к[ото] рыми бы и не следовало обременять внимание его и отвлекать от прямых стратегических задач… По понятию г-д военных, типичным выразителем коего является наш полковник, задергавший всех своих подчиненных, тот весьма энергичен и деловит, кто больше всего суетится; а идеал в этом отношении тот, к[ото] рому даже некогда бы (!) было и пообедать – вообще покормиться. Исполняющему судорожные поручения беспокойного полковника д-ру Щадрину я преподал совет не забывать о необходимости совершения действий хотя бы ut aliquid fiat[693 - Чтобы хоть что-нибудь делалось (лат.)]… Далеко нам до немцев в отношении чистоты их работы и их навыков к ней!

26 февраля. – 15° R[694 - – 18,75 °C.]. Чудная погода. Второй день как в штабе гостит великий князь Андрей Владимирович.

Из Новокаменной[695 - Новокаменная – деревня в Сокольском уезде Гродненской губернии, ныне Каменна-Нова в Сокольском повяте Подляского воеводства (Польша).] и Сопоцкина прибывает много раненых. После обеда съездил в Сопоцкин, застал поспешно свертывающимся Саратовский лазарет Красного Креста и настроение у всех нервно-возбужден[ное] – готовое вот-вот перейти в панику. По краснокрестским информациям наши войска в беспорядке отступают; ч[то] б[ы] отрезать им отступление, немцы поперек дорог накладывают бревна и засеки. Возвратился в Гродно почти в полночь, а потому не мог немедленно же проверить в штабе правдивость столь неприятных для нас слухов.

Совершенно случайно в разговоре с дивизионным врачом 27-й пех[отной] див[изии] Беккаревичем узнал от него об Адариди[696 - Адариди Август-Карл-Михаил Михайлович (1859–1940) – генерал-лейтенант (1914), с апреля 1914 по февраль 1915 гг. командовал 27-й пехотной дивизией. В феврале 1915 г. был уволен от службы без мундира.], бывшем его начальнике дивизии, что последний за постыдное бегство от своей дивизии во время боев под Маклавкой. 25 октября был отрешен от должности и подлежал преданию суду. Прогностика моя и относительно этого «храброго» генерала блистательно оправдалась; готов поклясться всем святым, что сей «витязь» и в японскую кампанию, будучи тогда еще командиром полка, под предлогом контузии так же постыдно бежал с поля брани, как и теперь… Лицом к лицу я теперь созерцаю грубую правду жизни…

27 февраля. Утром – 10° R[697 - – 12,5 °C.], к полудню заснежило и стала оттепель; слава Богу, это нам на руку, немцам же – огорчение.

Меня очень тронуло отношение ко мне д-ра Щадрина, к[ото] рый вчера чуть не плакал, беспокоясь за меня, что я так долго не возвращался из Сопоцкина, откуда поспешно эвакуировались краснокрестские учреждения ввиду нашего отступления. Красный же Крест у нас является отличным барометром, своими передвижениями верно (с нек[ото] рым иногда преувеличением) заблаговременно показывающий погоду нашего положения. Отход наш на Сопоцкин вызван был неожиданно вылезшим из Августовских лесов целым немецким корпусом, грозившим нас окружить.

Продолжает прибывать много «самострелов»; суди их Бог! Многие ли из нас, участников войны, работают на ней за совесть да за идею, а не по принуждению – за страх да ради мамоны?! Живу предвкушением возможности на Страстной и Пасхе побывать у себя дома, а то я превратился в измученного раба. При сплошной теперь нелепице совершающегося кругом моя душа не в состоянии быть опустошенной от обычных для нее переживаний – не может она сливаться с действительностью, и центром, около к[ото] рой совершаются ее движения, является все же таки не война, а нечто высшее, неземное. К сожалению, нет у меня уже полной веры, и вспоминаю о ней, как о потерянном рае.

28 февраля. 0° R[698 - 0 °C.]. Поднесли мне по своей инициативе свою фотографич[ескую] группу нижние чины команды санитар[ного] отдела с надписью: «Любимому начальнику…» Тронут! А ведь подумаешь хорошенько и придешь к заключению, что я за всю жизнь если и был чьим другом, то только «маленьких людей», самодовольно же сытые «большие люди» мне всегда были ненавистны.

В руководящей статье «Рус[ского] слов[а]» от 25 февр[аля] помещена следующая лирическая тирада: «Король эллинов (Константин[699 - Константин I (1868–1923) – король Греции в 1913–1917 и 1920–1922 гг.]) избрал себе за образец не короля Альберта[700 - Альберт I (1875–1934) – король Бельгии в 1909–1934 гг.] (бельгийского), а печальный пример короля Карла Гогенцоллерна (румынского), сокрушившего все порывы румынского народа к новой жизни» (sic!). Прегрустная нелепица, что судьба страны – всего народа – могут находиться в руках единоличных венценосных вершителей и велителей.

Настроение наших штабных шантеклеров неугнетенное, пока немцы не устроят нам еще новой взбучки[701 - А этого надо ожидать ввиду неизвестности: «Где немец?» – «Немец пропал». (Примеч. автора)]…

Неаккуратность и расточительность русского человека видна во всем – начиная с расходования пищевых продуктов и вообще по хозяйству, и кончая расходованием жизней людей…

Все хочется поудачнее символически изобразить сущность войны, как рисуется она в моем представлении: свято гибнущая не без принуждения глупая масса, и как непосредственно, так и посредственно управляющая ей группа вожаков, одушевленная служением только своим личным интересам и аппетитам[702 - Толпа, льющая воду на мельницу пенкоснимателей и акул… (Примеч. автора)]…

Заведующий экономическим отделением Гвардейск[ого] общ[еств] а полковник Муромцев[703 - Муромцев Семен Эммануилович (1872–?) – племянник председателя I Государственной думы С. А. Муромцева. Полковник (1908), в 1910–1915 гг. состоял в постоянном составе правления Гвардейского экономического общества.] уже ходит с «Владимиром» на шее! Молодой еще человек, и как бы он был теперь нужен в строю – пользовался всегда особенным вниманием будбергов, сиверсов и прочей влиятельной сволочи. А приедет с войны – будет рассказывать, как над ним рвались гранаты и к[а] к он проявлял свою храбрость!..

Допустим даже, что немцы грубы и жестоки, но, думается мне, все же у них существуют твердые внутренние устои, органически не позволяющие им быть столь подлыми, подкупными и столь цинично издевающимися над законом, как мы, русские, a fortiori[704 - Тем более (лат.)] – наш правящий класс.




Март


1 марта. t°+2°R[705 - +2,5 °C]; к полудню +6°R[706 - +7,5 °C]. Великий князь Андрей Владимир[ович] продолжает жить при штабе. Оказывается, ему поручено свыше производство расследования всей истории катастрофы с нашей армией. Но подходящий ли он для этой цели субъект?! Хотелось бы и мне так многое поведать относительно действий Сиверса и Будберга, но кому? Будут только разговоры на разных языках… Припомнилось мне, что накануне еще нашего внезапного отступления Сиверсом, Будбергом уделялось уж слишком много ненавистнического и непросвещенного внимания санитарной части, сделано было распоряжение, ч[то] б[ы] один из лазаретов 64-й дивизии в Видминене[707 - Главный врач – Европин. (Примеч. автора)], помещение к[ото] рого я признавал вполне приличным, непременно перешел бы в другое здание и оборудовал бы его так, как полагается быть на мирное время лечебному заведению.

Зашел ко мне Никитин[708 - Никитин Алексей Иванович (?–?) – действительный статский советник (1914), до 1914 г. занимал пост заведующего медицинской частью двора великой княгини Елизаветы Федоровны. Дивизионный врач 1-й кавалерийской дивизии в 1914–1915 гг., корпусной врач 7-го Сибирского корпуса в 1915–1916 гг., в начале 1917 г. был назначен Московским окружным военно-санитарным инспектором.], дивизионный врач 1-й кавалерийск[ой] дивизии – протеже великой княгини Елизаветы Федоровны, ко мне относящийся с особенным решпектом; порассказал мне о нескольких несомненных случаях «самострелов» среди офицерства.

Среди сестер мне часто приходится действовать в роли строгого наставника, многих бывает необходимо отчитывать и указывать им надлежащее место; бестактны и врачи, что позволяют им говорить обидные для себя вещи. Возвратилась в Гродно Ковенская община сестер; Куракин-князь передавал мне, что д-р Константинович (серб) уволен за нечистые деяния: в своем любительском коллекционерстве по собиранию всяких касок, шлемов, шпаг и пр. он увлекся-де до того, что стал пересылать в Петербург немецкие рояли и другие большой реальной ценности предметы…

Между нами и немцами образовалась торричеллиева пустота… Вечером получена в штабе телеграмма, что Копциово[709 - Копцево – деревня Сейнского уезда Сувалкской губернии, ныне город Капчяместис в Алитусском уезде (Литва).] взято нашими челябинцами[710 - 336-й пехотный Челябинский полк.].

Все колеблюсь: эвакуироваться ли мне временно, или нет? Как рабочую лошадь меня продолжают, к[а] к ни надоело, тянуть все в хомут…

Вот до чего мы, россияне, дослужились, что должны себя считать польщенными по поводу выражаемого г-дами министрами доверия обществу, а казалось бы – не наоборот ли должно быть? Не министрам [ли] следует стараться о доверии к ним общ[ест]ва?! Еще не скоро, вероятно, искоренятся у наших сановников вотчинные взгляды и приемы на государственное управление!

2 марта. t°+3°R[711 - +3,75 °C]; погода кислая. Страдаю, что буду эвакуироваться; как ни неприглядна моя здесь жизнь, но и в разрыве с ней сказывается могущество уже пущенной в ход инерции, переменять направление к[ото] рой становится тяжело. Сказывается какая-то болезненная привычка к настоящему – текущему и фобия к новому – грядущему… Жаль мне как-то, хотя и временно, оставлять «сирыми» многих из моих сослуживцев и сослуживиц, полюбивших меня за элементарно лишь человеческие к ним отношения, видящих во мне не исключительно лишь начальника-карателя…

За обедом немало пришлось мне говорить с великим князем Андреем Владимир[овичем], но не иначе как в духе causerie[712 - Светской беседы (фр.)]… Держит он себя необычайно просто и прибыл в штаб для сбора материалов о военных действиях погибшего 20-го корпуса; но какую ценность будут иметь эти материалы даже и при самом добросовестном его отношении к своей задаче[713 - Да и вообще – что такое данная история? Существует лишь история по такому-то (имярек). (Примеч. автора)]?! Ведь человек он с другой планеты!

Слышал сегодня беседу среди молодых офицеров, с к[ото] рыми в компании был врач: один из них высказал здравую мысль, что-де врачи на передовых позициях проявляют больший подвиг, чем офицеры, так как работа первых требует от них больше, чем храбрости как состояния экстаза, а именно – мужества!

3 марта. Погода слякотная, t° = +3°R[714 - +3,75 °C]. Газеты наши продолжают делить шкуру еще не убитого медведя[715 - Бесят меня фанфарные статьи газет с торжественными сообщениями о взятии нами каких-нибудь пулеметов, 2 пушек и 2 рот пленных при упорном замалчивании сколько одновременно того же захвачено у нас противником. (Примеч. автора)]. Командующий армией утверждает, что война приближается к кризису… Идет успешная работа по ассенизации полей сражения… Циркулярная наша Русь сказывается здесь, на войне, с особенной выпуклостью, с каковой выступает на ней и картина людского устремления к кормлению и удовлетвор[ению] грубо-личных своих интересов. Душа моя отравлена грязью разочарований.

Плохая примета, подтверждаемая наблюдениями: как только наши вояки начинают проявлять инициативу в возбуждении вопросов практической медицины и санитарии, и предписывать нам, врачам, руководящие по ним правила – так жди скорой беды, вроде той, к[ото] рую пришлось пережить в конце января; а казалось бы, что в распределении обязанностей по специальности должно было бы только следовать принципу suum quique[716 - Каждому – свое (лат)], и было бы куда как лучше! Так подло устроена природа человека, что он, ставши по служебн[ой] иерархическ[ой] лестнице выше другого, считает последнего уже ниже и по существу – в области даже специальных познаний этого последнего. Думается мне, что здесь много и российского хамства: подчини служебно вдруг хотя бы нашего министра хоть тому же командиру нестроевой роты (он же факультативно и начальник санитарной части!) – и бьюсь об заклад, что в глазах этого командира этот министр сделается глупее и меньше!

По толкованию и интерпретации (искренней ли?) наших газет – в сохраняемом Италией, Болгарией, Румынией, Грецией нейтралитете проявляется будто бы упорствование королей этих государств против воли народной. Сколько, мне думается, здесь пустозвонной фразеологии! Где верный индикатор и критерий воли народной, к[ото] рой, кажется, вечно суждено быть в плену и рабстве у земных фетишей – плутократии, аристократии, «глупократии» и прочей «кратии», включая «кратию» помазанничества Божия! Не чаще ли случается, что не столько народы воинственны и забиячны, сколько их земные фетиши – короли и цари? Народы же лишь воспринимают в чужом пиру похмелье. Самый страшный внутренний враг народа, от к[ото] рого главным образом надо освободиться – это его «глупократия»! Остальное все приложится.

4 марта. t° = –3°R[717 - – 3,75 °C]. Погода радостная. В штабе – тихо. Радкевич за обедом сидел без обычной веселости. Один из симпатичных подполковников Генерал[ьного] штаба Яхонтов[718 - Яхонтов Виктор Александрович (1881–1978) – подполковник (1913), с декабря 1914 по октябрь 1916 гг. занимал должность старшего адъютанта отделения генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии. Впоследствии – генерал-майор (1917), товарищ военного министра (до октября 1917 г.), видный деятель русской эмиграции.] передал мне, что у Сиверса имеются бесстыдные намерения возвратиться обратно в 10-ю армию на ту же должность. А ведь кого, как не его с бароном Будбергом нужно считать преступными виновниками наших неудач и гибели 20-го корпуса, пробивавшегося в как[их]-ниб[удь] 10–12 верстах от фронта Гродненской крепости и оставленного без выручки, так как немцы отлично втерли очки в глаза нашим дурням, установивши завесу перед фортами, ч[то] б[ы] успеть за это время ликвидировать все операции с корпусом.

Продолжается уборка трупов на полях брани. Августовские леса с трагически погребенными в них тысячами жизней должны составить для потомства богатую и страшно красивую легенду об обиталище в них загробных теней и духов.

День закончил юрисдикцией над тремя сестрами 315-го госпиталя, друг с другом разодравшимися, и так жестоко, что, по заявлению старшего ординатора, приходилось их разливать холодной водой!

5 марта. – 3°R[719 - – 3,75 °C]. Погода ясная.

Сегодня свидетельствовался во врачебной комиссии на предмет эвакуации на 6-недельный срок для поправления расстроенного здоровья.

Район расположения 20-го, 22-го и 2-го корпусов около Липска, Сопоцкина, Гожи и др. страшно загрязнен; источники воды завалены трупами; приходится врачам нести сизифову работу по ассенизации почвы и оздоровлению питьевой воды.

Приехавший из Петерб[ург] а полковник передавал, что там только и разговоров за последние дни было об открытии якобы широко организованного у нас в армиях шпионажа, свившего себе гнезда во всех штабах, включая штаб Верховного главнок[омандующ] его; жандармерия в широких размахах производит обыски; обыску подвергся будто бы и сам Сухомлинов[720 - Сухомлинов Владимир Александрович (1848–1926) – генерал от кавалерии (1906), генерал-адъютант (1912), в 1909–1915 гг. занимал должность военного министра.] (собств[енно], его жена). Не муссируются ли слухи о шпионаже нашими горе-стратегами, желающими этим прикрыть свои неудачи и оправдать свои действия?! В числе изменников упоминаются люди видного общественного положения.

Мы ужасно все устали. Безалаберщину нашу немцы бьют системой! Мы не умеем в сравнении с ними трудиться – браться за работу. Да и чувство долга и законности, мне сдается, куда как более у них развито, чем у нас. Они творят «нехорошее» с нашей точки зрения – по принципу, по убеждению, мы же готовы постоянно творить преступления, но сейчас же за это в покаяние ставим Богу свечку! Кто более честен и неподкупен?

6 марта. – 8°R[721 - – 10 °C]; солнечный день, благостный.

«Небо бледно-голубое
Дышит светом и теплом,
Что-то радостно-родное
Веет – светится во всем…»

Утром, напившись чаю, поехал в автомобиле в Соколку для производства расследования по вопросу, правильно ли 495-й пол[евой] госпиталь ликвидировал свои дела в Лыке при январской нашей катастрофе. Интересны бы были результаты расследования по более общему вопросу – умеют ли и воспитаны ли лица нашего командного состава вести дела как подобает, не теряя совсем головы во время пожара и всяких аварий, ч[то] б[ы] на минимум свести гибель вверенных им масс?!

На фронте у нас сравнительно тихо; раненых прибывает мало. В Гродно открылись кинематографы – «Лукс», «Сатурн». Стараюсь поскорее выехать отсюда, ч[то] б[ы] не задержаться из-за «грязных» историй в смысле могущего [наступить] обострения боевых действий или появления вспышки к[акой]-либо эпидемии. Перспективы же на сей счет имею самые мрачные. Но – feci, quod potui[722 - Сделал, что мог (лат.)].

7 марта. +3°R[723 - +3,75 °C]; выпал снег. За обедом общий разговор с великим князем; моя популярная сжатая лекция о значении азотной, азотистой к[исло] ты в питьевой воде по случаю абсу[р] дного понимания… Князь, оказывается, окончил курс Военно-юридической академии и ведет расследование боевых действий нашей армии за время ее отступления. Около князя имеются адъютанты, один из них – миллионер, снабжающий ресурсами великих мира сего…

Стоявший недавно в Сувалках штаб 10-й немецкой армии перешел теперь в Марграбово, где расположился в том же помещении, к[ото] рое занимал[ось] в дни оны штабом нашей армии. У убитого немецкого офицера нашли письмо будто бы очень пессимистическ[ого] содержания о положении дел их армии, кончающееся безотрадным предсказанием, что-де будет нам[724 - Т.е. немцам (Примеч. автора)] «капут». Завтра намышляю тронуться в путь-дорогу; выеду – бомбой! Так все здесь опротивело; впрочем, не все… «Не все я в мире ненавижу, не все я презираю…»

8 марта. – 3°R[725 - – 3,75 °C]. День светлый и радостный, я собираюсь сегодня к отъезду, и ч[то] б[ы] скорее прибыть к месту устремления, отправляюсь не в санитарном, а в пассажирском поезде сначала в Варшаву, откуда на Седлец (ч[то] б[ы] там повидаться с Гюббенетом[726 - Фон Гюббенет Виктор Борисович (1862–после 1930) – тайный советник (1914), в начале 1915 г. – начальник военно-санитарной части Северо-Западного фронта.]), а там… там прямо в Москву. Из стана погибающих выбрался лишь около 11 часов ночи, т[а] к к[а] к поезда идут со страшным запозданием.

Сейны как будто нами заняты. Приходил князь Кропоткин, уполномоченный Рижского отряда, женатый на чистокровной немке – ех вице-губернатор, и отряд к[ото] рого весь состоит из немцев. Присюсюкивая, изливался в вожделениях поучить орден «с мечами», для достижения чего, конечно, козыряет вовсю!

О Лашкевиче, начальнике 28-й дивизии, говорят прескверные вещи: много пограбил в Пруссии и все отправил большим транспортом в свое имение; генерала этого его сослуживцы называют «Бейлисом».

9 марта. Поля очистились от снега, солнце греет животворно, реки вскрываются. Около 10 часов утра приехал в Варшаву, где пробыл до 4 часов дня в ожидании отходящего поезда в Седлец, куда прикатил около 7 вечера. Природа полна тишины и мира, все в ней пропитано совсем не воинственной поэзией. От Варшавы до Седлеца удивительная гладь и равнинная местность, мелькают то там, то сям мелкие озерца да молодой березняк. Совсем на вид мирная обстановка на вокзалах и станциях, общая физиономия людей – серьезно-сосредоточенная. Если бы не множество сестер милосердия, то ничто, казалось бы, не говорило о войне. Пребывание в купе первого класса для меня было настоящим раем.

По прибытии в Седлец остановился на ночлег у случайных знакомых – молодых офицеров фельдъегерского корпуса при штабе главноком[андующ] его, к[ото] рые прямо-таки меня загипнотизировали настойчивой просьбой у них остановиться; я в остром припадке абулии им беспрекословно отдал себя в полное распоряжение, хотя и с большой неохотой. Вечером поздно молодежь меня «сводила» в кинематограф, хорошо покормила и затем заботливо уложила спать.

Получена утром телеграмма о падении Перемышля. Город расцветился флагами. Совершено по сему случаю молебствие.

10 марта. Тепло по-летнему. Светлая погода. С молодежью прошелся по городу; заставили меня с ними сняться; слушали граммофон. Осматривал достопримечательность историческую: часовню, склеп и гроб с датой «1798», где лежит прах Огинского[727 - В. П. Кравков посещал часовню Св. Креста в Седлеце. Скорее всего, он видел надгробие основательницы часовни княгини Александры Огинской (1730–1798). Автор упоминаемого им полонеза композитор Михал Клеофас Огинский (1765–1833) похоронен во Флоренции (Италия).], известного для меня как автор полонеза, к[ото] рый так хорошо мне играла на рояле в дни знойной юности моя из первых любовей – m-lle Орлова. Около 7 вечера выехал из Седлеца. На всех станциях развешивают флаги и зажжена иллюминация. Ночью в Бресте.

11 марта. На рассвете в Барановичах[728 - Барановичи – уездный город Минской губернии, в котором с августа 1914 по август 1915 гг. располагалась Ставка Верховного главнокомандующего, ныне административный центр Барановичского района Брестской области (Белоруссия).] – Ставке Верховн[ого] главноком[андующ] его, где находится в настоящее время и государь. Дороги все более и более принимают вид зимний. Под Минском[729 - Минск – губернский город Минской губернии, ныне столица Белоруссии.] уже глубокие снега, езда на санях. Погода чудная, солнечная; так и рвусь в синюю бездну небес… Вечером уже темно – Смоленск[730 - Смоленск – губернский город Смоленской губернии, ныне административный центр Смоленской области.].

12 марта. Около 7 утра – в Можайске[731 - Можайск – уездный город Московской губернии, ныне административный центр Можайского района Московской области.]. Погода ясная; большой мороз; глубокая зима. Около 11 утра прибыл в Москву. Замучила совесть, что оставил стан погибающих и приехал на отдых, к[ото] рого лишены многие другие… Сердечная встреча с детьми; при виде и Сережи, и Ляли до слез стало грустно: такими-то они показались мне неземными, беспомощными.

Как ни постыло сложилась моя личная жизнь, но не хочу я, ч[то] б[ы] дети меня пережили: страшным мне представляется их сиротство без меня, особенно же – Ляли. Готов переносить нечеловеческие страдания, ч[то] б[ы] только не оставлять их неустроенными.

14 марта. Живу вне родины, вне привычной для меня обстановки. Узнал об очередной смерти еще нек[ото] рых из рязанцев; с кем из них я не был даже и знаком, а только лишь знал их, и те мне представляются теперь такими близкими-близкими… Утеря родного гнезда вырвала почву из-под моих ног – лишила меня «печки, от к[ото] рой я мог танцевать…» Постепенная утеря, кроме того, и всех когда-то близких моему сердцу людей болезненно чувствуется в моей душе, из к[ото] рой вырвана широкая область того, чем я жил… Душа уже заметно опустошена, угасла как бы значительная часть моей личности, наступило умирание оставшегося моего «я»… И живы многие друзья, да вот трагедия: умерли мы друг для друга…

16 марта. Все неотвязней и неотвязней посещают меня мысли о близкой моей смерти… Еду в Петербург с большой нудностью, ч[то] б[ы], пока тяну служебную лямку, уж до конца выдержать мерку испытаний людской суетностью. Живу страдательно все какой-то навязанной внешней жизнью. Неудержимая тяга хоть последние 1–2 года жизни пожить для себя – созерцательно.

17 марта. Приехал в Петерб[ург]. Задушевная встреча с Колей и Сережей[732 - Имеются в виду Н. П. Кравков и С. П. Кравков.]. Внутренне мы так близки друг к другу, судьба же так безжалостно нас растаскивает в разные стороны… Побывал в [Военно-] санит[арном] управлении. Разговоры о назначениях, чинах, орденах, формах и пуговицах… Ничего живого, захватывающего… Сенсационным сообщением – история с Мясоедовым[733 - Мясоедов Сергей Николаевич (1865–1915) – полковник Отдельного корпуса жандармов, прикомандированный с 1911 г. к военному министру В. А. Сухомлинову. Был казнен в марте 1915 г. по ложному обвинению в шпионаже.]. Но что, в сущности, и она, и он в ряду с целым комплексом прочих этиологических факторов, делающих Россию неизбывно несчастной?!

21 марта. Бедная Лялечка сегодня плакала. О, эти зримые и незримые ее слезы, густым туманом закрывающие в распятой душе моей весь мир! Ее горем я совершенно раздавлен и еле-еле влачу свое мутное, безрадостное, безутешное существование. Все мои мысли и чувства наполнены только одной бесплодной думой – как бы скрасить и облегчить ее жизнь? Ежедневно просыпаюсь в кошмарном ужасе перед грядущим днем[734 - С 1906 г. Е. В. Кравкова страдала прогрессирующей глухотой. Все попытки ее излечения оказались тщетными. Болезнь дочери и связанные с ней опасения за ее будущее стали постоянным источником переживаний В. П. Кравкова.].




Апрель


10 апреля. На театре военных действий, по газетным сведениям, продолжается длительное затишье. Вот уже месяц прошел, как я живу в домашней обстановке – «отдыхаю» после перенесенных мною всевозможных треволнений на войне, испытывая здесь еще большие муки, чем на ней: с одной стороны – от адской ненависти к созданию, с к[ото] рым безжалостная судьба заставляет меня жить в противоестественном симбиозе, от чего только и могу мало-мальски спасаться стойко выдерживаемой многолетней немотой и непротивлением, с другой же стороны – от безгранично-страдательной любви к моей бедной Ляле, к[ото] рой я ничем не могу помочь в ее горе, облегчить глубокое чувствование к[ото] рого для самого себя я не в состоянии, да и не хочу – стыдно и бессовестно мне было бы к этому стремиться, остается мне только безутешно о ней плакать и плакать… Пользуюсь мимолетно лишь теми радостями, к[ото] рые доступны и моей дорогой Ляле; остальных – не приемлю… Хотя ужасный конец был бы, может быть, и лучше бесконечного ужаса, но… но… право, уменье храбро умереть куда к[а] к легче уменья храбро продолжать жить… «Молчи, скрывайся и таи… чувства твои; лишь жить в себе самом умей». Трагически переживаю еще и чувствование того, что «все кругом изменяется – все течет».

15 апреля. Прибрел в дремучий безвыходный тупик; жизнь безо всякого просвета впереди; все более и более меркну, хожу как угорелый в состоянии к[акого]-то оглушения и общего паралича умствен[ной], сознательн[ой] деятельности от надвинувшегося на меня несчастья; несчастье же не в том, что я глубоко страдаю, а в том, что адски страдает моя бедная Ляля. О, как жжет мою душу ее вопрос: «А не могу я, папа, сразу оглохнуть?» Или случайно брошенная в разговоре фраза, что жизнью она совсем не дорожит!.. Боже мой, где для меня убежище в этом море?!

Сегодня уезжаю обратно на войну. Ч[то] б[ы] разрядить несколько похоронную атмосферу убедительно просил Соню[735 - Имеется в виду С. П. Ключарева (Кравкова).] приехать вечером, побыть с нами вкупе, а также умолял, ч[то] б[ы] никто меня не провожал на вокзале, кроме, по крайней мере, Сережи. Неизбывное горе свое не с кем разделить, Сережу жалко терзать, да он и без того глубоко страдает. «Как сердцу высказать себя? Другому как понять тебя?» Переношу горе молчаливо, без крика; тем тяжелее. А что все «глупые», «странные», «чудаки» – не являются ли они часто скрытыми носителями переживаемых ими, охвативших их всецело душевных мук?! Так хотелось бы сказать Ляле: «Живи не стесняясь – не так, как я хочу, а как хочешь ты, но только будь счастлива, конечно, по-своему, а не по-моему, как бы мне мучительно твое счастье не было!..» Успокаиваюсь немного, когда не вижу Ляли, но это меня еще больше мучает.

Психическая дуболобость сожительствующих у меня в доме двух сестер Лукиных[736 - Имеются в виду жена В. П. Кравкова Елена Алексеевна, урожденная Лукина (1870–ок. 1922), и ее сестра Елизавета Алексеевна Гирина (Лукина). С 1906 г. отношения автора с супругой носили резко конфронтационный характер.] достигает последних пределов терпимости. Бесчувственные и безмозглые твари! Жить мне с ними нельзя, не рискуя совершить уголовное преступление[737 - Много я от них претерпел мнимой пользы для, детей ради. (Примеч. автора)]. Делаю прыжок в неизвестность; переживаю моральный перелом, разрываю с последними остатками моих привязанностей с родиной. Буду всячески бороться, ч[то] б[ы] идти в согласованности со здравым смыслом и разумом, а там что Бог даст. Буду бешено ездить и ездить, ч[то] б[ы] в изнеможении физическ[их] сил забывать свое горе. У моих близких что-то выпало для меня, а у меня для них…

16 апреля. Утром под Вязьмой[738 - Вязьма – уездный город Смоленской губернии, ныне административный центр Вяземского района Смоленской области.]. «Не рассеять мне дум тяжелых…» Ляля, Ляля!.. Да и Сережа не менее ее – страдалец. Не радует и распускающаяся краса природы; деревья зазеленели, началась пахота, по полю бродят стада коров, овец. Тянет к тишине, простоте, неторопливой безыскусственной жизни!

17 апреля. Приехал в Гродно. Получил письма от сестер – Томкевич, Селивановой – теплые, хорошие, но душа моя лишилась способности созвучно им откликнуться, неизбывное мое горе меня раздавило; мне мучительно стыдно было бы быть лично хоть чем-л[ибо] довольным, когда моя Ляля так несчастна.

18 апреля. Погода прекрасная; у нас на фронте тихо. Не видно суматохи вокруг. Встретили меня в штабе приветливо. На вопрос Радкевича – «Ну, что у вас там нового?» – я ответил, между прочим, что-де все тянутся к нам сюда воевать; на это он, переглянувшись с начальником штаба, удивленно заметил, что «у нас же все неудержимо стремятся отсюда – туда!»

Как будто после перенесенной грандиозной трепки никак не приду в себя, чувствую себя пришибленным и уничтоженным, весь во власти дум о ребятах, особенно о Ляле; не могу без слез видеть гуляющих и проходящих здесь в ее возрасте девушек – жизнерадостных, полных надежд, здоровеньких!.. Душа моя опустошена, не могу писать; на внешние впечатления не нахожу в ней звуков для ответа; не помогают мне никакие болеутоляющие средства.

Был во всенощной в соборе, где очень хорошо поют. С ненавистью бегу всяких развлечений; на людях мне невыносимо тяжело. От овладевшей мной безысходной кручины поддался слабости – напился «горькой» и рано залег в кровать…

19 апреля. В городе жизнь совсем как бы по-мирному: открылись кинематографы, понаехали к военнослужащим жены, родные, скоро откроется оперетка. Немцы, занявши Россиены[739 - Россиены – уездный город Ковенской губернии, ныне город Расейняй в Каунасском уезде (Литва).], поперли на Шавли[740 - Шавли – уездный город Ковенской губернии, ныне город Шяуляй, административный центр Шяуляйского уезда (Литва).] и Митаву[741 - Митава – губернский город Курляндской губернии, ныне Елгава, город республиканского подчинения в Латвии.]. По толкованию газетных щелкоперов – это все продолжение наших блистательных побед! Рузский и Селиванов[742 - Селиванов Андрей Николаевич (1847–1917) – генерал от инфантерии (1907), с 1910 г. был членом Государственного совета. С октября 1914 по апрель 1915 гг. командовал 11-й армией, взявшей австрийскую крепость Перемышль.] вовремя, ч[то] б[ы] не пережить своей славы, сошли со сцены; Сиверс же принужден подать в отставку; выручила его запасная б[олезн]ь – «ацетонурия», с к[ото] рой он много лет преуспевал по службе и продолжал бы преуспевать, не случись январская катастрофа… Много шансов на утверждение командующим нашей армией Радкевича; для меня он – обаятелен: человек образованный, несколько философ, покойный, гуманный, да и по стратегии, думаю, не хуже других командующих армиями, хотя и не «гениального» штаба.

Зашел вечером, спасаясь от тоски, в кинематограф; все покатывались со смеху от веселых сцен, мне же стало еще грустнее, хотелось плакать; не досидевши до конца, ушел.

20 апреля. Сильный ветер, холодно. Прошелся после утреннего чая по зацветшему уже саду при доме губернатора. Телеграфные и телефонные проволоки неистово выли и гудели, точно рыдали сотни к[аких]-то диких плакальщиц; чувствовалось что-то символическое и мистическое… Не с кем мне разделить своего бездонного горя-горького, некуда мне от него уйти… Живу изо дня в день, потерял всякую программу жизни, да и жизнь-то моя отлетела, увяли голубые мечты; овладевает жажда покоя и забвения. Изнываю под тяжким бременем самопознания и предвидения всего того, что должно случиться и чему должно быть. Как, посмотрю я, даже и людишки отлично умеют устраивать свою жизнь, и как дурацки все у меня вышло. «Чем выше чертоги я строил – тем ниже жилище обрел…»

Формируются у нас на живую руку какие-то 2 корпуса для действий в районе Гродно и Ковно; видел я в штабе и вновь назначенных командиров этих корпусов – Сирелиуса и Вебеля[743 - Вебель Фердинанд Маврикиевич (1855–1919) – генерал от инфантерии (1915), с апреля 1915 по февраль 1916 гг. командовал 34-м армейским корпусом.]; Боже мой, какое убожество! К обеду попал генерал Воронец[744 - Имеется в виду Воронецкий Владимир Владимирович (1886–1916) – генерал-майор (1915), с мая 1915 по февраль 1916 гг. занимавший должность начальника штаба 37-го армейского корпуса.] (?), поспешающий к своему командиру корпуса Сирелиусу на Ковно, ожидающему его с нетерпением. Радкевич объявил этому генералу, что им предстоит задача «из ничего сделать что».

Из междустрочного чтения официозных телеграмм Верховн[ого] главнокоманд[ующ] его и психически слепой не может не усмотреть, что дела наши на фронтах идут пока неважно; инициатива действий – всецело в руках немцев. В телеграммах как о крупнейшем трофее нашем оповещается urbi et orbi[745 - Городу и миру (лат.)], что-де наш отряд взорвал у противника патронную двуколку[746 - Факт вторжения немцев на балтийское побережье и в шавльский район наши газетные строчилы трактуют как событие, не имеющее абсолютно никакого в военном отношении значения, как даже акт демонстративно-бессмысленного характера, да еще притом совершенный-де (читай: какой гнусный! такой же гнусный, как-де повадка немцев бросать бомбы с аэропланов предпочтительно в санитарно-лечебные заведения!!») «с целью покормиться за чужой счет»! Фи!.. В факте же допущения нашими войсками вторжения больших сил немцев в Остзейский край видят только искусный маневр наших военачальников! Поживем и посмотрим, что из этого выйдет… // Самоуспокоительные рассуждения газет: что-де занятие немцами Прибалтийского края вызвано необходимостью для них создать иллюзию завоевания неприятельской территории, чтобы это обстоятельство могло быть учтено в их пользу при заключении мира, или: что-де занятием новой нашей территории германцы лишь муссируют свои успехи, ч[то]б[ы] произвести впечатление на нейтральные и колеблющиеся державы, или же: что-де Германия творит лишь пустую, но громкую для малоосведомленных немецких бюргеров операцию, усматривающих в ней якобы действительную возможность завоевания Прибалтийского края, и т. д. в этом же самоусладительном тоне доводы мне очень напоминают о случае, как один зубной врач, запломбировавший неудачно зуб моей Лялечке, когда она потом обратилась к нему с жалобой на появившуюся адскую в этом зубе боль, утешал ее тем, что-де боль у зубе не самостоятельная, а «отраженная»! Как будто Ляле могло быть легче терпеть отраженную, а не самостоятельную боль в зубе! (Примеч. автора)]!! Не выручит ли нас теперь в критический момент Италия, об имеющем быть со дня на день выступлении к[ото] рой стали писать газеты? Пошли, Господи!

Штабные наши «рябчики» разукрасились боевыми орденами с мечами и бантами; каждый из них стремится к скорейшему продвижению вверх по служебной лестнице, но… но… с прекрасно разработанным в стратегическо-тактическом отношении планом наибезопаснейших путей в достижении своих целей.

Мой разговор с подполковником бароном Икскуль о том, как он получил «Владимира» 4-й ст[епени] с мечами и как рассчитывает он получить командира полка, ч[то] б[ы] миновать теперь неприятной для него необходимости хотя бы полтора протекционных месяца прокомандовать предварительно батальоном; подвиг же его заключался в том, что 31 января он на автомобиле отвез пакет генералу Российскому, потерявшему-де было всякую связь с армией; верхом ехать – «не может» вследствие расширения вен на левой ноге! А полком командовать считает себя правомочным! Живет всю кампанию «по-семейному». Идеология сего марса есть идеология всего нашего воинства; сколько в ней для свежего человека цинизма, разврата, моральной низости… О, если бы наши военачальники всю гибкость своего ума по части всяких плутней, обходов закона и передергивания карт pro uso proprio[747 - Ради собственной выгоды (лат.)] да не поленились бы применить к противнику; последний уже давно был бы сокрушен!

21 апреля. День светлый, а на душе все скверно-прескверно. И оживающая природа уже не действует на меня так целебно, как прежде. Я как старый, истрепанный, избитый пес, если только не мешают мне «господа люди», тем лишь и занят, что лижу свои остро саднящие и ноющие неизлечимые раны; все более и более ухожу к себе внутрь, сознание затуманенное. Не в силах до сего времени ответить на теплые, дышащие жизнью письма от Т. и С. От всех городских развлечений – отвернулся. Нашел два умиротворяющих душу уголка – в саду возле госпиталя на берегу Немана и на городском кладбище.

22 апреля. Смущения и суеты по поводу вторжения немцев в Курляндию у нас в штабе не замечается. Искренне ли, деланно ли, но Радкевич сегодня за обедом высказался, что-де германцы все свои планы запутали (sic!). Недолго, по-видимому, ждать результата, кто из нас больше путает: мы ли, они ли… Я продолжаю верить в немецкую методичность, обдуманность, выдержку, ч[то] б[ы] насмешливо не относиться к кажущимся нам непонятными их операциям. Мало, с другой стороны, внушают мне доверия наши вожди (и вообще наши распорядки), ч[то] б[ы] не быть пессимистом…

Наш верховн[ый] начальник по санитарн[ой] части принц Ольденбургский называется у нас кратко: «Сумбур-паша».

23 апреля. Голубое небо, светлый день. Но мне и скучно, и грустно… Разъедаюсь рефлексией… Ляля, моя Ляля, Ляля дорогая!… Но счастливей ли тебя мой Сережа? Нет жертв, к[ото] рых бы, казалось, я не в состоянии вам принести, ч[то] б[ы] только вы были счастливы, но только кроме одной, это – любить того, кого я всеми фибрами души моей ненавижу. Я сделал все от меня зависящее, ч[то] б[ы] смягчить невыносимую непроглядность моей семейной обстановки до полного непротивления возмущающим мою душу лукинским никакой дезинфекции не поддающимся навыкам и повадкам – всей их навозной фотосфере, я принудил себя навеки онеметь до появляющихся у меня в этой поганой обстановке судорожных приступов удушения. Не лучше ли будет мне совсем к вам не возвращаться?

Что наша жизнь? Игра, в к[ото] рой главными козырями для выигрыша являются энергия и воля, но никак не ум и знания человека.

Сегодня утром узнал, что ночью над Гродно летал цеппелин, сбросивший несколько бомб. Среди жителей много жертв[748 - Поднялась большая стрельба и вообще суматоха, я же – крепко спал и ничего не слышал; так незаметно и легко можно было отправиться в место вечного упокоения. (Примеч. автора)]. В местной газете «Наше утро» событие это озаглавлено «Разбойный набег цеппелина на Гродно»! Налеты же наших аэропланов на неприятельскую территорию, очевидно, не являются разбойничьими! Я, впрочем, неправ, негодуя на фальшивость нашей прессы в оценке наших военных действий: слишком критический момент переживает Россия, когда ввиду конечной цели – сломать тевтонов – является необходимость для обработки общественного мнения прибегать и к «святой» лжи[749 - А при борьбе – все средства хороши! (Примеч. автора)]. Профессор Лейпцигского университета д-р Карл Бюхер[750 - Бюхер Карл (1847–1930) – немецкий экономист, историк и статистик, профессор политэкономии в Лейпцигском университете в 1892–1917 гг.] в выпущенной брошюре о современной печати справедливо говорит: «просматривая газетные листы – находишь в них столько ненависти, лжи, клеветы и травли, что в отчаянии спрашиваешь себя: неужели мы пришли к концу всякой культуры и возвратились к первобытному состоянию дикарей?»

Беседовал с начальником штаба Поповым по поводу предложения Центрального общевоинского комитета Варшавы предоставить армии санитарный отряд для борьбы с эпидемиями, состоящий из хорошо обученных ad hoc[751 - Для этого (лат.)] 16 учителей и 6 дезинфекторов; хотя «благонадежность» их и заверена Варшавск[им] генерал-губерн[атором] Енгалычевым[752 - Енгалычев Павел Николаевич (1864–1944) – князь, генерал-лейтенант (1914), Варшавский генерал-губернатор в 1914–1917 гг.] и полицией, но настроение теперь у нас в штабе резко отрицательное по отношению к всем обществ[енным] организациям, так как в них начали видеть организованную агентуру шпионства, предательства и крамолы. У какого-то члена Госуд[арственной] думы обнаружены прокламации. Относительно данного санитарн[ого] отряда я старался успокоить генерала, а вот на Рижский – Рижский отряд[753 - Где отлично чуть не на всех языках говорят, но весьма скверно лишь на русском! (Примеч. автора)], как я уже и давно твердил, следовало бы обратить в[есьма] серьезное внимание.

Немцы проявляют большую хитрость, соединяя свои телефонные и телеграфн[ые] провода с нашими, и переговариваясь как бы от лица того или другого нашего военачальника о том, что им надо разузнать. Наши же простаки часто попадаются на удочку.

24 апреля. День ангела моей Лялечки. Хотел послать ей поздравительную телеграмму, но ввиду того, что последняя, по сложившимся обстоятельствам настоящего момента военного времени, пошла бы почтой, предпочел послать просто письмо.

Санитарный мой отдел сегодня перебирается в другое помещение – в городское училище, а то в занимаемое теперь водворяется по-прежнему Контрольная палата. Администр[ативно]-правительств[енные] учреждения мало-помалу возвращаются в покинутый было ими г[ород] Гродно.

Виделся с и.д. врачебного губернского инспектора. Боже мой, в каком допотопном состоянии обретается до сего времени несчастная наша матушка – губернская санитария! Существуют здесь еще приказы общественного призрения, и правят всеми делами губернии щедринские герои! Большое благодеяние в борьбе с заразн[ыми] б[олезня] ми среди гражданского населения оказывают теперь эпидемические отряды Общеземского союза. А то было бы черт знает что!

К общественным организациям вершители наших судеб все более и более начинают относиться с опаской, в смысле подозрительн[ого] отношения к их «благонадежности». В штабе же друг к другу относятся подозрительно! Мне как должностному лицу приходится получать необходимые сведения часто не прямым путем, а путем чуткого уловления и разгадывания случайно проболтанных фраз… В общем, «секреты» оказываются секретами полишинеля, и более секретами для нас, чем для немцев. Трагически прискорбное явление в этом подозрительн[ом] отношении не только к общественным силам нашего командного и администрат[ивного] класса, но и друг к другу! А кто виноват в этой сверхненормальности? А правящие верхи, издавна традиционной своей полицейско-бюрократической палкой отделавшие российских граждан (sit venia verbo[754 - Не во гнев будет сказано (лат.)]), как каких-то военнопленных, это «мы» и «вы» – явление, вероятно, свойственное лишь «самобытным» устоям России, и не имеющее места в других культурных государствах, где и государственность, и общественность не живут как собака с кошкой. «Соединенные Губернаторские Штаты», каковыми является Россия – вот в чем наше несчастье; стоящие во главе этих штатов помпадуры с щедринскими навыками законности – вот кто истинные революционеры-максималисты!!

Перед обедом получена какая-то телеграмма командующего армией; видно, весьма неприятного содержания относительно нашего положения; обычное bonne mine[755 - Хорошее лицо (фр.)] Радкевича не могло от меня это скрыть. Не дай Бог, но я кроме неудач для нашей армии ничего не ожидаю.

Вечером прошелся к кладбищу; дул сильный ветер, слышались надрывающие душу как бы мировые стоны, вопли, рыдания; но не облегчает моего личного страдания за Лялю и глубоко чувствуемая мной космическая скорбь, не стоящая для меня и одной слезинки лялиной. Возвращался по городу, навстречу шла густая толпа гуляющих с веселыми, оживленными все физиономиями, но тем безысходней и тяжелей становилась моя личная скорбь. Жизнь моя обращается в какую-то агонию.

25 апреля. Продолжает стоять хорошая, не особенно жаркая погода. Расположились мы своим санитарным отделом возле железн[о] дорожн[ого] полотна у вокзала – в месте, особенно подверженном опасности от бросаемых бомб с тевтонских аэропланов. После недавнего ночного набега цеппелина на Гродно мы теперь несколько насторожились: по ночам то и дело наши прожекторы шарят по небу…

Судя по стереотипным официальным телеграммам к[а] к с западного, т[а] к и с восточного фронта, что-де мы все «успешно и энергично продвигаемся вперед», казалось бы, что мы с союзниками уже давно должны были бы быть в столицах Австрии и Германии. А немцы преподносят да преподносят нам сюрпризы – то пушку выдвинут, стреляющую на 40 верст, то изобретут удушающие газы, служащие «ядовитой завесой» при наступлении, и пр., и пр. Уже мой Сергей-сынишка, большой оптимист со своим дядей Николаем относительно наших военных гениев, – и тот в последнем своем письме по поводу занятия немцами Прибалтийского края замечает скромно, что-де «для меня, профана, кажется, что нами не предусмотрено чего-то элементарного…» Не везет же нам: недавно произошло еще весьма печальное военное событие – взрыв на Охтинском мелинитовом заводе…

Запишу в свою летопись еще событие – как начальник санитарн[ой] части СЗ фронта тайный советник д-р Гюббенет созывал в Варшаве совещание из господ полковников о выработке мер оздоровления армии (мой голос, равно и голоса и др. заслуженных и опытных врачей не признаны были необходим[ыми] для заслушания!); не все ли это равно, как если бы корпусной командир или командующий армией собрал совещание из врачей для выработки плана наступления на немцев?! Все это было бы смешно, когда бы не было так отвратительно.

Кругом все люди уж очень «посюсторонние», был бы от них дальше и дальше. Тем тяжелее чувствуется и переживается мое личное и гражданское горе, не дающее места самому хотя бы маленькому счастью… Если и есть что радостное, то все в прошлом, и весь я в воспоминаниях о нем.

26 апреля. Был по обыкновению у обедни в соборе, где поют и служат так чудно. Необходимо ли хорошему пастырю духовному уж непременно верить в Бога? Я думаю, что не необходимо; надо ему только жалостливо любить массу людскую, ч[то] б[ы] в земной юдоли утешать несчастных фетишами. Для господства над массой, да и, пожалуй, для ее счастья – побольше неведения да мистики. Mundus decipi vult[756 - Мир желает быть обманутым. (лат.)]. Мое поощрительное отношение к набожности Пелагеи[757 - Пелагея – прислуга в московском доме Кравковых.] и истекающие отсюда логические выводы, оправдывающие применение такого отношения в более широком масштабе правителями к людской массе…

Получил трогательное письмо от Т.; неужели «она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним»?!

Вчера встретился с человеческ[им] экземпляром, показавшимся мне было весьма интересным, как бы сплошным беззаветно любящим людей сердцем: сестра-доброволица, с медицинск[их] курсов, опростившаяся, работающая на самых передовых позициях, там же контуженная; работа эта, как она и стремилась к тому, всецело ее поглотила. Спрашивал ее, нет ли у нее большого личного горя, к[ото] рое ее погнало в этот омут и хаос; отвечала – отрицательно, но утаила от меня, что она работает вместе с женихом! Вышло все так просто! А я стал было уж очень мудрствовать, и чуть не решил, что обрел святую. Ищу все я в людях совершенства…

В газетах пишут сплошную ерунду относительно успехов нашего оружия, когда здесь у нас творится только одна мерзость. Дела наши, без сомнения, весьма скверны; казенную, приказную наши матушку Русь бьют больно по морде. Кумовство, сватовство, приятельство, подкупность и продажность сказываются теперь здесь во всем наглом великолепии. Картина настоящего и ближайшего будущего безотрадна. На Карпатах мы отступаем, Либава[758 - Либава – портовый город в Гробинском уезде Курляндской губернии, ныне Лиепая, город республиканского подчинения в Латвии.] уже занята немцами (это – секрет, и в газетах о том пока ни гу-гу), предвижу, что немцы нам где-то еще готовят здоровый кулак. Какие мы в боевом отношении жалкие ремесленники в сравнении с тевтонами – художниками, артистами этого дела, все время держащими инициативу в своих руках! «Не идет наш поезд, как идет немецкий!»

Днем в заоблачных высях витал неприятельский аэроплан. Наши стреляли по нему шрапнелью. Величественная картина!..

Солдатики, живущие здесь, в Гродно, и проходящие на поле брани, лихо поют и даже пляшут.

Комендантом крепости сделано распоряжение, ч[то] б[ы] после 11 час[ов] ночи всюду тушились огни в учреждениях и квартирах или же завешивались окна; это – в целях охраны от цеппелинов и аэропланов.

Прилагаю при сем копию приказа по армии («в[есьма] секретно») и вырезку из газеты с ответом Главн[ого] комитета Общеземского союза относительно предложенных ему из Петроград наград – ответом, полным высокого благородства и достоинства[759 - В фондах НИОР РГБ не обнаружены.].

Вечером удержал меня у себя наш полковник – «начальник санитарн[ого] отдела», устроивший угощение «рислингом», скоро сей сын Марса (Ваала?) охмелел, развязался у него язык, отверзлись едала и так-то завоняло-завоняло…

27 апреля. Захолодало. Утром пошел снег и поднялся страшный ураган. После полудня стихло и прояснилось.

На Карпатах нас сбили, немцы дошли чуть не до Риги[760 - Рига – губернский город Лифляндской губернии, ныне столица Латвии.], а в газетах наших неизменное «мы продолжаем теснить противника», «мы успешно продолжаем продвигаться», там-то и там-то «произошло успешное для наших войск столкновение с неприятелем. О противнике же нашем – тоже неизменное, что он почти совсем уже издыхает и не в силах бороться с нами. Уж не секретом для публики появилось известие о взятии немцами Либавы.

В общем разговоре за обедом Радкевич, только что получивший утверждение в своем командовании армией (с чем сегодня мы его поздравляли), выразился, что Либаву-де мы и отнимать не будем – она сама отнимется (sic!). Не беда, значит, что занят неприятелем такой богатый город Либава («ведь это лишь демонстрация», «ведь это разбойный набег, чтобы специально пограбить продовольствия и фуража», «занятие Либавы немцами не имеет никакого стратегического значения»!! – «У вас болит зуб? Но ведь это же пустяки, ведь это боль отраженная!»).

Германцами потоплена «Лузитания»[761 - «Лузитания» – пассажирский лайнер британской компании «Кунард Лайн», торпедированный немецкой подводной лодкой 24 апреля (7 мая) 1915 г. в «зоне подводной войны» в Атлантике.], типа и размеров «Титаника», одни из пароходов английского коммерческ[ого] флота. Италия, Румыния и проч. нейтральн[ые] державы не осбоенно-то торопятся встать на сторону нашу. Барометры!

Забрал по обыкновению на вокзале четыре газеты: «Нов[ое] вр[емя]», «Речь», «Рус[ское] слово» и «Рус[ские] ведом[ост] и». Интуитивно чувствую, что дальше осени не проработает адская фабрика человекоубийства.

Вечером пошел к городовому врачу послушать граммофон. Минутами забывался, но беспокойные думы о Ляле назойливо вплетаются и перевиваются со всеми моими мыслями.

Ложусь спать примиренным, с сознанием, что, может быть, и не суждено будет проснуться, если налетит волею Божиею на наш район цеппелин. Ночь звездная, прекрасная.

28 апреля. Погода великолепная. Природа в апогее оживления. Тем тоскливей на душе, что так постыло сложилась моя жизнь. Что я был, и что стал?! Мне кажется, что если бы и случилось что-либо радостное, то у меня не оказалось бы способности воспринять его; живу как приговоренный к смерти.

29 апреля. Райский солнечный день с неизменным своим спутником – тевтонским аэропланом, сеявшим утром бомбы.

Несмотря на очевидные наши неудачи по всему фронту, в газетах продолжаются все те же ухарские тирады на тему «шапками закидаем».

По-прежнему испытываю ужас своего существования и прелесть небытия.

Встретился с товарищем детства Готфридом Вейде, теперь – командиром ополченской какой-то дружины; во франко-прусскую войну, еще будучи ребятами, часто с ним дрались; я его донимал своей приязнью к французам, дразня его тем, что «француз немцу задал перцу, а немец не утерпел и…»; он же в ответ с своим отцом-булочником часто обзывал меня «рушкова швинья». И вот судьба! Чей он в душе благожелатель?

Вечером пошел ко всенощной. Завтра Вознесение Христово. Трагически я всегда переживаю этот день, скорбно расставаясь с Уходящим на небо до следующего года Его Воскресения; суждено ли мне дожить до этих дорогих мне всегда дней – Страстной недели и Пасхи? На целый год я себя чувствую сирым, как бы оставленным и брошенным Им барахтаться в поганой повседневной мышиной беготне и суете. Я до сего времени по сложившимся знаменательно роковым образом обстоятельствам моей жизни не утратил еще веры в личного, вне мира сущего Бога, дерзновенно ропщу на него – отчего Ты не научил меня творить волю Твою, «Ты, бо еси Бог мой»?! Но… но… «за все, за все ж Тебя благодарю я» – за все мои муки, муки Ляли, муки других, виновником к[ото] рых с Твоего попустительства был я, благодарю и

«За все, чем я обманут в жизни был,
Устрой лишь так, чтобы Тебя отныне
Недолго я еще благодарил…»

Недавно только что был отменен дикий приказ о кладке в общую варку пищи солдат риса в целях якобы предупреждения желуд[очно]-кишечных заболеваний; теперь последовал (от 16 апреля за № 1011) новый абсурдный приказ главнокоманд[ующего] СЗ фронта, воспрещающий по тем же мотивам класть в горячее сало!!

Получил печальное письмо от сына Сережи; пишет, что у него «опять лопнул левый глаз». Чувствую себя в положении, не лучшем Иова!

30 апреля. Ясный день, небо безоблачно. Дела наши на фронте ничего радостного не представляют, благодаря чему, очевидно, и Италия не торопится выступлением, о чем прокричали газеты. Страдаю каким-то «мазохизмом»: как ни больно мне, но иногда и радуюсь, что немцы нас бьют; до пошехонства мы никудышны – верхи подлы, низы же – темны… Жалкими мне представляются люди, не могущие теперь найти для себя интересов вне войны…




Май


1 мая. Погода прекрасная. Жарко. Тоскливо тянет в родные края. «Время пролетело, слава прожита…» В газетных сообщениях и телеграммах по-прежнему не отражается и миллионной доли правды об истинном настроении и положении наших дел. Перечитываем их с отвращением и негодованием.

2 мая. Погода захмурилась; небольшой дождь. Дела наши тяп да ляп. Немцы, занявши наши территории, спешат прокладывать жел[езно] дорожные колеи, а мы… мы почти ? года простояли в Пруссии и не могли даже устроить правильного движения между Марграбовым и Сувалками. Германия как военная сила перед Россией представляется мне каким-то слоном, мы же – шавочки, трубим в фанфары и иерихонские трубы, если нам удается хоть чуточку кусануть этого колосса.

По Баяну, культура для немцев сыграла роль бритвы: в мирное время ей они отлично брились, в военное же, теперь, отлично ей режут противника.

Живу, хотя и в городе, но вдали от шумного света, к[ото] рый мне так чужд. Развлекаюсь хождением к обедне да ко всенощной. Получил от милой Лялечки письмо – и по милу-то она мне хороша, и по-хорошу-то всем должна быть мила; как все мы, Кравковы, «с изюминками»…

Председательствую в комиссии по производству ревизии госпиталей в отношениях хозяйствен[ной] и денежной отчетности; кажусь для людей понимающим, а на деле ровно ничего не знаю в этой для меня абракадабре, да и не было никогда никакого желания знать ее; не только со службой, но и с жизнью-то я никогда не сливался, оставаясь постоянно при своем «я» и личных мне интересах (только не материального и не суетного характера!).

3 мая. Сегодня – что вчера. Боевые наши действия по-прежнему безэффектны, тусклы и серы, как говенная канцелярская бумага… Визгу много, а шерсти мало… Газетная травля немцев, германской культуры достигла сказочно-анекдотических, вернее – отвратительных размеров; оплеванию и заушению подвергнуты даже Гёте, Гейне, Кох, Вирхов и прочие светила человечества, мы же, мы, русские – это благословенная и избранная Богом нация!! Атмосфера пропитана удушающими газами фальши, лжи, злобы, клеветы. Боже мой, долго ли это еще продолжится? Кто из подлого лицемерия, держа нос по ветру, а кто из святого просто идиотизма начинают даже высказываться за необходимость изгнания немецкого языка из российских школ! Бедные наши школы, несчастные наши детки, являющиеся объектом ноздревско-фамусовского воздействия!

5 мая. Распускается пышно зелень. В садах слышны соловьи. Время идет тягуче-скучно, монотонно. Чувствую себя пятым колесом в телеге.

«Храбрый» наш полковник, с упрочением его положения исполненный взыгравшей властности и силы (в гостинице «Рояль» недавно даже побил – о чем, не краснея, рассказывает, – морду официанту за то, что последний «не так» обернул голову, отвечая на вопрос), поцукивая на делопроизводителей санитарного отдела, служащих ему и за страх, и за совесть, отлично управляет санитарной частью армии! Меня почтительно оставляют в покое. Я против этого ничего не имею; может быть, я – и лишний; так хотелось бы просить «ныне отпущаеши…» Но лишний ли я, как ржавый винт в отлично конструированной и прекрасно вертящейся машине, или же как вполне исправный винт, но не положенный ржавой, аляповато сколоченной, не столько вертящейся, сколько скрипящей и визжащей машине?!

А немцы-то нас ахнули с Карпат почти на 100 верст, к Ярославу и Перемышлю на линии реки Сан; противник в каких-н[и] б[удь] 70 верстах от Львова. Сколько тысяч жизней мы положили на пресловутый переход «наших орлов» через Карпаты, и теперь опять начинай сказку с начала – оказываемся почти при том же исходном положении, как и в сентябре прошлого года! Но изворотлив же мошенник-ум человека: продажные перья военных обозревателей ухитряются наше поражение обрисовать как победу!! Благодаря очищению Карпат наши-де армии теперь оказываются с развязанными руками, спала-де с них забота эта – защита перевалов от вторжения германцев в Восточную Галицию (sic!), не мы-де разбиты, а германцы накануне полного разгрома их армий!

Дела наши – премерзки. Не действует наш аппарат как немецкий. Общие условия российской действительности столь плачевны, что и немцев-то, состоящих у нас на военной службе, к[ото] рые, несомненно, проявили бы теперь у себя в фатерланде таланты, – эти условия делают их у нас неспособными и бесталанными! В общих условиях российских – какая-то печать обреченности[762 - Взять хотя бы этих пересаженных на русскую почву ренненкампфов, гернгроссов, фон бринкенов и пр. Ведь у себя в Германии они оказались бы, пожалуй, не хуже разных гинденбургов, макензенов и др.! (Примеч. автора)]; как будто только и могут водиться одни черти в нашем болоте! Есть над чем призадуматься. Вот и Радко-Дмитриев, прославленный стратег в болгарской войне, снивелировался же теперь с нашими доморощенными воеводами! А улучшились бы значительно наши дела, если бы теперь поручить командование нашими армиями, к примеру сказать, хотя бы Наполеону? Культура, культура! Как ни говори, а она все-таки великий фактор, доводящий до совершенства организацию не одного только зла, но и добра, организацию не одного только разрушения, но и творческого созидания[763 - Мы, напр[имер], не совершили бы, может быть, таких «каннибальских зверств», как потопление «Лузитании», пускания удушливых газов, вырезывания языков у пленных (??!!), но зато и в мирное время не сделали бы как немцы для искоренения социальной тьмы, нищенства и всякой пакости. (Примеч. автора)]!

6 мая. Царский день. Был в соборе. К обеду приехал архиепископ Михаил[764 - Михаил /Ермаков/ (1862–1929) – архиепископ Гродненский и Брестский в 1905–1921 гг.] благодарить командующего за награждение его звездой и бриллиантовым крестом на клобук; севши со мной рядом, его первыми словами обращения ко мне было: «Я Вас часто вижу у себя в церкви, но недолго Вы стоите в ней, будучи, очевидно, очень заняты».

Природа благоухает; изумрудный ковер полей обильно усеян распустившимися одуванчиками; сирень еще только что расцветает; зацвели яблони. Так хорошо было бы жить теперь у себя на родине…

Газеты наши, как ни стараются смягчить постигшее нашу армию в Западной Галиции несчастье и сделать из черного белое, но… но… для всех должен быть самоочевидным факт, что немцы систематически и методически жестоко бьют нашу бумажную, казенную, маммонную Русь, отступающую перед ними на всех позициях своей несоргранизованности, обществен[но]-государственной несплоченности, негражданственности, некультурности…

7 мая. Все те же телеграммы и военные репортерские рассуждения ребяческого характера для чтения только бы детям не выше среднего возраста. Десятками тысяч исчисляются потери у неприятеля без параллельного приведения потерь наших, Австрия-де при последнем издыхании, Германия-де умирает медленной голодной смертью; зато силен-де Бог земли русской – шапками забросаем! Разрушительная деятельность культивированием национальной травли «Русского знамени» и «Земщины» ведется с прежней безудержностью и бесстыдством, не стесняемая цензурой. Да пронесется и рассеется скорее весь этот смрад, скрывший от людей сокровище мира, любви и дружбы!

8 мая. Погода продолжается прекрасная. А катастрофа-то, постигшая наши армии в Галиции, ведь ужасная. Если отберут от нас обратно Перемышль и Ярослав, то, пожалуй, несдобровать и всей Галиции, куда мы так спешно почли нужным первее всего направить наших обычных культуртрегеров – исправников да урядников; как бы не пришлось их оттуда так же спешно убирать, как случилось и со взятием нами Инстербурга…

Существующий у нас теперь, как и во всем, хаос в организации санитарных мер… Масса желающих честно поработать, но все это без объединения, без предварительн[ого] в мирное время стажа, опыта – все выходит ex tempore[765 - По мере надобности (лат)], несвязно… Много «сырья», да нет обработки.

Все эти наши губернаторы, уездные начальники и проч. власти с их навыками, приемами, отношением к делу представляют нечто допотопное, что не может идти теперь в соревнование с действами «made in Germany»[766 - Сделано в Германии (англ.)]. Приходится бороться с ветряными мельницами, когда является желание лучше ничего не делать, чем делать ничего…

Общественные организации допускаются с большой опаской к противоэпидемической борьбе среди гражданск[ого] и войскового населения: убивать-де будут микробов, а рассеять – крамолу!! Взаимное друг к другу недоверие… Творится первозданный хаос… Боюсь, что в конце концов виновниками наших неудач в войне окажутся все те же интеллигенты, врачи и жиды!!

9 мая. В Курляндско-Ковенской губернии мы все «тесним неприятеля»[767 - Да «отражаем успешно его атаки, нанося неисчислимые потери» (конечно, все ему же!). (Примеч. автора)]. С Галицийского фронта – никаких известий. Не верится, ч[то] б[ы] в данном случае n’est pas des nouvelles было бы belles nouvelles[768 - Отсутствие новостей… хорошей новостью (фр.)]… А не пора ли, г-да «кровавые» и не кровавые кайзеры, промышленные и не промышленные короли прекратить бойню слепого «человеческого материала» (панургова стада), дерущегося, в сущности, ради ваших интересов, не ведая бо, что творит?!

10 мая. День Св. Троицы. Светлый голубой день. Не только дома, но и вагоны разукрасились срубленными березками. Запасшись в передний путь и в обратный «пропуском» – «бурка» и «ядро», – поех[ал] рано утром ознакомиться с санитарным[и] условия[ми] 28-й дивизии, в одном из полков к[ото] рой брюшной тиф стал принимать угрожающие размеры. Возвратился поздно вечером в тот же день ужасно разбитый автомобильной ездой – голова кружилась, испытывал какое-то оглушение; свалился как мертвый в кровать. От всего шума, грома, всей продолжающейся сутолоки я, кажется, скоро совсем отупею и взбешусь.

Чрезвычайный штрих: моя беседа с Евреиновым[769 - Иевреинов Александр Иоасафович (1851–1929) – генерал от инфантерии (1913), с марта 1915 по апрель 1917 гг. командовал 20-м армейским корпусом.], командир[ом] 20-го корпуса[770 - Посмотревшего было на меня. как на крючкотвора-стряпчего. Я его успокоил, что приехал как друг человечества помочь советом и указанием в беде; еще: на его удивление, что я «помощник начальник[а] санитарн[ого] отдела», начальник же – «боевой» полковник, я отвечал, что-де такая организация требовалась, вероятно, высшими стратегич[ескими] соображе[ниями], и что-де для успехов русского оружия («только бы вы победили врага», – я сказал) я готов был бы быть у вас хоть в положении и на правах постоянного вестового!! (Примеч. автора)], утешившим меня по поводу развившейся в Волжском полку[771 - 109-й пехотный Волжский полк.] эпидемии тифа, все-де у него в корпусе великолепно, а тифом-де могут болеть и во дворцах[772 - Система очковтирательства и передергивания карт с отысканием непременно «виновника» при появлении несчастных случаев и эпидемий всегда затуманивает суть дела и мешает правильно в нем разобраться… (Примеч. автора)]… Еще: командиры полков и батальонов, и вообще офицерство – под страшным гнетущим обаянием совершенства немецкой техники и шпионажа…

11 мая. Светлый день. Распустилась сирень. Все у меня так хорошо сложилось в характеристике Радкевича, как вдруг за обедом он бухнул в ответ на мой рассказ со слов офицеров на позициях, что немцы обо всех наших движениях чертовски бывают предварительно осведомлены, – да еще как бухнул: «Надо всех жидов истребить, и лучше всего эту операцию после войны предоставить совершить самому же русскому населению» (sic!). Боже мой, да что же это такое? Et tu, Brute?[773 - И ты, Брут? (лат.)] Да почему же во всем виноваты жиды, и почему единственное действо для нашего благополучия заключается лишь в процедуре истребления жидов?! Да искренне-ли такие воззрения высказывают люди, во всем, по-видимому, развитые? Не подличают ли они в угоду модному течению?..

Вчера при объезде деревень Августовского уезда, где расположился Волжский полк, опрашивал жителей, как обращались с ними немцы, не творили ли каких насилий, и проч.; отвечали, что никто обид от неприятеля не видел!

«Интервенционисты» взяли верх над «нейтралистами», и сегодня в газетах сообщается о состоявшемся выступлении с нами вместе Италии. Да здравствует Италия! Ура!

Большую канцелярскую горячку порем с предлагаемыми средствами в борьбе с удушливыми газами.

У солдат на ? фунта уменьшен паек мяса; теперь они будут получать по ? ф[унта] свежего и ? ф[унта] солонины.

Получил два милых, сердечных письма от С. и Т. Люблю же их я одинаково любовью не только брата, а «может быть еще сильней», и это нисколько не мешало мне и той, и другой долго не писать, за что и получил заслуженный упрек.

Вот на минуту хотя и забыл свою дорогую Лялю. Нет, прочь от меня теперь все то, что хотя бы даже как[им]-н[и] б[удь] чудом реально опровергло твердую как скала истину, что «мечтам и годам нет возврата», что могло бы даже «обновить душу мою»[774 - А теперь судьба передо мной отдернула еще завесу могущей быть трагедии новой: б[олезн]ь глаз Сережи… Много у меня в жизни рокового… (Примеч. автора)].

В воспоминаниях о Сеченове[775 - Сеченов Иван Михайлович (1829–1905) – русский естествоиспытатель, основоположник отечественной физиологической школы, академик.] в «Вестн[ике] Европы» И. И. Мечников[776 - Мечников Илья Ильич (1845–1916) – русский биолог и патолог, один из основоположников эволюционной эмбриологии.] касается вопроса о значении любви в умственном творчестве. В новом издании моей книги я уже предначертал разобрать этот вопрос в ряду общеоздоровительных мер, но… но… коснуться его надо так, чтобы вышло чисто, не пошло и не отвратительно.

12 мая. Наш энергичный «храбрый» полковник телеграфировал корпусному врачу 20-го корпуса, что-де пора прекратить эпидемию тифа в Волжском полку. Стараюсь всячески разъяснить нашим воякам, что не в одном враче дело, ч[то] б[ы] задушить эпидемию; не аналогично ли будет, если Верховный главнок[омандующ] ий прикажет командующему армией, что пора-де переходить через Карпаты или вступать в Пруссию. Такие делаю я моим воякам сравнения…

Несерьезность и бестактность врачей, делающих офицеров больными высказыванием им таких жупельных слов, что-де у вас «расширение» сердца или «артериосклероз», «инфильтрация» и т. д. Я не видал ни одного офицера, к[ото] рый бы после даже легкого ушиба, а тем более – ранения, не старался бы потом, уже после совершенного выздоровления, козырять и кокетничать перенесенной травмой, к[ото] рая у него и «мозжит в ненастное время», и ломит, и стреляет, и пр.; всячески стремятся симулировать увечье. Что это – истерия, или просто-напросто прохвостничество[777 - Да многие еще не преминут упомянуть, что-де доктора хотели ампутировать, да… (Примеч. автора)]? Еще: офицер, получивший «Георгия» и вообще «все свое» – почему после этого стремится устроиться в к[аком]-н[и] б[удь] злачном месте в тылу, а не продолжает своим геройством одушевлять войска?!.

Удержать солдат от питья сырой, заведомо скверной воды теперь труднее, чем в мирное время: тогда можно было его хоть попугать могущей развиться холерой, тифом, а теперь… теперь многие из солдат умышленно даже готовы заболеть чем угодно, ч[то] б[ы] только эвакуироваться.

13 мая. Жарко. «Утро года» в полном расцвете природы. Все штабные устроились прекомфортабельно, наш полковник, не довольствуясь, как я, помещен[ием] в училище, переезжает на новую отдельную квартиру, меблирует ее, обставляет так, как будто собирается жить в Гродно чуть не целый год. «Витязи» наши большие сибариты, много нужно времени, ч[то] б[ы] сломать нашу бытовую рутину в жизни, за что нас бьют теперь немцы.

«Evviva l’Italia!»[778 - Да здравствует Италия! (устар. ит.)] – кричат газеты. Новая у нас союзница в войне за право и свободу[779 - За водворение вечного царства мира и любви. (Примеч. автора)] народностей. «За право и свободу…» Но что-то достанется после войны (победоносной даже для нас!) для российских quasi-граждан?! В выступлении Италии я вижу сладостную и манящую перспективу скорого, может быть, прекращения человеческой бойни.

Видел сон – все кровати, кровати; жди теперь обязательно дальней дороги; не переведут ли меня куда на новое место служения?!

Приходила благодарить меня по выписке из госпиталя сестра, переодетая в костюм санитара, едущая опять на передовые позиции; тип девушки, во всяком случае, интересный и симпатичный: не хочет уже работать в полку, где ее жених, а перейдет в другую какую-либо часть – «стыдно быть лично счастливой» в текущий момент – так я ее понял. Просила позволения писать мне. Я, конечно, выразил свое полное удовольствие.

По тезису Мольтке[780 - Фон Мольтке (Старший) Хельмут Карл Бернхард (1800–1891) – граф, германский генерал-фельдмаршал (1871), военный теоретик.] выходит, что «война – святое дело, война имеет божественное происхождение… Она вселяет в сердца людей все высшие, все благороднейшие чувства – честь, бескорыстие, доблесть, самоотвержение, храбрость». Это – правда, но таковой война является, я вижу, лишь для желторотых юношей и темной массы, но никак не для главных ее виновников и дирижеров, а также для всех вольно примазавшихся к ней, для к[ото] рых она является кормом, ареной бесчестья и корыстного, самого низменного хищничества.

14 мая. Жаркая, засушливая погода. В церкви – моление о ниспослании дождя. День коронования и, кажется, десятилетней годовщины Цусимы.

В публикуемых телеграммах Верховного главнокоманд[ующ] его хотя и ничего не говорится пока о взятии немцами Ярослава, но в штабе «по секрету» это уже известно. Из сдержанной беседы по щекотливому для нашего оружия вопросу с Радкевичем о положении в Галиции – из шепотком произнесенных им слов, что-де, может быть, взят и Перемышль, да и по своему внутреннему убеждению я не сомневаюсь, что эта твердыня также отобрана у нас… Уж больно наше правительство поторопилось [с] торжествен[ным] празднованием завоевания Галиции и насаждением там своих культуртрегерских учреждений… Мне думается – несдобровать и Львову…

Наши шантеклеры и в ус себе не дуют. Слава Богу, что выступление Италии все-таки морально хотя подбодрит наши войска, и они на позициях кричали уже по сему случаю «ура», на что немцы отвечали, что «зато мы у вас отобрали Перемышль и взяли 20 тысяч пленных».

Бывшая у меня вчера сестра «святая» – Зинаида Николаевна Васильева, и поехала она в 29-ю дивизию.

Штабные наши преотлично все поустроились в городе, развлекаются, волочатся за женщинами и пр. Я же живу особняком, ни у кого и нигде не бываю, так себя чувствую покойнее; только замечаю, что как будто на меня стали смотреть косо, так как не кажусь я им «своим» человеком; как бы чего не сочинили и не учинили для меня пакостного… «Люди злы», и чего не поймут в человеке, то обязательно истолкуют в скверную сторону.

15 мая. Газеты всех направлений полны убаюкивающих воображение читателей сообщений и рассуждений относительно успеха нашего оружия; мне же думается, что нам скоро придется ретироваться из Галиции. Как уловить подлинное биение народных сердец? И какую оно имеет цену при несомненной инспирации этих сердец со стороны ограниченных кучек «просвещенного» руководящего меньшинства[781 - В истории этот феномен отмечается как совпадение народных чувств с правительствен[ными] течениями!! (Примеч. автора)]?! Люди en masse[782 - В массе (фр.)], проливая кровь и истребляя друг друга под знаменами высоких лозунгов, в сущности «не ведают бо, что творят». Люди в умственной слепоте своей «свято» умирают для эгоистических вожделений эксплуатирующей их сравнительно малой кучки – тоже людей, но с своекорыстным, подлым «себе на уме», с широким, не знающим сытости благоутробием… Презренный мир! Мир, у которого на холопских послугах состоят и самые служители церкви – присяжные истолкователи Божественного Евангелия по девизу «Как прикажете?»

Газеты сообщают, что итальянский король декретировал всеобщую политическую амнистию. И у нас с началом кампании тоже была объявлена амнистия, но… но… только казнокрадам и мошенникам вроде рейнботов, курловых и К°, для к[ото] рых война открыла широкое поле деятельности и приложения их природных талантов. Внесет ли эта война освежающее и очищающее влияние в несчастную русскую жизнь? Не будет ли конец войны и концом выросшего из нее хоть в некоторой степени существующего теперь единения нашего народа? Концом и примирительной политики правительства с проявившейся общественностью? Не сменится ли теперешняя диктатура военного времени на более худшую диктатуру мирного времени, направленную на ликвидацию общественности и на войну с «внутренними врагами» – «крамолой»? И пойдет на Руси все по-старому, и командующие классы останутся ничему не научившимися и ничего не забывшими… Не они ли, может быть, виноваты в теперешнем от нас отчуждении и одиозном отношении к нам Болгарии?

Как хорош английский гимн «Никогда мы не будем рабами!» И как счастливы те, к[ото] рые с основанием, с гордостью и сознательно могут его петь!

16 мая. Душу мою мучительно гложет жажда мира. Во всех уже мелочах нашего «шумим, братцы, шумим» сказываются лишь скорбные результаты всей печальнейшей обстановки нашей государственной жизни. И с уродливой организацией военной санитарии готов бы примириться, если бы того требовала высшая стратегия; готов бы быть, кажется, даже денщиком у наших воевод, только бы они побеждали; но куда ни взглянешь – и приходишь все к тому же безотрадному заключению, как у нас все примитивно по сравнению с тем, что имеется и творится у немцев… То и дело наши летчики падают и разбиваются…

Ночью горько плакал: приснился страшный сон, что Макса[783 - Имеется в виду племянник автора Максимилиан Алексеевич Кравков (1887–1937).] повели расстреливать.

В штабном муравейнике злоба дня: женился летчик на сестре милосердия, и через час улетел!.. Об архиерее же Михаиле передают, что в дни наступления немцев на Гродно он усердно окроплял святой водой ядра и пушки, по мере окропления пушки тотчас же палили!

Интересный по необычайности разбирается в Москве процесс профессора Томского универс[итета], д-ра философии и психологии Мариупольского, запутавшегося в сетях всяких коммерческих предприятий и спекуляций, трагически переплетенных с романом… Убил он свою сожительницу и пытался затем убить и самого себя, произнеся в исступлении: «Вы, женщины, не жалеете нас, мужчин…» Для нее же, тоже занимавшейся философией, «каждый лакей был мужчина».

17 мая. Жарко, бездождье. Телеграммы все в таком роде, что «захвачено нами у неприятеля несколько пулеметов, 60 пленных, в том числе много офицеров[784 - И отступаем-то мы все не потому что заставляет нас к этому противник, а лишь вследствие приказаний «в целях производства новой группировки войск». (Примеч. автора)] (sic!)…» Величаво прет на нас колосс, забирая и отнимая у нас методически территорию за территорией, а мы все хвастаемся и кричим «ура», вырывая у него по волосикам из его шерсти!! Несмотря на выступление Италии, я предчувствую, что тевтоны заносят над нами еще где-то могучий свой кулак. Мне думается все-таки, что с точки зрения реакционной ортодоксии в интересах охраны и укрепления своих «исконных» начал государственности, России, как военно-деспотической державе, не следовало бы воевать с Германией – державой, в к[ото] рой кулак, да еще бронированный, возведен в идеал, обеспечивающий человеческое благополучие. С упомянутой точки зрения, между Россией, с одной стороны, и Германией и другими державами одинакового с ней государственного режима – с другой, должна была бы существовать взаимная дружба и круговая порука… Но случилось то, что случилось! России на ратном поле посчастливилось очутиться в благодатнейшем сообществе с государствами прогрессивно-демократического строя. В хорошем же сообществе и плохой человек делается хорошим. Так отчего бы нам не надеяться, что и теперешнее боевое союзничество России с державами благороднейшего режима не повлияет впоследствии самым благоприятным (хотя бы смягчающим!) образом и на ее собственный режим, особенно если и после войны продолжится между союзниками и entente cordiale[785 - Сердечное согласие (фр.)], и формальное соглашение идти рука об руку против внешнего врага? Да здравствуют же наши союзники как защитники России и от ее внутренних врагов – «волков в овечьей шкуре»!! Ура!

Широкогоров[786 - Широкогоров Иван Иванович (1869–1946) – патологоанатом, доктор медицины (1907), приват-доцент кафедры патологической анатомии Юрьевского университета в 1908–1915 гг., впоследствии – академик АМН СССР (1944).] (приват-доцент Юрьевского университета), подвизающийся здесь в общественной организации, передавал о пассаже, как приехавший в 1-ю армию помощник верховного начальника по санитарн[ой] и эвакуац[ионной] части генерал Поливанов[787 - Поливанов Алексей Андреевич (1855–1920) – генерал от инфантерии (1911), с 1912 г. был членом Государственного совета. В 1914–1915 гг. был помощником Верховного начальника санитарной и эвакуационной части принца П. А. Ольденбургского. Военный министр в 1915–1916 гг.] был изумлен при представлении ему начальника санитарн[ого] отдела полковника Донштрубе[788 - Дон-Штрубо Василий Семенович (1864–?) – полковник (1910), и.д. начальника санитарного отдела штаба 1-й армии в 1914–1917 гг. Генерал-майор (1917).] и его помощника – тайного советника д-ра медицины Феодосьева… Но… но… все личные и корпоративные обиды, учиненные нам, врачам, всеми этими диктаторами, провокаторами, узурпаторами и эксплуататорами разберем после войны в надежде, что нам и здесь помогут наши благороднейшие союзники, а теперь… теперь будем у вас, всесильных хамов, хозяев положения, хоть сапоги чистить, только – только умоляем вас – победите!! Скоро будет год кампании, и мы просим вас дать нам отчет, что вы за это время у неприятеля взяли и что вы ему отдали! Но, Бог даст, чем хуже – тем будет лучше!..

18 мая. До обеда прошел хороший дождичек, освеживший воздух. Мы все «перегруппировываемся», «выравниваем фронт», да «лихо отражаем наступление противника»; в качестве крупных трофеев телеграммами публикуется о захвате нами гуртов порционного скота у неприятеля. Под Перемышлем и Львовом дерутся, видно, во всю мочь. С плохо деланным пафосом в штабе говорят, что в Галиции дела наши идут отлично!.. Немцы, укрепившись на позициях по последнему слову технической науки, являются для нас неодолимыми, несмотря на малые количества войск, оставленных на них; главную массу войск они бросили в Галицию, где, мне думается, они добьются своей цели очищения ее от нас; на то они на этот раз – «проклятые» немцы.

Не предвидится и конца кровавому кошмару. Как я устал, устал… А для наших штабных эта война – как хорошо оплачиваемая статья; кажется, что чем дольше будет тянуться – тем будет желательнее. Узко одностороннее развитие их и ограниченность умственного кругозора – поражающи. Как я одинок здесь… Перспектива, что мне из-за кажущихся как будто интересов для моих ребят придется до последнего издыхания все служить и служить, и постоянно чувствовать себя совершенно инородным телом в хамской, пустой и пошлой атмосфере военщины, меня приводит в отчаяние.

19 мая. Погода ясная. Гродненская губерния в климатическ[ом] отношении, несомненно, превосходит наши средние губернии.

Источники военных информаций, помещен[ные] в газете, также все тенденциозны; читателю в них надо уметь разбираться и постигать все творящееся больше интуицией. Какими представляются мне артистами немецкие стратеги, сколько у них дерзания, какой широкий размах, мы… мы только отбиваемся; у них – вдохновение, творчество, у нас – консистория[789 - Выходит, что «гений и злодейство» – два совершенно совместимых друг с другом элемента… (Примеч. автора)]!..

Получил письмо от брата Сергея, к[ото] рый под честным словом признается мне так: «Чем больше живу на свете – тем все более и более тебя оцениваю и понимаю». Bella gerant alii…[790 - Пусть другие ведут войны… (лат.)] А у нас штабные больше ухаживают, флиртуют, веселятся да дуются в карты… Я – в абсолютном одиночестве от всех. Есть очень расположенные ко мне две женские души, к к[ото] рым и я чувствую то же, тепло переписываемся… И та, и другая стремятся приехать, ч[то] б[ы] лично повидаться; для меня же эта перспектива представляется какой-то тяготой, каким-то покушением на мою свободу, а потому и более нежелаемой, чем желаемой; как-то больше любишь «далекую», чем «близкую»… Да и сидящего во мне черта я давно перекрестил и приказал ему сидеть смирно… Мои дорогие Лялечка и Сережа являются для меня могучим нравственным memento[791 - Помни! (лат.)] – нравственным даже в самом ветхозаветном смысле…

20 мая. За что ни возьмись, куда ни взгляни – везде как в капле воды отражается распроклятая связь со всей сложностью и совокупностью нашего общего треклятого нестроения[792 - В каждой мелочи отражается целая панорама русской жизни. (Примеч. автора)]. Человек, воодушевленный делать живое дело, обречен у нас на борьбу с ветряными мельницами со всеми проистекающими из сего последствиями. «Энергичный» и «храбрый» наш полковник, к[ото] рому приказано быть акушером, то бишь начальником санитарного отдела (к[ото] рый, в плюс ему еще сказать, настолько имеет здравого смысла, что в отношении меня – единственного, хотя, в отделе – держит себя все-таки в подобающем решпекте; и помпадурское чувство, очевидно, иногда может шокироваться от официального подчинения корпусного врача фендрику!), сегодня на мое неоднократное ему напоминание о необходимости в санитарно-гигиенических целях систематических мной объездов частей армии ответил мне до цинизма откровенно, что-де вполне согласен со мной, но… но, видите ли, принужден не утруждать меня этими турне ввиду того, что должен будет давать мне «свой» автомобиль за неимением других в штабе; между тем на днях в штабе он, расшаркиваясь, искательно предлагал свою машину во всякое время дня и ночи для катанья в распоряжение дежурного и других нужных ему генералов; катанья же у нас устраиваются, конечно, не иначе как с женщинами. Такова общая закваска у наших сынов Марса (Ваала?) – все принести прежде всего в жертву своим пакостным интересам. И больше всего наши «витязи» лягают врачей, к[ото] рые от них так обидно страдают… Ну, потерпим до конца; сидят же подолгу в тюрьме с терпением… А ничто так не ослабляет энергии у человека, как провокация в нем недовольства и раздражения[793 - Презрением и ненавистью к правящей – казенной России, провидением караемой теперь, пылает мое сердце! (Примеч. автора)]





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/vasiliy-pavlovich-kravkov/velikaya-voyna-bez-retushi-zapiski-korpusnogo-vracha/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



notes


Сноски





1


О семье Кравковых и ее видных представителях см., в частности, исследование Узбековой Д. Г. Кравковы: два поколения ученых из Рязани. М.:Вече, 2014.




2


Военным медикам Русской императорской армии, как и иным категориям чиновников, служивших по военному ведомству, присваивались гражданские чины Табели о рангах, что ставило их в менее престижное положение по сравнению с кадровым офицерством.




3


Примечательно, что внук В. П. Кравкова Юрий Сергеевич (1921–2003) продолжил семейную традицию работы в сфере военной медицины. В годы Великой Отечественной войны капитан медслужбы Ю. С. Кравков воевал на 1-м Прибалтийском, затем на 3-м Белорусском фронтах, в 1944–1945 гг. командовал приемно-сортировочным взводом 190-го медико-санитарного батальона 1-го Краснознаменного танкового корпуса, был награжден двумя орденами Красной Звезды. В 1973–1983 гг. полковник, а затем генерал-майор Ю. С. Кравков занимал должность начальника Главного военного клинического госпиталя им. академика Н. Н. Бурденко.




4


В 1909–1913 гг. М. А. Кравков отбывал заключение в Московской губернской уголовной (Таганской) тюрьме, позднее был выслан на поселение в Иркутскую губернию. В годы советской власти он стал руководителем Новосибирского краеведческого музея, популярным сибирским писателем (наиболее известные произведения – повести «Ассирийская надпись», «Зашифрованный план», циклы рассказов). В 1937 г. М. А. Кравков был репрессирован, его посмертная реабилитация состоялась в 1958 г.




5


Свет милосердия. Дневник участника Русско-японской войны (1904–1905) дивизионного врача В. П. Кравкова // Время и судьбы. «Военные мемуары». Вып. 1. М., 1991. – С. 259–286.).




6


Будберг А. П. Из воспоминаний о войне 1914–1917 гг. Третья Восточно-Прусская катастрофа 25.01. – 08.02.1915. С.-Франциско, б.г.




7


Интересной параллелью дневникам В. П. Кравкова этого периода является финальная часть записок Ф. А. Степуна «Из писем прапорщика-артиллериста», относящаяся к периоду с ноября 1916 по февраль 1917 гг. Их автор служил в это время на 5-й батарее 12-й Сибирской стрелково-артиллерийской бригады в составе VII Сибирского армейского корпуса, которая стояла сначала в Шумлянах, а позднее в Рудниках. Примечательно, что В. П. Кравков в записях от 25 марта и 11 мая 1917 г. упоминает и самого Ф. А. Степуна, запомнившегося ему выступлениями на революционных митингах.




8


Критические стрелы В. П. Кравкова по адресу партии большевиков и ее руководителей затруднили доступ исследователей к его дневнику в советское время, когда он хранился в фондах отдела рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина: на обложках трех рукописных тетрадей за апрель – август 1917 г. (НИОР РГБ, Ф.140, к. 7, ед. 13–15) имеется датированная 20 октября 1955 г. карандашная надпись: «Выдается по разрешению зав. отделом».




9


Рейнгольд А. С. Восприятие Первой мировой войны в военных дневниках: сравнительный анализ отечественных и западноевропейских источников: дис. канд. филологич. наук: 10.01.03., М., 2011, с. 69.




10


См., в частности, Сенявская Е. С. Психология войны в ХХ веке: исторический опыт России. М.: РОССПЭН, 1999.




11


Образцов И. В. «Неизвестный анализ Первой мировой» // Головин Н. Н. Военные усилия России в мировой войне. Жуковский; М.: Кучково поле, 2001, с. 417




12


Все даты в дневнике указаны по старому стилю.




13


Холм – губернский город Холмской губернии (с 1912 г.), ныне Хелм, город на правах повята в Люблинском воеводстве (Польша).




14


В. П. Кравков принимал участие в русско-японской войне 1904–1905 гг. Ее событиям посвящен первый военный дневник автора. Его значительный фрагмент, повествующий о Ляоянском сражении (1904), был опубликован в альманахе «Время и судьбы» (Свет милосердия. Дневник участника русско-японской войны (1904–1905) дивизионного врача В. П. Кравкова // Время и судьбы. «Военные мемуары». Вып. 1. М., 1991. – стр. 259–286.).




15


Которые, как нарочно, стараются всячески испортить и испакостить данный им в руки дивный богатый инструмент – солдатскую массу… (Примеч. автора)




16


Мимоходом (фр.)




17


Федяй Леонид Васильевич (1859 – после 1922) – генерал-майор (1907), начальник штаба 25-го армейского корпуса в феврале – августе 1914 г. С октября 1914 по октябрь 1915 гг. командовал бригадой 61-й пехотной дивизии, с октября 1915 по апрель 1917 гг. – 31-й пехотной дивизией. Генерал-лейтенант (1916). 18 апреля 1917 г. вследствие контузии был отчислен в резерв чинов при штабе Киевского военного округа. Летом-осенью 1917 года возглавлял Комиссии по «украинизации» войск Юго-Западного фронта. С начала апреля 1918 г. состоял в армии Украинской Державы: был генеральным значковым, с июня 1918 г. – начальником 14-й пехотной дивизии, с сентября 1918 г. – 7-й пехотной дивизии. В декабре 1918 г. выехал на Дон. Состоял в резерве Вооруженных сил Юга России и Русской армии генерала П. Н. Врангеля. Умер в эмиграции.




18


Имеется в виду генерал от инфантерии Д. П. Зуев. (см. ниже)




19


181-й Остроленский резервный пехотный полк.




20


Рябушинский Владимир Павлович (1873–1955) – русский промышленник и банкир, представитель династии хлопчатобумажных фабрикантов Рябушинских. В 1914 г. добровольцем отправился на фронт, организовал подвижной автоотряд. Был ранен, за участие в боевых действиях был награжден солдатским Георгиевским крестом 4-й степени и произведен в офицерский чин.




21


Зуев Дмитрий Петрович (1854–1917) – генерал от инфантерии (1911). В 1896–1903 гг. был начальником штаба Отдельного корпуса жандармов. С июня 1910 по август 1914 гг. командовал 25-м армейским корпусом. В сентябре 1914 г. принял командование над 29-м армейским корпусом 11-й армии. В апреле 1915 г. корпус был передан в состав 3-й, а в июне 1915 г. – 13-й армии. В сентябре 1915 г. был назначен главным начальником Двинского военного округа. После Февральской революции был отстранен от должности и 25 апреля 1917 г. зачислен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа. Умер в Петрограде.




22


Бог из машины (лат.)




23


Образ страуса, прячущего голову под крыло в случае опасности, часто используется в записках В. П. Кравкова.




24


Дрентельн Александр Романович (1820–1888) – генерал-адъютант (1867), генерал от инфантерии (1878). В 1878–1880 гг. – шеф Отдельного корпуса жандармов и главный начальник III отделения собственной Е. И. В. канцелярии. В 1880–1881 гг. – временный одесский генерал-губернатор и командующий войсками Одесского военного округа. В 1881–1888 гг. – киевский генерал-губернатор и командующий войсками Киевского военного округа.




25


Жданне (Жданное) – деревня в Холмской губернии, ныне в Красноставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




26


Загруда (Загроды) – деревня в Холмской губернии, ныне Загрода в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




27


Имеется в виду Ф. Н. Добрышин (см. ниже). Добрышин Филипп Николаевич (1855–1920) – генерал-лейтенант (1907). Начальник 3-й гренадерской дивизии с мая по август 1914 г. Был отстранен от должности распоряжением командующего 5-й армией генерала П. А. леве после боя дивизии 13–14 августа 1914 г. на фронте Замостье – Плоске-Завады.




28


Куда я сейчас переселился из Жданне, спасаясь от мириада мух и страшной пыли (Примеч. автора).




29


Сморчевский Ян Юстиниан (1858–1938) – граф (1892), владелец Жданне и Вежховины.




30


Имеется в виду Д. П. Зуев (см. ниже).




31


Войславице – деревня в Холмской губернии, ныне в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).




32


Чесники, Грабовец – деревни в Холмской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




33


Жуков – деревня в Холмской губернии, ныне Жукув в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




34


Фон Ренненкампф Павел Карлович (1854–1918) – генерал от кавалерии (1910). С июля по ноябрь 1914 г. был командующим 1-й армией, руководил ей во время похода в Восточную Пруссию. После боев под Лодзью в ноябре 1914 г. был отстранен по настоянию главнокомандующего Северо-Западного фронта генерала Н. В. Рузского.




35


Шемуа Блазиус (1856–1920) – австро-венгерский генерал-майор (1905). С апреля по сентябрь 1914 г. командовал 2-м корпусом 4-й армии генерала М. фон Ауффенберга. С марта 1915 г. в отставке.




36


Скербешов – деревня в Холмской губернии, ныне в Скербешув в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




37


Сенницы (Сенница Ружана, Сенница Крулевска Дужа, Сенница Крулевска Мала) – деревни в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




38


Вулька Красничанская – деревня в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




39


По пути встречаются надписи то «Люблинск[ой]», то «Холмск[ой]» губ. – дробление. (Примеч. автора)




40


Замостье – уездный город Холмской губернии, ныне Замосць, город на правах повята в Люблинском воеводстве (Польша).




41


Управляющий в имении Скербешов: река, радушие, потоп… (Примеч. автора)




42


Лопатин Алексей Иванович (1862–?) – генерал-майор (1906). С февраля 1909 г. занимал должность военного судьи Московского военно-окружного суда.




43


Лоуфер (Примеч. автора)




44


73-й пехотный Крымский Его Императорского Высочества великого князя Александра Михайловича полк.




45


Кавалеристы, лошади их завязли в болоте, а сами они застигнуты спавшими. (Примеч. автора)




46


Избица – деревня в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




47


8-й гренадерский Московский полк.




48


Плеве Павел Адамович (1850–1916) – генерал от кавалерии (1907). С марта 1909 г. командовал войсками Московского военного округа. При мобилизации в июле 1914 г. был назначен командующим 5-й армии, во главе которой оставался до января 1915 г. В ноябре 1914 г. руководил всеми русскими войсками в ходе Лодзинской операции. В январе 1915 г. был назначен командующим 12-й армией, в мае 1915 г. переименованной в 5-ю армию. 6 декабря 1915 г. сменил генерала Н. В. Рузского на посту главнокомандующего армиями Северного фронта, но по состоянию здоровья 10 февраля 1916 г. был освобожден от командования, а 5 февраля 1916 г. был назначен членом Государственного совета. Умер в Москве.




49


В прежнем положении (лат.)




50


Коханов Николай Васильевич (1854–?) – генерал-лейтенант (1908). Инспектор артиллерии 25-го армейского корпуса в 1910–1916 гг.




51


Ситанец – деревня Замостского уезда Холмской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




52


Не только безмолвствовал, а лучше, если бы пел одни только дифирамбы корпусу! (Примеч. автора)




53


Красностав – уездный город Люблинской губернии, ныне Красныстав, административный центр Красныставского повята Люблинского воеводства (Польша).




54


Фрамполь – местечко в Люблинской губернии, ныне город в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




55


Группами собираются и таинственно перешептываются и ниж[ние] чины, и офиц[ер]ы. Говорят, что разбиты вдребезги наши два полка; отхождение артилл[ерийской] бригады 46-й див[изии] всех озадачивает. (Примеч. автора)




56


Быстро перевезли еще 11-й корпус, к[ото]рый у нас не входил в расчет. (Примеч. автора)




57


Парский Дмитрий Павлович (1866–1921) – генерал-майор (1910). Командовал 2-й бригадой 46-й пехотной дивизии в 1910–1915 гг. Генерал-лейтенант (1915).




58


Бодачев – деревня в Люблинской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




59


17-й гусарский Черниговский полк.




60


Томашев – уездный город Холмской губернии, ныне Томашув-Любельский, административный центр Томашувского повята Люблинского воеводства (Польша).




61


Вместо к[ото]рого будто назначен Эверт. (Примеч. автора) Фон Зальца Антон Егорович (1843–1916) – барон, генерал от инфантерии (1908). С февраля 1912 г. командовал войсками Казанского военного округа. При мобилизации в 1914 г. на базе командования округа было сформировано управление 4-й армии, командующим которой он был назначен. В первом же бою у Красника 10–12 августа 1914 г. армия потерпела неудачу, ее командующий был отстранен, а 22 августа 1914 г. официально освобожден от должности (с заменой генералом А. Е. Эвертом). Эверт Алексей Ермолаевич (1857–1926) – генерал от инфантерии (1911). С июня 1912 г. являлся командующим войсками Иркутского военного округа и войсковым наказным атаманом Забайкальского казачьего войска. С 11 августа 1914 г. командовал 10-й армией, с 22 августа 1914 г. (фактически – с 12 августа) командовал 4-й армией.




62


12-й гренадерский Астраханский полк.




63


11-й гренадерский Фанагорийский полк.




64


Возрастая (ит.)




65


Переутомление, голодание и невежество – главные причины. (Примеч. автора)




66


Старое Замостье – посад в Замостском уезде Холмской губернии, ныне деревня Старый Замосць в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




67


Воскресли мрачные маньчжурские картины взаимного расстреливания. (Примеч. автора)




68


Примкнув к судейским, более всех готовым скорее удирать из грязных историй. (Примеч. автора)




69


184-й пехотный Варшавский полк.




70


Но узкая, только что разъехаться встречным подводам. (Примеч. автора)




71


Дело так поставлено, что личных объяснений нет… (Примеч. автора)




72


Раевский Петр Михайлович (1883–1970) – отставной поручик Лейб-гвардии Гусарского полка (1908), церемониймейстер (1912), общественный деятель.




73


Горчаков Михаил Константинович (1880–1961) – светлейший князь, камер-юнкер, общественный деятель. В 1914 г. был помощником уполномоченного Киевского передового отряда Красного Креста.




74


183-й пехотный Пултусский полк.




75


Гришинский (Примеч. автора). Гришинский Алексей Самойлович (1872–?) – полковник (1907), командир 11-го гренадерского Фанагорийского полка в 1913–1915 гг.




76


Цаликовский (Примеч. автора).




77


В таком же положении чуть ли не все полки 3-й Грен[адерской] дивизии (Примеч. автора).




78


Сыну Сергею и дочери Елизавете /Ляле/.




79


«От чего, – говорят, – «вы к[а]к следует не напираете?» Уверяют, что нас выдают еврейские шпионы (Примеч. автора).




80


Действуют снаряды – отлично. (Примеч. автора)




81


Переходившее из рук в руки то к нам, то к австрийцам. (Примеч. автора)




82


А также приехавшие вслед за мной на автомобиле штабные. (Примеч. автора)




83


«Так сказал генерал Коханов». (Примеч. автора)




84


Такой неподготовленности, несорганизованности, неразберихи вообще я не видел в минувшую кампанию (Примеч. автора).




85


Граф Бобринский (Примеч. автора). Видимо, речь идет об Андрее Александровиче Бобринском (1859–1930), действительном статском советнике (1904), камергере (1901), члене Государственного совета по выборам от землевладельцев Киевской губернии.




86


Рейовец – деревня в Холмской губернии, ныне Реёвец в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).




87


Телин – город в Северо-Восточном Китае.




88


Горжков – посад Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне деревня Гожкув в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




89


Мартынов Анатолий Петрович (1872–1920) – полковник (1913), с 1912 г. занимал должность корпусного интенданта 25-го армейского корпуса. Впоследствии – участник Белого движения в составе ВСЮР и Русской армии. При эвакуации войск Н. П. Врангеля остался в Крыму, был расстрелян в Ялте.




90


Люблин – губернский город Люблинской губернии, ныне административный центр Люблинского воеводства (Польша).




91


Брест (Брест-Литовск) – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Брестской области (Белоруссия).




92


С полным комфортом (все время до этого жил в салон-вагоне; вся наша начальствующая камарилья ужасно любит комфорт, о к[ото]ром прежде всего и заботится) (Примеч. автора).




93


Влодава – уездный город Холмской губернии, ныне административный центр Влодавского повята в Люблинском воеводстве (Польша).




94


Токарев Владимир Николаевич (1867–1915) – полковник (1907), командир 9-го гренадерского Сибирского полка в 1913–1915 гг.




95


Раколупы – деревня в Холмской губернии, ныне в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).




96


Дорохуск – деревня в Холмской губернии, ныне в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).




97


Травники – деревня Люблинской губернии, ныне в Швидницком повяте Люблинского воеводства (Польша).




98


Львов (Лемберг) – столица Королевства Галиции и Лодомерии в составе Австро-Венгрии, ныне административный центр Львовской области (Украина).




99


Бобринский Георгий Александрович (1863–1928) – граф, генерал-лейтенант (1910). 25 августа 1914 г. был назначен временно-исполняющим обязанности военного генерал-губернатора Галиции. В октябре 1914 г. был утвержден в этой должности, которую занимал до марта 1916 г.




100


Мищенко Павел Иванович (1853–1918) – генерал от артиллерии (1911), в 1914 г. некоторое время командовал частями 2-го Кавказского армейского корпуса, с марта 1915 г. командовал 31-м армейским корпусом. После Февральской революции 1917 г. был снят с поста и уволен от службы.




101


Мартынов Евгений Иванович (1864–1937) – генерал-лейтенант (1910). В апреле 1913 г. был уволен из армии «по домашним обстоятельствам». В связи с началом мобилизации в июле 1914 г. подал прошение на высочайшее имя, прося вернуть его в армию, на что получил согласие. Был назначен в распоряжение начальника штаба Юго-Западного фронта. Вылетел 10 августа 1914 г. из Дубно с целью провести стратегическую разведку на Львов и Стрый, над Львовом аэроплан был подбит, совершил вынужденную посадку. Вместе с летчиком попал в плен, где находился до февраля 1918 г.




102


Долгов Дмитрий Александрович (1860–1939) – генерал-лейтенант (1910). С июля 1910 г. являлся начальником 46-й пехотной дивизии, во главе которой вступил в войну. С июня 1915 г. командовал 19-м армейским корпусом. В ноябре 1915 г. был переведен в резерв чинов при штабе Петроградского военного округа. С января 1916 г. командовал 37-м армейским корпусом, с марта 1916 г. – 7-м Сибирским армейским корпусом 12-й армии Северного фронта. Позже корпус был переброшен на Юго-Западный фронт. В сентябре 1916 г. был переведен в резерв чинов при штабе Киевского, в ноябре 1916 г. – Петроградского, в декабре 1916 г. – Московского военных округов. В июне 1917 г. был произведен в чин генерала от инфантерии с увольнением от службы по прошению с мундиром и пенсией. В 1918 г. добровольно вступил в РККА. В 1919–1920 гг. состоял в Генштабе РККА. Позже добился разрешения на выезд из страны и уехал в эмиграцию. Умер в Брюсселе (Бельгия).




103


Лопушанский Николай Яковлевич (1852–1917) – генерал-лейтенант (1907), в 1908–1915 гг. командовал 10-й пехотной дивизией.




104


Мрозовский Иосиф Иванович (1857–1934) – генерал от артиллерии (1913), в 1912–1915 гг. командовал Гренадерским корпусом, в 1915–1917 гг. занимал должность командующего Московским военным округом и Московского генерал-губернатора. Умер в эмиграции во Франции.




105


Угер – фольварк в Холмской губернии, ныне Ухер в Хелмском повяте Люблинского воеводства (Польша).




106


Сургов – деревня Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




107


Фогель Александр Александрович (1868–?) – генерал-майор (1912), командир 46-й артиллерийской бригады в 1912–1915 гг.




108


Имеется в виду Жданне (Жданное), владение графа Я. Ю. Сморчевского.




109


Мост разрушен, проезжал по понтону (Примеч. автора).




110


До предела (лат.)




111


Имеется в виду Жданне (Жданное).




112


Имеется в виду 3-я армия, сформированная из войск Киевского военного округа.




113


Кёнигсберг – главный город Восточной Пруссии (Германия), ныне Калининград, административный центр Калининградской области (Россия).




114


Попов Владимир Петрович (1877–1935) – полковник (1912), штаб-офицер для поручений штаба 25-го армейского корпуса в 1913–1915 гг.




115


6-й уланский Волынский полк.




116


Обряженного в форму рядового, козыряющего, выпятивши глаза, каждому офицеру. (Примеч. автора).




117


Богословский Борис Петрович (1885–1920) – капитан (1911), с июля 1914 по октябрь 1915 гг. занимал должность старшего адъютанта штаба 25-го армейского корпуса.




118


Галкин Михаил Сергеевич (1866–1920) – полковник (1909). С сентября 1912 по ноябрь 1914 гг. был начальником штаба 46-й пехотной дивизии. В августе-октябре 1914 г. занимал должность и.д. начальника штаба 25-го армейского корпуса. С декабря 1914 г. командовал 71-м пехотным Белевским полком.




119


Самсонов Александр Васильевич (1859–1914) – генерал от кавалерии (1910), командовал 2-й армией, в августе 1914 г. попавшей в окружение в Восточной Пруссии. Застрелился.




120


Все предметы (линейки, повозки и проч.) отличаются перед нашими лучшей конструкцией и работой (Примеч. автора).




121


Сегодня ротмистр развязно рассказывал, как он перед пленным врачом-австрийцем, заявившем о своих правах на покровительство Женевской конвенции, показал нагайку с целью символизировать перед врачом как он смотрит на разные наставл[ен]ия конвенций!!! Еще картина: во время движения обозов балда Рассадкин увлекся битьем спаривавшихся собак – общее гоготание… (Примеч. автора)




122


Жолкевка – местечко в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




123


Майдан Верховский – деревня в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне Майдан Вежховинский в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




124


Бзовец – ныне не существует. Деревня Мосциска находится на территории Красныставского повята Люблинского воеводства (Польша).




125


В фондах НИОР РГБ не обнаружена.




126


279-й пехотный Лохвицкий полк.




127


Галич – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне административный центр Галичского района Ивано-Франковской области (Украина).




128


Каульбарс Александр Васильевич (1844–1929) – генерал от кавалерии (1901), с 1909 г. являлся членом Военного совета.




129


В фондах НИОР РГБ отсутствует.




130


Щебрешин – деревня Замостского уезда Холмской губернии, ныне Щебжешин в Красныставском повяте Люблинского воеводства.




131


Коверский Станислав Юзеф Камилл (1869–1940) – землевладелец и промышленник из Замостья.




132


Получил письма от своих; по обыкновению самые сердечные – от сына Сережи. (Примеч. автора)




133


Дорога гористая, покрытая перелесками. (Примеч. автора) Вержховина – деревня в Холмской губернии, ныне в Красныставском повяте Люблинского воеводства (Польша).




134


Туробин – местечко в Красноставском уезде Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повете Люблинского воеводства (Польша).




135


Горбатовский Владимир Николаевич (1851–1924) – генерал от инфантерии (1914), в 1914–1915 гг. командовал 19-м армейским корпусом, с июня по август 1915 г. – 13-й армией Северо-Западного фронта, с августа 1915 по март 1916 гг. – 12-й армией Северного фронта, с марта по декабрь 1916 г. – 6-й армией Северного фронта, с декабря 1916 по апрель 1917 г. – 10-й армией. С апреля 1917 г. в резерве. Умер в эмиграции в Ревеле (Эстония).




136


Вильгельм II (1859–1941) – германский император и король Пруссии в 1888–1918 гг.




137


Франц-Иосиф I (1830–1916) – император Австрии и король Венгрии в 1848–1916 гг.




138


Рузский Николай Владимирович (1854–1918) – генерал от инфантерии (1909), генерал-адъютант (1914). С июля по сентябрь 1914 г. командовал 3-й армией, с сентября 1914 по март 1915 гг. был главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. С 1915 г. входил в состав Государственного и Военного советов. С июня по август 1915 г. командовал 6-й армией, занимал должность главнокомандующего армиями Северного фронта с августа по декабрь 1915 г. и с августа 1916 по апрель 1917 гг. Погиб в Пятигорске.




139


Запорже – деревня в Люблинской губернии, ныне в Замойском повяте Люблинского воеводства (Польша).




140


По способу Моисея было бы самое рациональное, но для этого надо быть или просвещенным, или религиозным… (Примеч. автора)




141


Грудки – деревня в Люблинской губернии, ныне Грудки Первше в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




142


Горай – местечко Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




143


Янов – посад, административный центр Константиновского уезда Холмской губернии, ныне город Янув-Любельский в Янувском повяте Люблинского воеводства (Польша).




144


Листья осыпаются… (Примеч. автора)




145


Белов Николай Васильевич (1857–?) – генерал-майор (1905), начальник 70-й пехотной дивизии в 1914–1915 гг.




146


Жабно – деревня Красноставского уезда Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




147


Кравков Сергей Павлович (1873–1938) – брат В. П. Кравкова, коллежский советник (1912), профессор агрономии Санкт-Петербургского университета.




148


Получил фуражные и полевые деньги, первых много – около 500 руб[лей]; страшно даже их хранить до 1 сент[ября], а вторые до 1 окт[ября]; денег – нет при себе. (Примеч. автора).




149


Белгорай – уездный город Холмской губернии, ныне Билгорай, центр одноименного повята Люблинского воеводства (Польша).




150


Мартос Николай Николаевич (1858–1933) – генерал от инфантерии (1913), командир 15-го армейского корпуса в 1911–1914 гг. В ходе боев в Восточной Пруссии в августе 1914 г. был взят в плен, где оставался до начала 1918 г.




151


Гедвижин – деревня в Люблинской губернии, ныне Хедвижин в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




152


Перемышль – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Пшемысль, город на правах повята в Подкарпатском воеводстве (Польша).




153


А начальники наши не могут никогда поступиться своими удобствами – умывальниками, теплыми клозетами и проч. … (Примеч. автора)




154


Не верю я, ч[то]б[ы] немцы были действитель[но] так жестоки, как о них пишут. (Примеч. автора)




155


Хмелек – деревня Белгорайского уезда Холмской губернии, имение графов Замойских, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




156


Княжполь – деревня Белгорайского уезда Холмской губернии, ныне Ксенжполь в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




157


Раковка – деревня Люблинской губернии, ныне в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




158


Тарноград – посад в Люблинской губернии, ныне город Тарногруд в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




159


Ошибка автора, правильно – «фольварке». Видимо, в начале кампании 1914 г. В. П. Кравков еще был слабо знаком с реалиями западных губерний России и слышал это слово впервые.




160


Замойский Маврикий Фомич (1871–1939) – граф, крупный землевладелец, член I Государственной думы (1906).




161


Сенява – город в Галиции (Австро-Венгрия), майорат князей Чарторыйских. Ныне в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




162


Мощаницы – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Мощаница в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




163


Бабице и Воля-Общанска – деревни Белгорайского уезда Холмской губернии, ныне обе в Билгорайском повяте Люблинского воеводства (Польша).




164


Майдан – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Майдан Сенявский в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




165


Всех прочих (ит.)




166


В фондах НИОР РГБ не обнаружена.




167


Ярослав – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




168


Брошенные с него две бомбы, к счастью, упали на пустую землю и никакого вреда не причинили. (Примеч. автора).




169


Цешанув – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Любачовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




170


Парский отказывается… Неприязненное отношение к нему Плеве по поводу казармен[ного] строительства. (Примеч. автора).




171


Рагоза Александр Францевич (1858–1919) – генерал-лейтенант (1908), в 1909–1914 гг. командовал 19-й пехотной дивизией. Командир 25-го армейского корпуса в 1914–1915 гг. Генерал от инфантерии (1914). С августа 1915 г. командовал 4-й армией. В марте-апреле 1917 г. временно командовал армиями Румынского фронта. С 1917 г. в отставке. С мая по ноябрь 1918 г. занимал пост военного министра в правительстве гетмана Скоропадского. Расстрелян в Одессе.




172


Радава – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Ярославском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




173


Продолжаем стоять в Майдане (Примеч. автора).




174


См. Приложение 1.




175


Около 12 – 1 часа должна быть атака. (Примеч. автора)




176


Добры – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Добра в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




177


Красне – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




178


Ковале – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне приселок деревни Добча в Пшеворском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




179


Земля плохая; многие эмигрируют в Пруссию и Америку. (Примеч. автора).




180


Пий X (Сарто) – папа римский в 1903–1914 гг.




181


«Кто даст… очам моим источник слез, и плачусь день и нощь о побиенных». /Иеремия, гл. ХХ, ст. 1, цитир./ (Примеч. автора).




182


5-м корпусом. (Примеч. автора)




183


Чарторыйский Адам Людвик (1872–1937) – князь, владелец майората Сенява. С 1914 г. служил в австрийской армии.




184


третий радующийся (лат.)




185


Ключарева (Кравкова) Софья Павловна (1870–?) сестра В. П. Кравкова, владелица имения в селе Чирково Ряжского уезда Рязанской губернии.




186


Множество четырехспальных кроватей. (Примеч. автора)




187


Книжица по содержанию оказалась сравн[ительно] довольно невинного свойства. (Примеч. автора)




188


Питаются солдаты тоже хуже, чем в прошлую кампанию; многого им недодают сахара, каши и др., и это увеличивает мародерство. Корпусного интенданта Мартынова я считаю за правильно вертящийся винтик, как равно и не к[ото]рых других, но что эти единицы в общей прогнившей, поистертой, неправильно налаженной машине? Невольно добром помянешь Куропаткина, много обращавшего внимания на питание солдата и его здоровье. (Примеч. автора).




189


Понтифик, папа (лат.)




190


Угнетающе действует на душу беспорядочность почтовой части, посылаешь письма – и не уверен, дойдут ли, доходят ли и до меня письма? (Примеч. автора)




191


Под глухое мерное буханье пушек с юга. (Примеч. автора)




192


137-й пехотный Нежинский полк.




193


Кабинетная глупость какого-н[и]б[удь] фантазера-дурака, пожелавшего облагодетельствов[ать]. (Примеч. автора)




194


На стоимость ? бут[ылки] вина увеличьте паек сахару, чаю, белого хлеба и пр., и никакого вина не надо! (Примеч. автора)




195


В фондах НИОР РГБ не обнаружена.




196


Краков (Кракау) – город в западной Галиции (Австро-Венгрия), ныне административный центр Малопольского воеводства (Польша).




197


Жилинский Яков Григорьевич (1853–1918) – генерал от кавалерии (1910), в 1911–1914 гг. занимал должность начальника Генерального штаба, с марта по июль 1914 г. – командующий войсками Варшавского военного округа и Варшавский генерал-губернатор. В июле 1914 г. был назначен главнокомандующим армиями Северо-Западного фронта. По итогам боев в Восточной Пруссии в сентябре 1914 г. был снят со всех постов.




198


Радко-Дмитриев Радко Дмитриевич (1859–1918) – генерал-лейтенант болгарской службы, в 1914 г. состоял болгарским посланником в Санкт-Петербурге. После вступления Болгарии в Первую мировую войну на стороне Германии принял русское подданство. В августе-сентябре 1914 г. командовал 8-м армейским корпусом. Генерал от инфантерии (1914). С сентября 1914 по май 1915 гг. командовал 3-й армией. С июня 1915 г. командовал 2-м, с октября 1915 г. – 7-м Сибирскими армейскими корпусами. С марта 1916 по июль 1917 гг. командовал 12-й армией Северного фронта. С января 1918 г. в отставке. Погиб в Пятигорске.




199


Святая простота! (лат.)




200


Сараджев (Сараджянц) Константин Соломонович (1877–1954) – скрипач и дирижер, впоследствии – Герой труда (1921), народный артист Армянской ССР (1945).




201


Комета Делаваля, открытая 27 октября 1913 г., наблюдалась в течение нескольких месяцев 1914 г., получив название «комета войны».




202


Гродзиска – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Гродзиско-Мястечко в Лежайском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




203


Куропаткин Алексей Николаевич (1848–1925) – генерал от инфантерии (1900), военный министр в 1898–1904 гг., главнокомандующий всеми сухопутными и морскими вооруженными силами в русско-японской войне в 1904–1905 гг., командующий 1-й Маньчжурской армией в 1905–1906 гг. Член Государственного совета в 1906–1915 гг. В 1915–1916 гг. командовал Гренадерским корпусом, затем 5-й армией Северного фронта, с февраля по июль 1916 г. занимал пост главнокомандующего армиями Северного фронта. Туркестанский генерал-губернатор в 1916–1917 гг. После Октябрьской революции 1917 г. проживал в своем бывшем имении в Псковской губернии, работал учителем в сельской школе.




204


Малеев Дмитрий Павлович (1866–1938) – полковник (1904), в 1909–1914 гг. командовал 183-м пехотным Пултусским полком. В августе 1914 г. в ходе Томашевского сражения попал в плен, где находился до 1918 г.




205


Герцик Николай Антонович (1862–1914) – полковник (1905), в 1911–1914 гг. командовал 4-м гренадерским Несвижским полком. Застрелился.




206


Небо уж осенью дышит… Холодно… (Примеч. автора)




207


Типичный представитель нашей правящей России! (Примеч. автора)




208


Жолыня – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




209


«Польша (лат.), Конституция 3 мая 1791 года» (польск.)




210


Стоберня – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Стоберна в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




211


Ракшава – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




212


Веглиске – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Венглиска в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




213


Залесье – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




214


Медынь – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Медыня Ланьчуцка в Ланьчутском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




215


Потоцкий Петр Платонович (1855–?) – генерал-лейтенант (1910), в 1913–1914 гг. командовал 35-й пехотной дивизией.




216


Ранишув – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Ранижув в Кольбушовском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




217


Подлесье – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Тшебош-Подляс в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




218


Соколув – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Соколув-Малопольски в Жешувском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




219


Но «трошечко», все обобрано войсками… (Примеч. автора)




220


Но не чаще ли зато я буду страдать тогда моей бедной Лялей? (Примеч. автора)




221


Старый ветерин[арный] врач предлагает мне продать ему лошадей и экипаж… (Примеч. автора)




222


Станы – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), имение помещиков Коморовских, ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




223


Коморовский Владислав Якуб Юзеф (1856–?) – помещик из Боянува, владелец имения Станы.




224


Сандомир – уездный город Радомской губернии, ныне административный центр Сандомирского повята Свентокшиского воеводства (Польша).




225


Розвадув – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне район города Сталёва Воля, административного центра Сталёвовольского повята Подкарпатского воеводства (Польша).




226


«Что дремучий лес призадумался, грустью темною затуманился…» (Примеч. автора)




227


Брандвица – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




228


Чекай – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Чекай-Пнёвски в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




229


Радомысль-на-Сане – местечко в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




230


Липа – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




231


Вилька Туребска – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




232


Горжице – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Тарнобжегском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




233


Войска наши, продолжая находиться в опустошенных местностях, должны, по-моему, скоро умереть от голодной смерти. (Примеч. автора)




234


Так же, как и памятники «Grunwald 1410–1910». (Примеч. автора)




235


Новогрудок – уездный город Минской губернии, ныне административный центр Новогрудского района Гродненской области (Белоруссия).




236


Как хорош Мицкевич – выражение лица его так полно мысли, вызова, гордости, достоинства и энергии! Вот истинный король, из тех королей, к[ото]рые свою жизнь отождествляют с жизнью народов! // В разговоре со мной ксендзовская экономка, официально именуемая таковой, а не обычной «племянницей», неожиданно для меня ласково-томно погладила меня по ланитам, как младенца, приговоривши: «Вшистко добрий и лепший ты, пане». Перед отправлением в Россию я только что чисто выбрился… В беседах с поляками я так искренне выражал им свою братскую сердечность и жалостливость… (Примеч. автора)




237


Жабно – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




238


Домброва – деревня в Галиции (Австро-Венгрия), ныне Домброва-Жечицка в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




239


Закликов – местечко Яновского уезда Люблинской губернии, ныне город в Сталёвовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




240


Вчера жители и сам он слышали глухую артиллер[ийскую] стрельбу со стороны Сандомира. (Примеч. автора).




241


Здеховицы – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне Здеховице Друге в Сталевовольском повяте Подкарпатского воеводства (Польша).




242


С широким горизонтом вокруг. (Примеч. автора).




243


Он уверяет меня сегодня, что к нам на выручку пришли четыре корпуса японцев!! (Примеч. автора)




244


9-й казачий Уральский полк.




245


Ржечица – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне Жечица Земяньска или Жечица Ксенжна, деревни Красницкого повята Люблинского воеводства (Польша).




246


Красник – безуездный город Яновского уезда Люблинской губернии, ныне административный центр Красницкого повята Люблинского воеводства (Польша).




247


Белосток – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Подляского воеводства (Польша).




248


Гродно – губернский город Гродненской губернии, ныне административный центр Гродненской области (Белоруссия).




249


Рейнбот (Резвой) Анатолий Анатольевич (1868-?) – генерал-майор (1906), Московский градоначальник в 1906–1907 гг. По результатам сенатской ревизии Московского градоначальства в 1907 г. был отчислен от должности, в 1908 г. был уволен со службы. В 1911–1912 гг. отбывал тюремное заключение. В 1914 г. был возвращен на службу с чином генерал-майора. В 1914–1915 гг. занимал должность начальника санитарной части армий Северо-Западного фронта. В 1916–1917 гг. командовал 40-й пехотной дивизией. Точное время и обстоятельства смерти неизвестны (1918 или 1920 гг.)




250


Евдокимов Александр Яковлевич (1854–?) – почетный лейб-медик двора Его Императорского Величества, в 1906–1917 гг. занимал должность начальника Главного военно-санитарного управления.




251


Вчера на ночь принесли мне укрыться от холода огромную перину; я пришел в ужас, отказался, поблагодаривши их. (Примеч. автора)




252


Вильколаз – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне в Красницком повяте Люблинского воеводства (Польша).




253


Островец – деревня Яновского уезда Люблинской губернии, ныне Острувек в Любартовском повяте Люблинского воеводства (Польша).




254


Собещаны – деревня Люблинского уезда и губернии, ныне в Люблинском повяте Люблинского воеводства (Польша).




255


Лейб-гвардии 3-й Стрелковый Его Величества полк.




256


10-й пехотный Новоингерманландский полк.




257


Кравков Леонид Алексеевич (1889–после 1930) – племянник В. П. Кравкова, капитан 3-й артиллерийской бригады.




258


Недрзвица Мала и Дужа – деревни Люблинского уезда и губернии, ныне в Люблинском повяте Люблинского воеводства (Польша)




259


Лейб-гвардии Уланский Его Величества полк.




260


Совестно как-то мне будет показаться в такой город чумазым. Хорошо, что захватил с собой новое пальто. (Примеч. автора)




261


Яковлев Петр Петрович (1852–?) – генерал от инфантерии (1910), в 1909–1914 гг. командовал 17-м армейским корпусом, с августа 1914 г. – южной группой корпусов 5-й армии.




262


Ильин Иван Васильевич (1866 – после 1933) – генерал-майор (1913), в 1906–1916 гг. занимал должность корпусного интенданта 17-го армейского корпуса. Впоследствии – участник Белого движения. Умер в эмиграции.




263


Радом – губернский город Радомской губернии, ныне город на правах повята в Мазовецком воеводстве (Польша).




264


Всех прочих (ит.)




265


Августов – уездный город Сувалкской губернии, ныне административный центр Августовского повята Подляского воеводства (Польша).




266


Здесь не ощущается тревога войны, ее дыхание. (Примеч. автора)




267


Будящий у меня всегда радостные воспоминания детства, родины и думы о тщете всего земного – мира сего, к[ото]рого я бежал бы… (Примеч. автора)




268


К этой категории директив Плеве относится и та, к[ото]рая была дана Горбатовскому, продвинувшемуся было своим корпусом до Лощова, но еле не был охвачен и окружен более сильным численностью противником и сумел отступить… (Примеч. автора)




269


За храбрость, проявленную в чем? За поспешное удирание разве в 20-х числах августа в Дорохуск?? Так силен у нас непотизм, в данный момент особенно шокирующий внутреннее чувство справедливости, ставшее теперь чрезвычайно острым и чутким… (Примеч. автора)




270


Варшава – губернский город Варшавской губернии, ныне столица Польши.




271


Безумством личной отваги, большей рискованностью, большей идеалистичностью?? (Примеч. автора)




272


Кароль I (1839–1914) – князь (1866–1881), первый король Румынии (1881–1914).




273


Красносток – местечко Сокольского уезда Гродненской губернии, ныне деревня Ружанысток в Сокольском повяте Подляского воеводства (Польша).




274


«Паллада» – крейсер Балтийского флота, в октябре 1914 г. торпедированный германской подводной лодкой U-26 в Финском заливе. Первый русский боевой корабль, погибший в Первой мировой войне.




275


Седлец – уездный город Люблинской губернии (с 1912 г.), ныне Седльце, город на правах повята в Мазовецком воеводстве (Польша).




276


Резко мне выразившим свое недовольство за то, что я в девять часов утра нарушил его сладкий сон… (Примеч. автора)




277


«Напрасно вы теперь едете в штаб 10-й армии, туда уже мной назначен д[окто]р Прусс…» (Примеч. автора)




278


Беляны – деревня Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).




279


Православный Красностокский Рождествено-Богородицкий женский монастырь. В 1901–1915 гг. располагался в здании бывшего доминиканского монастыря в Красностоке.




280


Государство – это я (фр.)




281


Сиверс Фаддей Васильевич (1853–?) – генерал от инфантерии (1912), с сентября 1914 по март 1915 гг. командовал 10-й армией, с апреля 1915 г. в отставке.




282


Одишелидзе Илья Зурабович (1865–?) – генерал-лейтенант (1914), в октябре-ноябре 1914 г. занимал должность начальника штаба 10-й армии, с декабря 1914 по декабрь 1916 гг. находился на той же должности в 1-й армии. В январе-сентябре 1917 г. командовал 15-м армейским корпусом, позднее – Кавказской армией. В 1919–1921 гг. занимал высшие командные посты в грузинской армии. После советизации Грузии эмигрировал в Турцию.




283


Эггерт (Викторов) Виктор Викторович (1867–?) – генерал-майор (1912), в августе-декабре 1914 г. занимал должность дежурного генерала при штабе 10-й армии, в 1914–1915 гг. начальник штаба 3-го армейского корпуса. С июля 1915 г. командовал 12-й стрелковой дивизией (в составе 7-го Сибирского армейского корпуса). В 1916 г. сменил фамилию на «Викторов». В октябре 1916 г. был отчислен от должности вследствие отказа частей дивизии подняться в назначенную атаку. С января 1917 г. командовал 186-й пехотной дивизией.




284


Фон Будберг Алексей Павлович (1869–1945) – барон, генерал-майор (1910), с августа по декабрь 1914 г. занимал должность генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии, с декабря 1914 по февраль 1915 гг. – начальника штаба 10-й армии. В августе-октябре 1915 г. командовал 40-й пехотной дивизией, с октября 1915 по апрель 1917 г. – 70-й пехотной дивизией. Генерал-лейтенант (1916). С апреля 1917 г. командовал 14-м армейским корпусом. Видный участник Белого движения, после 1920 г. в эмиграции. Автор мемуаров. Умер в Сан-Франциско (США).




285


Фон Таубе Александр Александрович (1864–1919) – барон, генерал-майор (1907), в сентябре-октябре 1914 г. занимал должность начальника этапно-хозяйственного отдела штаба 10-й армии. Генерал-лейтенант (1915). С января по март 1915 г. командовал 121-й пехотной дивизией. С марта 1916 г. и.о. начальника штаба Омского военного округа.




286


Граево – местечко Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне город, административный центр Граевского повята Подляского воеводства (Польша).




287


Торн – город и крепость в Пруссии (Германия), ныне Торунь, город на правах повята в Куявско-Поморском воеводстве (Польша).




288


Ивангород – крепость в Новоалександрийском уезде Люблинской губернии, ныне город Демблин в Рыцком повяте Люблинского воеводства (Польша).




289


Сувалки – губернский город Сувалкской губернии, ныне город на правах повята в Подляском воеводстве (Польша).




290


Остроленка – уездный город Ломжинской губернии, ныне город на правах повята в Мазовецком воеводстве (Польша).




291


Лык – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Элк в Варминско-Мазурском воеводстве (Польша).




292


Бендерев Анастас Федорович (1859–1946) – генерал майор (1910), с августа по октябрь 1914 г. занимал должность начальника штаба 1-го Туркестанского корпуса, с октября по декабрь 1914 г. – начальника штаба 3-го армейского корпуса. В 1914–1916 гг. командовал 1-й отдельной кавалерийской бригадой, с марта 1916 по июль 1917 гг. – 121-й пехотной дивизией. Генерал-лейтенант (1916). Ок. 1920 г. вернулся на родину в Болгарию. Умер в Софии.




293


Куракин Александр Борисович (1875–1941) – князь, церемониймейстер двора (1911), действительный статский советник (1916), общественный деятель. Член II Государственной думы (1906). В 1914–1917 гг. – орловский губернский предводитель дворянства. С началом Первой мировой войны занял посты председателя Комитета помощи беженцам и главноуполномоченного Российского общества Красного Креста. После 1933 г. в эмиграции. Умер в Ницце (Франция).




294


Осовец – крепость на границе Ломжинской и Гродненской губерний, ныне город Осовец-Твердза в Монькском повяте Подляского воеводства (Польша).




295


Краевский Юлий-Франц Людвигович (1867–1914) – полковник (1909), до декабря 1914 г. занимал должность интенданта штаба 10-й армии. Застрелился.




296


Задумывавшегося над вечной красотой равнодушной природы, тосковавшего по надзвездному, отдававшемуся при этом и низменной суете… С печалью вечно рвущейся в небеса души от смертной скуки земного бытия – души богоборческой (Примеч. автора).




297


Гучков Александр Иванович (1862–1936) – лидер партии «Союз 17 октября», председатель III Государственной думы (1910–1911), член Государственного совета в 1907 и 1915–1917 гг. С марта по май 1917 г. – военный и морской министр Временного правительства. Умер в эмиграции в Париже (Франция).




298


Физически поотдохнул, и спина моя теперь не так чувствуется (Примеч. автора).




299


Скерневицы – уездный город Варшавской губернии, ныне Скерневице, город на правах повята в Лодзинском воеводстве (Польша).




300


Все-таки, в отличие от военных учреждений, с ними стараются наши власти быть весьма обходительными и угодливыми (Примеч. автора).




301


Роллан Ромен (1866–1944) – французский писатель и общественный деятель, лауреат Нобелевской премии (1915).




302


Ванновский Сергей Петрович (1869–1914) – генерал-майор (1910), сын военного министра П. С. Ванновского, с которым был близко знаком В. П. Кравков. В 1914 г. командовал 3-й отдельной кавалерийской бригадой. В бою за Раву-Русскую был ранен и попал в плен. Умер в австрийском госпитале во Львове.




303


Рава-Русская – город в Галиции (Австро-Венгрия), ныне в Жолковском районе Львовской области (Украина).




304


Боршиммен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Боржимы в Семятыченском повяте Подляского воеводства (Польша).




305


Дуткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дудки в Семятыченском повяте Подляского воеводства (Польша).




306


Да и не ее одной! (Примеч. автора)




307


Метерлинк Морис (1862–1949) – бельгийский драматург и философ.




308


Имеется в виду «Мудрость и судьба» (1898).




309


Имеется в виду «Сокровище смиренных» (1896).




310


Германский милитаризм хотим уничтожить путем усиления собственных вооружений! (Примеч. автора)




311


Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870–1920) – политический деятель, один из лидеров монархической организации «Союз русского народа», создатель «Союза Михаила Архангела», член II, III и IV Государственной думы.




312


Зволень – местечко в Козеницком уезде Радомской губернии, ныне город, административный центр Зволенского повята Мазовецкого воеводства (Польша).




313


Ново-Александрия – уездный город Люблинской губернии, ныне Пулавы, административный центр Пулавского повята Люблинского воеводства (Польша).




314


Идет большой бой. (Примеч. автора).




315


Пруссаки лезут в атаку как осатанелые. (Примеч. автора)




316


Флуг Василий Егорович (1860–1955) – генерал от инфантерии (1914), в 1913–1914 гг. служил помощником Туркестанского генерал-губернатора и командующего войсками Туркестанского военного округа. В августе-сентябре 1914 г. командовал 10-й армией.




317


Янов Георгий Дмитриевич (1864–1931) – генерал-майор (1914), в июле-октябре 1914 г. занимал должность начальника этапно-хозяйственного отдела штаба 1-й армии, с октября 1914 по начало 1917 г. – начальник этапно-хозяйственного отдела штаба 10-й армии.




318


А там вся надежда на «серого», да на штыки! (Примеч. автора)




319


Ольшанка – деревня в Августовском уезде Сувалкской губернии, ныне в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).




320


Гопадзе Илья Зурабович (1853–1932) – действительный статский советник (1913), корпусной врач 2-го Кавказского корпуса.




321


Мартынов Алексей Васильевич (1868–1934) – хирург, в 1910–1926 гг. был ординарным профессором кафедры госпитальной хирургической клиники Московского университета.




322


Трепов Федор Федорович (1854–1938) – генерал от кавалерии (1909), генерал-адъютант (1909), в сентябре-декабре 1914 г. являлся помощником Верховного начальника санитарной и эвакуационной части в войсках принца А. П. Ольденбургского.




323


Вреден Роман Романович (1867–1933) – хирург, один из основоположников отечественной ортопедии. С 1906 г. возглавлял Ортопедический институт в Санкт-Петербурге, с 1911 г. был профессором ортопедии Психоневрологического института. В годы Первой мировой войны – главный хирург Юго-Западного фронта.




324


Бакаларжево – местечко Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня в Сувалкском повяте Подляского воеводства (Польша).




325


«Ядрам пролетать мешала гора кровавых тел…» (Примеч. автора)




326


Андрей Владимирович (1879–1956) – великий князь, полковник (1910), флигель-адъютант (1899).




327


Лодзь же и Плоцк – наши, а также Петроков, Опочка и Радом (?) (Примеч. автора).




328


Будем строить новую, не полицейскую Россию! (Примеч. автора)




329


Говорят, что от истощения – как и у нас – снарядов! (Примеч. автора)




330


Кравков Николай Павлович (1865–1924) – брат В. П. Кравкова, действительный статский советник (1910), профессор (1904), позднее академик (1914) Императорской Военно-медицинской академии. Выдающийся отечественный ученый, основоположник советской школы фармакологии один из первых лауреатов Ленинской премии (1926 г., посмертно).




331


Да и к одним ли врачам?! (Примеч. автора)




332


Вержболово – безуездный город во Владиславском уезде Сувалкской губернии, ныне Вирбалис в Мариямпольском уезде (Литва).




333


Завитневич Анатолий Осипович (1869–?) – полковник (1911), в 1911–1914 гг. начальник г. Ташкента, с октября 1914 по январь 1915 гг. занимал должность начальника санитарного отдела штаба 10-й армии.




334


Ломжа – губернский город Ломжинской губернии, ныне город на правах повята в Подляском воеводстве (Польша).




335


См. Приложение 2.




336


Райгород – посад Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне город Райгруд в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).




337


Щучин – уездный город Ломжинской губернии, ныне в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).




338


На Ломжу (прим. автора) Стависки – посад Кольненского уезда Ломжинской губернии, ныне в Кольненском повяте Подляского воеводства (Польша).




339


Спиртные напитки продают в открытую, но в замаскированном виде – в кофейных чашках. (Примеч. автора).




340


Фон Геннингс Оскар Александрович (1855–?) – генерал-лейтенант (1913), в 1913–1914 гг. командовал 6-й Сибирской стрелковой дивизией. В ходе боев под Березинами в ноябре 1914 г. утратил управление дивизией и, бросив подчиненные части, уехал в тыл. Был найден в Скерневицком госпитале в числе нервнорасстроеных.




341


Бяла – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Бяла-Писка в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




342


Хойно – деревня Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне Хойново в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).




343


Швиддерн – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Швидры в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




344


Ролькен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Рольки в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




345


Оказалось не Козухино, а Козухен – подобно проч, напр[имер] Соколен, Раковен и т. д. (Примеч. автора) Козухен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Кожухи в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




346


Быков Леонид Николаевич (1865–?) – генерал-майор (1914), в 1913–1914 гг. командовал 1-й бригадой 6-й Сибирской стрелковой дивизии. В ноябре 1914 г. под Березинами попал в плен.




347


Иоганисбург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Пиш, административный центр Пишского повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




348


Чарновек – деревня Щучинского уезда Ломжинской губернии, ныне Чарнувек в Граевском повяте Подляского воеводства (Польша).




349


Жизнь замерла, к[а]к в сказке «Спящая красавица». (Примеч. автора)




350


См. Приложение 3.




351


«Таскания и непущания». (Примеч. автора)




352


Пунск – местечко Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня Пуньск в Сейнском повяте Подляского воеводства (Польша).




353


Максимович Константин Клавдиевич (1849–1921) – генерал-адъютант (1904), генерал от кавалерии (1906).




354


Возрастая (ит.)




355


По части «перевязки и операций под градом пуль и шрапнелей»!! (Примеч. автора)




356


Марграбово (Маргграбова) – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Олецко, административный центр Олецкого повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




357


Симно – посад Кальварийского уезда Сувалкской губернии, ныне город Симнас в Алитусском уезде (Литва).




358


Лодзее – посад в Сейнском уезде Сувалкской губернии, ныне город Лаздияй в Алитусском уезде (Литва).




359


Гольдап – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Голдап, административный центр Голдапского повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




360


Рачки – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня Рачки Велькие в Олецком повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




361


Летцен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Гижицко, административный центр одноименного повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




362


Филипово – посад Сувалкского уезда и губернии, ныне деревня Филипув в Сувалкском повяте Подляского воеводства (Польша).




363


Вильковышки – уездный город Сувалкской губернии, ныне Вилькавишкис в Мариямпольском уезде (Литва).




364


Кибарты – посад Волковысского уезда Сувалкской губернии, ныне город Кибартай в Мариямпольском уезде (Литва).




365


Тильзит – город в Восточной Пруссии (Германия) ныне Советск, административный центр городского округа «Советский» в Калининградской области.




366


Стоматологический кабинет Хедвиг Большке. Приемные часы: 9–5 (нем.)




367


– 10 °C




368


– 6,25 °C




369


Покойся с миром! (нем.)




370


До свидания! (нем.)




371


Господь – мой свет. (нем.)




372


/Благослови, душа моя, Господа! (нем.)/ Еще: «Die liebe h?ret immer auf» /Любовь всегда проходит (нем.)/ (кругом нарисованы цветы), «Morgenstunde hat Gold in munde» /Утренняя заря золотом осыпает (нем.)/, «Mein Hans ist meine Welt» /Мой Ганс – мой свет/ […]. Валяется разбитый ночной горшок, на нем выгравирована надпись: «Если ты пьешь пиво и водку, то не забывай своего верного друга» (прим. автора)




373


Ул. Шлоссе, ныне ул. Замкова в польском городе Олецко.




374


– 13,75 °C




375


– 7,5 °C




376


Кутно – уездный город Варшавской губернии, ныне административный центр Кутновского повята Лодзинского воеводства (Польша).




377


Лович – уездный город Варшавской губернии, ныне административный центр Ловичского повята Лодзинского воеводства (Польша).




378


Лодзь – уездный город Петроковской губернии, ныне город на правах повята, административный центр Лодзинского воеводства (Польша).




379


Все как у нас! (фр.)




380


0 °C




381


На к[ото]рых срывают свою злобу и окаянство наши помпадуры, обнаруживая тем свою духовную нищету. (Примеч. автора)




382


Государство – это я (фр.)




383


Получил письмо от сына Сережи, сообщающего, между прочим, что приехала мама крестная, и сидит она целыми днями безо всяких признаков наличия психики! (Примеч. автора) Имеется в виду сестра жены В. П. Кравкова Елизавета Алексеевна Гирина /Лукина/ (1861–?), владелица имения Дятлово Пронского уезда Рязанской губернии.




384


И какой прекрасный случай был упущен, ч[то]б[ы] разыграть дело с трезвоном! Протанцевали от печки! Привычка действовать силой массы, а не маневром!! (Примеч. автора)




385


Ковален – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Ковале Олецкие в Олецком повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




386


Федоров Семен Иванович (1855–1916) – генерал-лейтенант (1910), в 1914–1915 гг. командовал 53-й пехотной дивизией, в феврале 1915 г. попал в плен.




387


Стоит в местечке Liegetrocken («не мочись под себя»??) (Примеч. автора). Лигетрокен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Лободы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




388


Грабовен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Грабово в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




389


Бодшвинкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Бочвинка в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




390


Гогенбрюк – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Скуп в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




391


Сурминнен – деревня в Восточной Пруссии (Германия) ныне Сурмины в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




392


Лиссен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Лисы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




393


Будзишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Будзиска в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




394


По Ремюру, – 2,5°С.




395


Роминтенская пуща! (Примеч. автора)




396


Гернгросс Александр Алексеевич (1851–1925) – генерал от инфантерии (1910), в 1914–1916 гг. командовал 26-м армейским корпусом.




397


NB. Картина использования в одном из госпиталей ночных горшков для роли мисок… (Примеч. автора)




398


Острогорский Сергей Алексеевич (1867–1934) – почетный лейб-медик двора Его Императорского Величества (1907), действительный статский советник, профессор Императорской Военно-медицинской академии.




399


Имеется в виду Н. П. Кравков.




400


Нек[ото]рые главные врачи с большим чувством облегчения сплавляют своих сестер милосердия за «маньчжурское» поведение. (Примеч. автора)




401


0 °C




402


Четыре почти месяца беспрерывного нашего действия как на пожаре! За это время вышли новые положения и предъявляются сверху требования на основании этих положений, но большинство относительно них не осведомлено, т[а]к к[а]к до сего времени не получает их: все движемся, мотаемся, дергаемся, беспредметно суетимся, [а] бюрократическая машина все пишет и пишет, в результате – столпотворение вавилонское! (Примеч. автора)




403


Литвинов Александр Иванович (1853–1932) – генерал от кавалерии (1911), в 1911–1914 гг. командовал 5-м армейским корпусом, в ноябре 1914 г. был назначен командующим 1-й армией.




404


Чем возмещено будет содеянное им зло? (Примеч. автора)




405


«Бога из машины» (лат.)




406


+ 2,5 °C




407


Сохачев – уездный город Варшавской губернии, ныне административный центр Сохачевского повята Мазовецкого воеводства (Польша).




408


0 °C




409


Развлечением (фр.)




410


+1,25 °C




411


+2,5 °C




412


Фон Гинденбург Пауль (1847–1934) – генерал-фельдмаршал (1914), с ноября 1914 г. – главнокомандующий германскими войсками на восточном фронте. Рейхспрезидент Германии (1925–1934).




413


Фальборк Генрих Адольфович (1864–1942) – деятель народного образования и библиотечного дела, публицист.




414


+ 2,5 °C




415


Шейдеман Сергей Михайлович (1857–1922) – генерал от кавалерии (1913), с августа по декабрь 1914 г. командовал 2-й армией.




416


Передается о нем в штабе тайком (прим. автора).




417


+ 8 °C




418


Прасныш – уездный город Плоцкой губернии, ныне Пшасныш, административный центр Пшаснышского повята Мазовецкого воеводства (Польша).




419


Смирнов Владимир Васильевич (1849–1918) – генерал от инфантерии (1908), в 1908–1914 гг. командовал 20-м армейским корпусом, с ноября 1914 г. занимал должность командующего 2-й армией.




420


Тактические приемы полководца и врача, предпринимаемые и тем, и другим в угоду публике, также сходны… (Примеч. автора)




421


«Маленькие» люди все меня любят, «большие» же не переносят. (Примеч. автора)




422


Веттер-Розенталь Генрих Генрихович (1864–?) – полковник (1907), командир 3-го драгунского Новороссийского полка в 1912–1915 гг.




423


Скоропадский Павел Петрович (1873–1945) – генерал-майор (1912), с октября 1914 г. командовал 1-й бригадой 1-й гвардейской кавалерийской дивизии. Осенью 1914 г. был назначен командиром Сводной кавалерийской дивизии. Гетман Украины (1918).




424


А эти революционеры вроде Зуева и Федяя?! (Примеч. автора)




425


Воейков Владимир Николаевич (1868–1947) – генерал-майор (1909), в 1913–1917 гг. занимал должность дворцового коменданта, пользовался доверием Николая II. В своем имении Кувака в Нижнеломовском уезде Пензенской губернии наладил производство одноименной минеральной воды. Активно использовал свое служебное положение для ее продвижения на отечественном рынке.




426


0 °C




427


+ 3,7 °C




428


Данилов Николай Александрович (1867–1934) – генерал от инфантерии (1914), с июля 1914 г. занимал должность главного начальника снабжений армий Северо-Западного фронта.




429


Янов рассказал, между прочим, как при отступлении из-под Инстербурга командир 72-го полка добежал до самой Москвы… (Примеч. автора) Имеется в виду 72-й пехотный Тульский полк. Инстербург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Черняховск, административный центр Черняховского района Калининградской области (Россия).




430


+ 5 °C




431


К вящей славе (лат.)




432


См. Приложение 4.




433


«Бог из машины» (лат.)




434


На потребу движущему его аппарату. (Примеч. автора)




435


Корф Семен Николаевич (1855–1920) – барон, действительный тайный советник (1901), шталмейстер двора (1912), в 1907–1915 гг. занимал должность Варшавского губернатора.




436


+ 3,7 °C




437


С полудня – мокропогодица. (Примеч. автора)




438


Симуляция (лат. ирон.)




439


Каульбарс Александр Васильевич (1844–1929) – барон, генерал от кавалерии (1901), член Военного совета (1909), в 1914–1915 гг. являлся заведующим организацией авиационного дела в армиях Северо-Западного фронта.




440


Имеется в виду полковник А. О. Завитневич.




441


В смысле внешних прерогатив и отличий. (Примеч. автора)




442


+ 6,25 °C




443


«У нас тут», – пишет, – «внутри дела делаются все по тому же направлению, что и до войны: «сгребли» 8, а ничего не видать касательно Польши… умер Кассо… видный мужчина был!..» (Примеч. автора) Кассо Лев Аристидович (1865–1914) – тайный советник (1911), министр народного просвещения в 1910–1914 гг.




444


Сильное впечатление на него произвела на позициях потрясающая картина нужды солдатской… (Примеч. автора)




445


Дмитрий /Абашидзе/ (1867–1942) – епископ (с 1915 г. – архиепископ) Таврический и Симферопольский в 1912–1921 гг.




446


Вдобавок (фр.)




447


+2,5 °C




448


+2,5 °C




449


После этого – значит, по причине этого (лат.)




450


+2,5 °C




451


Шиткемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Житкеймы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




452


0 °C




453


Войдя, я рекомендовался «haupt generalarzt» /генерал-майор медицинской службы/. (Примеч. автора).




454


приятно и почетно умереть за родину (лат.) – цитата из стихотворения Горация.




455


Дубенинкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дубенинки в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




456


Пляуцкемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Плушкеймы в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




457


Яркишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Юркишки в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




458


Курлов Павел Григорьевич (1860–1923) – генерал-лейтенант (1910), в 1909–1911 гг. командовал Отдельным корпусом жандармов, был уволен после убийства П. А. Столыпина. В 1914 г. был возвращен на службу, состоял при главном начальнике снабжения армий Северо-Западного фронта, был назначен генерал-губернатором Восточной Пруссии, но не вступил в должность из-за отступления русских войск.




459


Фон Бисмарк Отто (1815–1898) – первый канцлер Германской империи (в 1871–1890 гг.)




460


– 1,25 °C




461


Так неудачливый муж вымещает свою злобу на жене!! (Примеч. автора)




462


0 °C




463


Видминен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Видмины в Гижицком повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




464


Арис – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Ожиш в Пишксом повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




465


Всякие наши предприятия здесь на войне, да и вообще наше государственное строительство в мирное время мне всегда представляются в широком лишь масштабе такой же процедурой кладки печи, которую у меня ставили в доме: рабочий на одном углу печки не знал, что делает товарищ на другом… Делали, ч[то]б[ы] только делать… (Примеч. автора)




466


– 1,25 °C




467


26-й Сибирский стрелковый полк.




468


Стараются только побивать рекорд на быстроту без рационального полезного ее практического применения… (Примеч. автора)




469


Сегодня через Марграбово к Варшаве потянулась 25-я дивизия; туда же оттягиваются 5-я стрелк[овая] бриг[ада] и 15-я кавалер[ийская] дивизия; армия наша тает и тает. Тришкин кафтан! (Примеч. автора)




470


Грабник – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




471


Росткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Ростки Байтковские в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




472


Талькен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Тальки в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




473


Гурко (Мартынова) Эмилия Николаевна (1860–1918) – первая жена генерала В. И. Гурко, дочь убийцы М. Ю. Лермонтова.




474


Клаусен – местечко в Восточной Пруссии (Германия), ныне Клусы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




475


Пиенткен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Пентки в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




476


Дроздовен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дроздово в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




477


– 3,75 °C. Странная вещь: при всей культурности немцев сортиры примитивной конструкции и во дворе!! (Примеч. автора)




478


Гура – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




479


Трофимов Владимир Онуфриевич (1860–1924) – генерал-лейтенант (1914), с августа 1914 по апрель 1915 гг. командовал 7-й Сибирской стрелковой дивизией, в 1915–1917 гг. – З-м Сибирским армейским корпусом.




480


Не навреди (лат.)




481


Начальник дивизии признавался по душе, что не может спать покойно по ночам, ожидая прорыва немцев через редкую паутину расставленных на широком фронте (до 25 верст!) сильно растаявших частей дивизии, в к[ото]рой не наберется теперь и 10 тысяч штыков! (Примеч. автора)




482


Экерсберг – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Окартово в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




483


Домбровкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Домбрувка в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




484


Чудная природа, ехать пришлось между Spikding-see и Tirklo-see. По Spikding-see погуливают немецкие катеры… (Примеч. автора).




485


Кравков Максимилиан Алексеевич (1887–1937) – племянник В. П. Кравкова, революционер-террорист, в 1913 г. был выслан на поселение в Сибирь, впоследствии – сибирский советский писатель.




486


К звездам (лат.)




487


После этого… по причине этого (лат.)




488


+2,5 °C.




489


С угрозами всякими скорпионами врачам. (Примеч. автора)




490


Клапан для излития военачальнической злобы на врачей-стрелочников. (Примеч. автора)




491


Типа «Ташкентца», «Удава» и «Дыбы». (Примеч. автора)




492


+2,5 °C.




493


Ныне озеро Олецко Велькие.




494


Караффа-Корбут Казимир Викентьевич (1878–1935) – приват-доцент Императорской Военно-медицинской академии, впоследствии известный польский гигиенист.




495


долгая история (нем.)




496


– 5 °C.




497


Георгий Михайлович (1863–1919) – великий князь, генерал-лейтенант (1909), генерал-адъютант (1909).




498


– 6,2 °C.




499


Тракишкен – деревня в Востояной Пруссии (Германия), ныне зона российско-польской границы.




500


Макунишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Токаревка в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




501


Тольмингкемен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Чистые Пруды в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




502


Ваббельн – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Чапаево в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




503


Кассубен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Ильинское в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




504


Пиллупёнен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Невское в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




505


Шталлупенен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Нестеров, административный центр Нестеровского района Калининградской области (Россия).




506


Большой пролаза и хитрец, собирает всякие вещицы, фотографирует… Проболтался, но в испуге спохватился: будто вместо нашего государя будет скоро царствовать Ник[олай] Николаевич, и на сцену явится еще Михаил Александрович… (Примеч. автора)




507


– 3,75 °C.




508


Епанчин Николай Алексеевич (1857–1941) – генерал от инфантерии (1913), в 1913–1915 гг. командовал 3-м армейским корпусом. По итогам боев в Восточной Пруссии в феврале 1915 г. был смещен с должности и зачислен в резерв.




509


Как сволочь (фр.)




510


Петрикачен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Пригородное в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




511


Эйдткунен – приграничный поселок и железнодорожная станция в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Чернышевское в Нестеровском районе Калининградской области (Россия).




512


Как в немецких городах солдаты, разрушая пивные заведения, ходили буквально по колена в озерах разлитого спирта и всяких вин (Примеч. автора).




513


Видимо, Sit Deus /Бог есть!/ (лат.)




514


Имеется в виду Крессон Фортунат Евстафьевич (1874–1945) – хирург и общественный деятель, директор Французской больницы в Санкт-Петербурге в 1905–1916 гг.




515


Взять хотя бы уйму бюрократической писанины! (Примеч. автора)




516


Инородное тело (лат.)




517


Ничтожная величина (фр.)




518


– 6,2 °C.




519


Щербатов Александр Григорьевич (1850–1915) – князь, общественный деятель, в 1914–1915 гг. был председателем организационного комитета Союза торговли и промышленности.




520


Сарыкамыш – город на северо-востоке Турции.




521


10-й же разбит. (Примеч. автора)




522


В фондах НИОР РГБ не обнаружено.




523


– 6,2 °C.




524


Сердце в будущем живет – настоящее уныло… (прим. автора)




525


– 6,2 °C.




526


К жидам и врачам у военных к[акая]-то органическая ненависть… (Примеч. автора)




527


Распаляет временщиков, между прочим, и моя, очевидно, не гнущаяся перед ними, не лакействующая фигура! Не ошибаются они, если чувствуют в этой фигуре существо, презренно смотрящее на них сверху вниз… (Примеч. автора)




528


– 2,5 °C.




529


Владимир /Богоявленский/ (1848–1918) – митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский в 1912–1915 гг.




530


Фон ден Бринкен Александр-Павел Фридрихович (1859–1917) – барон, генерал-лейтенант (1908), в 1912–1917 гг. командовал 22-м армейским корпусом.




531


0 °C.




532


0 °C.




533


0 °C.




534


– 3,75 °C.




535


По произволу и лицеприятию был вознесен начальством, по капризу его волевых импульсов был и низвергнут. (Примеч. автора)




536


В рукописи ошибочно «Квака».




537


+1,25 °C.




538


При публикации пропущена.




539


+1,25 °C.




540


– 3,75 °C.




541


Угрожающие в санит[арном] отношении факторы – большая загрязненность корпусных и тылов[ых] районов; во многих местах с оседанием почвы из земли вылезают покойники! (Примеч. автора)




542


+2,5 °C.




543


+2,5 °C.




544


0 °C.




545


Ухач-Огорович Николай Александрович (1860–?) – генерал-майор (1904), во время службы по интендантскому ведомству в 1-й Маньчжурской армии в годы русско-японской войны совершал многочисленные крупные хищения, за которые в 1912 г. был предано военному суду и приговорен к разжалованию, ссылке на 3 года в арестантские роты и штрафу в 157 тыс. рублей.




546


Губерт Владислав Осипович (1862–1941) – приват-доцент Императорской Военно-медицинской академии, председатель Петроградской санитарной комиссии, общественный деятель.




547


– 5 °C.




548


Ольденбургский Александр Петрович (1844–1932) – принц, генерал от инфантерии (1895), член Государственного совета (1896), сенатор (1914), в 1914–1917 гг. занимал должность верховного начальника санитарной и эвакуационной части.




549


– 6,2 °C.




550


– 10 °C.




551


– 5 °C.




552


Обычный прием нашей бюрократии – во всяком неблагополучии внезапно случившемся искать непременно виновника!! (Примеч. автора)




553


Имеются в виду С.П. и Н. П. Кравковы.




554


Восхитительное зрелище великого сближения народных и государств[енных] сил вокруг того, что составляет благо России!! (Примеч. автора)




555


Евстафьев Вячеслав Павлович (1865–1937) – полковник (1910), в 1912–1914 гг. командовал 110-м Камским пехотным полком. В 1915–1917 гг. занимал должность начальника санитарного отдела штаба 10-й армии. Впоследствии – участник Белого движения на юге России. Умер в эмиграции в Загребе (Югославия).




556


– 3,75 °C.




557


– 2,5 °C.




558


– 3,75 °C.




559


– 2,5 °C.




560


Лишь «успешно продвигаемся». (Примеч. автора)




561


Так проходит [мирская слава…] (лат.)




562


– 7,5 °C.




563


Виталий /Виноградов/ (ок. 1821–1914) – архимандрит (1870), в 1865–1914 гг. был настоятелем Свято-Иоанно-Богословского монастыря под Рязанью.




564


– 6,2 °C.




565


Чиccен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Чисы в Элкском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




566


Пилькаллен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Добровольск в Краснознаменском районе Калининградской области (Россия).




567


Мальвишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне поселок Майское в Гусевском районе Калининградской области (Россия).




568


Лазденен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Краснознаменск, административный центр Краснознаменского района Калининградской области (Россия).




569


«Не трогай моих чертежей!» (лат.), по преданию – предсмертные слова Архимеда.




570


– 7,5 °C.




571


Кизеветтер Александр Александрович (1866–1933) – историк и публицист, видный деятель партии кадетов.




572


Меньшиков Михаил Осипович (1859–1918) – журналист и общественный деятель, в 1901–1917 гг. – ведущий публицист газеты «Новое время».




573


Рыкачев Андрей Михайлович (1876–1914) – экономист и публицист, внучатый племянник Ф. М. Достоевского. В 1914 г. добровольцем в звании рядового ушел на фронт, где вскоре и погиб.




574


– 6,2 °C.




575


Имеется в виду Н. П. Кравков.




576


– 7,5 °C.




577


Гумбиннен – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Гусев, административный центр Гусевского района Калиниградской области (Россия).




578


За столом о медицинских вопросах говорил не со мной, а с полковником!! (Примеч. автора)




579


Огородников Федор Евлампиевич (1867–1939) – генерал-майор (1911), с ноября 1914 по март 1915 гг. состоял генералом для поручений при командующем 10-й армией.




580


– 12,5 °C.




581


– 3,75 °C.




582


Страдальческое выражение лица (лат.)




583


– 3,75 °C.




584


См. Приложение 5.




585


0 °C.




586


Игнатьев Павел Николаевич (1870–1945) – граф, министр народного просвещения в 1915–1916 гг.




587


Марков 2-й Николай Евгеньевич (1866–1945) – член III и IV Государственной думы (1907–1917), монархист, один из лидеров «Союза русского народа». Замысловский Георгий Георгиевич (1872–1920) – член III и IV Государственной думы (1907–1917), активный участник право-монархического движения, член «Союза русского народа».




588


А ответственные круги государства российского да проникнутся сознанием величия переживаемого теперь момента и да поймут, что жить так, как жили мы до войны, нельзя, что Россия достойна лучшего будущего! (Примеч. автора)




589


Гросс-Медунишкен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Медунишки Велькие в Голдапском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




590


Имеется в виду Елизавета Маврикиевна (1865–1927) – великая княгиня, супруга великого князя Константина Константиновича, урожденная принцесса Саксен-Альтенбургская.




591


– 10 °C.




592


– 6,2 °C.




593


Вдобавок (фр.)




594


– 6,2 °C.




595


– 3,75 °C.




596


Кольно – уездный город Ломжинской губернии, ныне административный центр Кольненского повята Подляского воеводства (Польша).




597


А не сражаться лишь с врачами да с… «жидами»! (Примеч. автора)




598


Жнов Александр Иванович (1865–1946) – генерал-майор (1914), с января 1915 по ноябрь 1916 гг. занимал должность дежурного генерала штаба 10-й армии. В 1916–1917 гг. командовал 132-й пехотной дивизией. В 1918 г. служил в армии гетмана Скоропадского, позднее участвовал в Белом движении в составе ВСЮР и Русской армии П. Н. Врангеля. Генерал-лейтенант (1920). Умер в эмиграции в Софии (Болгария).




599


Ужасно напоминали своим выражением и мимикой купцов из «Садко»… (Примеч. автора)




600


Ведь эдак скоро и солдаты не пойдут больше за своими поводырями, как охотничьи собаки будут даже убегать от своих горе-охотников… (Примеч. автора)




601


– 10 °C.




602


Растлители солдатских душ! (Примеч. автора)




603


– 10 °C.




604


Пильвишки – посад Мариампольского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня Пильвишкияй в Мариямпольском уезде (Литва).




605


Крузенштерн Константин Акселевич (1883–1962) – штабс-капитан в отставке, в 1914 г. был уполномоченным Красного Креста при 23-м армейском корпусе, в 1915 г. – особоуполномоченный Красного Креста при штабе 10-й армии.




606


Ковно – губернский город Ковенской губернии, ныне Каунас, административный центр Каунасского уезда (Литва).




607


– 10 °C.




608


«Ты этого хотел, Жорж Данден, ты этого хотел!» (фр.) – крылатая фраза из пьесы Ж. Б. Мольера.




609


Дригаллен – деревня в Восточной Пруссии (Германия), ныне Дрыгалы в Пишском повяте Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




610


Юзефович Яков Давыдович (1872–1929) – генерал-майор (1915), начальник штаба Кавказской туземной конной («Дикой») дивизии в 1914–1916 гг.




611


Макаев Илья Захарович (1857–?) – князь, генерал-майор (1914). В составе 3-го армейского корпуса принимал участие в боевых действиях во время Августовской операции и отхода частей корпуса в Ковно.




612


Плевицкая Надежда Васильевна (1879–1940) – эстрадная певица, исполнительница русских народных песен.




613


Мариамполь – уездный город Сувалкской губернии, ныне Мариямполе, административный центр Мариямпольского уезда (Литва).




614


Кальвария – уездный город Сувалкской губернии, ныне Калвария в Мариямпольском уезде (Литва).




615


Вильно – губернский город Виленской губернии, ныне Вильнюс, столица Литвы.




616


Сейны – уездный город Сувалкской губернии, ныне административный цент Сейненского повята Подляского воеводства (Польша).




617


Ораны – местечко Трокского уезда Виленской губернии, ныне город Варена в Алитусском уезде (Литва).




618


Имеется в виду А.П. фон Будберг.




619


Заставляя переть стеной, в лоб, без всяких маневров. (Примеч. автора)




620


Выше 0°С




621


Ливен Павел Павлович (1875–1963) – князь, уполномоченный Красного Креста. С января по август 1915 г. находился в немецком плену.




622


Имеется в виду Ф. Е. Крессон.




623


Сопоцкин – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне город в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).




624


Кайгородов Михаил Никифорович (1853–1918) – генерал от инфантерии (1913), комендант Гродненской крепости в 1913–1915 гг.




625


Ч[то]б[ы] не увеличивать общую суету. (Примеч. автора)




626


Булгаков Павел Ильич (1856–1932) – генерал от артиллерии (1914), с декабря 1914 по февраль 1915 гг. командовал 20-м армейским корпусом. При окружении корпуса в феврале 1915 г. попал в плен.




627


Переехал в помещение, занятое нашим санитарным отделом в здании Контрольной палаты. (Примеч. автора)




628


О себе, о своих делах; букв. «в защиту своего дома» (лат.)




629


Все направлено на показную шумиху!.. (Примеч. автора)




630


Ромейко-Гурко Владимир Иосифович (1862–1927) – действительный статский советник (1903), камергер (1900), член Государственного совета в 1912–1917 гг.




631


Волковыск – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Волковысского района Гродненской области (Белоруссия).




632


Официально – «нервным и сердечным расстройством». Заболеть теперь ему, пожалуй – наилучший выход из пакостного положения. (Примеч. автора)




633


Колюбакин Александр Михайлович (1868–1915) – один из основателей партии кадетов, депутат III Государственной думы в 1907–1908 гг. С началом Первой мировой войны добровольцем отправился на фронт, с ноября 1914 г. служил в чине штабс-капитана в одном из сибирских полков. Погиб в ночном бою у местечка Жерардов под Варшавой.




634


Может быть, он и пробивается еще, ожидая поддержки. (Примеч. автора)




635


Мосты – местечко Гродненского уезда и губернии, ныне административный центр Мостовского района Гродненской области (Белоруссия).




636


Липск – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне город в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).




637


Сидры – местечко Сокольского уезда Гродненской губернии, ныне деревня Сидра в Сокольском повяте Подляского воеводства (Полшьша).




638


Грабово – деревня Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне в Кольненском повяте Подляского воеводства (Польша).




639


110-й пехотный Камский полк.




640


Леонтович Евгений Александрович (1862–1937) – генерал-лейтенант (1914), командовал 3-й кавалерийской дивизией в 1914–1917 гг.




641


Лашкевич Николай Алексеевич (1856–?) – генерал-лейтенант (1906), командовал 28-й пехотной дивизией в 1913–1915 гг. После Августовской операции в марте 1915 г. отчислен от должности по несоответствию.




642


О, как действительность их низка по сравнению с видимостью!! И делают-то они все, ч[то]б[ы] делать, а не для того, ч[то]б[ы] что- н[и]б[удь] сделать!! (Примеч. автора)




643


Радкевич Евгений Александрович (1851–1930) – генерал от инфантерии (1912), командир 3-го Сибирского армейского корпуса с августа 1914 по апрель 1915 гг. Командующий 10-й армией в 1915–1916 гг. С 1916 г. был членом Военного совета. В апреле 1917 г. был назначен помощником главнокомандующего войсками Петроградского военного округа ген. Л. Г. Корнилова, в апреле-мае фактически исполнял обязанности главнокомандующего. В мае 1917 г. возвращен в Военный совет. С ноября 1918 г. на пенсии. В 1918–1923 гг. служил в РККА. В 1923 г. был демобилизован «за престарелостью».




644


Всех прочих (ит.)




645


Кравков Алексей Павлович (1857–1895) – брат В. П. Кравкова, военный врач.




646


Кравкова Елена Павловна (1852–1907) – сестра В. П. Кравкова.




647


Курьянка – деревня Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).




648


Гожа – деревня Гродненского уезда и губернии, ныне в Гродненском районе Гродненской области (Белоруссия).




649


Фон Торклус Федор-Эмилий-Карл Иванович (1858–?) – генерал-лейтенант (1910), с октября 1914 г. командовал 15-м армейским корпусом. Генерал от инфантерии (1916), с января 1917 г. – член Военного совета.




650


См. Приложение 6.




651


Российский Евгений Александрович (1865–1933) – генерал-майор (1913), в феврале 1915 г. командовал сводной бригадой, состоявшей из частей 20-го армейского корпуса, направленной на поддержку 3-го Сибирского армейского корпуса, прикрывавшего левый фланг 10-й армии. В 1916–1917 гг. командовал 56-й пехотной дивизией.




652


Беляны – деревня в Сокольском уезде Гродненской губернии, ныне территория Подляского воеводства (Польша).




653


Сирелиус Леонид-Отто Оттович (1859–1920) – генерал от инфантерии (1914), с декабря 1914 г. по апрель 1915 г. находился в распоряжении главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта.




654


Соколка – уездный город Гродненской губернии, ныне административный центр Сокольского повята Подляского воеводства (Польша).




655


Разъяснивши все-таки ей, что здесь требуется не стеклянный колпак, а внутренняя броня. (Примеч. автора).




656


Штабин – посад Августовского уезда Сувалкской губернии, ныне деревня в Августовском повяте Подляского воеводства (Польша).




657


Попов Иван Иванович (1866–1918) – генерал-майор (1912), с марта 1915 по октябрь 1916 гг. занимал должность и.д. начальника штаба 10-й армии. Генерал-лейтенант (1916). В 1916–1917 гг. командовал 32-й пехотной дивизией.




658


Относительно всего, касающегося войны, газеты, не исключая «Речи» и «Рус[ских] вед[омостей]» настолько изолгались, что хоть не читай их. Не пора ли прекратить морочение российской публики и открыть ей глаза на действит[ельност]ь?! (Примеч. автора)




659


Букв. «свидетельство о бедности» (лат.), показатель скудоумия и недомыслия




660


113-й пехотный Старорусский полк.




661


114-й пехотный Новоторжский полк.




662


Кропоткин Николай Дмитриевич (1872–1937) – князь, Лифляндский вице-губернатор в 1912–1915 гг.




663


Все построено на шулерском проворстве рук! (Примеч. автора)




664


Сражающиеся не понимают, что жертвуют жизнями своими по прихоти правящей кучки ad majorem ee gloria. /к вящей ее славе (лат.)/(Примеч. автора)




665


Шокоров Владимир Николаевич (1868–1940) – генерал-майор (1915), с января 1915 по октябрь 1916 гг. занимал должность и.д. генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии.




666


К[ото]рой прикрывается самая отвратительная внутренняя гниль! (Примеч. автора)




667


А им так приятно постоять и поглядеть перед витринками магазинов и пр. (Примеч автора)




668


Русская свинья (нем.)




669


Нейденбург – город в Восточной Пруссии (Германия), ныне Нидзица, административный центр Нидзицкого повята Варминско-Мазурского воеводства (Польша).




670


По дороге на Сопоцкин и Скрынники. (Примеч. автора)




671


– 7,5 °C.




672


Цирус-Соболевский Яков Яковлевич (1865–?) – священник 110-го пехотного Камского полка и благочинный 28-й пехотной дивизии в 1912–1917 гг. В начальный период войны попал в плен, откуда вернулся в январе 1915 г.




673


– 7,5 °C.




674


Дорошевич Влас Михайлович (1865–1922) – публицист, театральный критик, один из наиболее известных фельетонистов начала ХХ в. Редактор газеты «Русское слово» в 1902–1918 гг.




675


Кондзеровский Петр Константинович (1869–1929) – генерал-лейтенант (1914), в 1914–1917 гг. занимал должность дежурного генерала при Верховном главнокомандующем.




676


– 7,5 °C.




677


29-й пехотный Черниговский полк.




678


Ступин Иоасаф Иоасафович (1870–?) – полковник (1911), в 1914–1915 гг. командовал 29-м Черниговским пехотным полком.




679


– 7,5 °C.




680


Так-то все у нас в сравнении с немецким выходит аляповато и лубочно… (Примеч. автора)




681


Данзас Юлия Николаевна (1879–1942) – фрейлина императрицы Александры Федоровны (1907), историк религии, католический теолог. В 1915 г. заведовала полевым подвижным складом Красного Креста при 10-й армии.




682


Бернацкий Николай Николаевич (1860–1941) – генерал-майор (1908), в 1908–1916 гг. занимал должность военного судьи Виленского военно-окружного суда.




683


– 10 °C.




684


Фон Дрейер Владимир Николаевич (1876–1967) – полковник (1911), с ноября 1914 г. занимал должность и.д. начальника штаба 27-й пехотной дивизии. Руководил арьергардом 20-го армейского корпуса при его окружении в Августовских лесах в феврале 1915 г.




685


С нек[ото]рыми еще офицерами. (Примеч. автора).




686


112-й пехотный Уральский полк.




687


О себе, о своих делах, букв. «о своем доме» (лат.)




688


«Фигаро здесь, Фигаро там» (фр.)




689


– 15 °C.




690


159-й пехотный Гурийский полк.




691


– 13,75 °C.




692


Осужденные на смерть (лат.)




693


Чтобы хоть что-нибудь делалось (лат.)




694


– 18,75 °C.




695


Новокаменная – деревня в Сокольском уезде Гродненской губернии, ныне Каменна-Нова в Сокольском повяте Подляского воеводства (Польша).




696


Адариди Август-Карл-Михаил Михайлович (1859–1940) – генерал-лейтенант (1914), с апреля 1914 по февраль 1915 гг. командовал 27-й пехотной дивизией. В феврале 1915 г. был уволен от службы без мундира.




697


– 12,5 °C.




698


0 °C.




699


Константин I (1868–1923) – король Греции в 1913–1917 и 1920–1922 гг.




700


Альберт I (1875–1934) – король Бельгии в 1909–1934 гг.




701


А этого надо ожидать ввиду неизвестности: «Где немец?» – «Немец пропал». (Примеч. автора)




702


Толпа, льющая воду на мельницу пенкоснимателей и акул… (Примеч. автора)




703


Муромцев Семен Эммануилович (1872–?) – племянник председателя I Государственной думы С. А. Муромцева. Полковник (1908), в 1910–1915 гг. состоял в постоянном составе правления Гвардейского экономического общества.




704


Тем более (лат.)




705


+2,5 °C




706


+7,5 °C




707


Главный врач – Европин. (Примеч. автора)




708


Никитин Алексей Иванович (?–?) – действительный статский советник (1914), до 1914 г. занимал пост заведующего медицинской частью двора великой княгини Елизаветы Федоровны. Дивизионный врач 1-й кавалерийской дивизии в 1914–1915 гг., корпусной врач 7-го Сибирского корпуса в 1915–1916 гг., в начале 1917 г. был назначен Московским окружным военно-санитарным инспектором.




709


Копцево – деревня Сейнского уезда Сувалкской губернии, ныне город Капчяместис в Алитусском уезде (Литва).




710


336-й пехотный Челябинский полк.




711


+3,75 °C




712


Светской беседы (фр.)




713


Да и вообще – что такое данная история? Существует лишь история по такому-то (имярек). (Примеч. автора)




714


+3,75 °C




715


Бесят меня фанфарные статьи газет с торжественными сообщениями о взятии нами каких-нибудь пулеметов, 2 пушек и 2 рот пленных при упорном замалчивании сколько одновременно того же захвачено у нас противником. (Примеч. автора)




716


Каждому – свое (лат)




717


– 3,75 °C




718


Яхонтов Виктор Александрович (1881–1978) – подполковник (1913), с декабря 1914 по октябрь 1916 гг. занимал должность старшего адъютанта отделения генерал-квартирмейстера штаба 10-й армии. Впоследствии – генерал-майор (1917), товарищ военного министра (до октября 1917 г.), видный деятель русской эмиграции.




719


– 3,75 °C




720


Сухомлинов Владимир Александрович (1848–1926) – генерал от кавалерии (1906), генерал-адъютант (1912), в 1909–1915 гг. занимал должность военного министра.




721


– 10 °C




722


Сделал, что мог (лат.)




723


+3,75 °C




724


Т.е. немцам (Примеч. автора)




725


– 3,75 °C




726


Фон Гюббенет Виктор Борисович (1862–после 1930) – тайный советник (1914), в начале 1915 г. – начальник военно-санитарной части Северо-Западного фронта.




727


В. П. Кравков посещал часовню Св. Креста в Седлеце. Скорее всего, он видел надгробие основательницы часовни княгини Александры Огинской (1730–1798). Автор упоминаемого им полонеза композитор Михал Клеофас Огинский (1765–1833) похоронен во Флоренции (Италия).




728


Барановичи – уездный город Минской губернии, в котором с августа 1914 по август 1915 гг. располагалась Ставка Верховного главнокомандующего, ныне административный центр Барановичского района Брестской области (Белоруссия).




729


Минск – губернский город Минской губернии, ныне столица Белоруссии.




730


Смоленск – губернский город Смоленской губернии, ныне административный центр Смоленской области.




731


Можайск – уездный город Московской губернии, ныне административный центр Можайского района Московской области.




732


Имеются в виду Н. П. Кравков и С. П. Кравков.




733


Мясоедов Сергей Николаевич (1865–1915) – полковник Отдельного корпуса жандармов, прикомандированный с 1911 г. к военному министру В. А. Сухомлинову. Был казнен в марте 1915 г. по ложному обвинению в шпионаже.




734


С 1906 г. Е. В. Кравкова страдала прогрессирующей глухотой. Все попытки ее излечения оказались тщетными. Болезнь дочери и связанные с ней опасения за ее будущее стали постоянным источником переживаний В. П. Кравкова.




735


Имеется в виду С. П. Ключарева (Кравкова).




736


Имеются в виду жена В. П. Кравкова Елена Алексеевна, урожденная Лукина (1870–ок. 1922), и ее сестра Елизавета Алексеевна Гирина (Лукина). С 1906 г. отношения автора с супругой носили резко конфронтационный характер.




737


Много я от них претерпел мнимой пользы для, детей ради. (Примеч. автора)




738


Вязьма – уездный город Смоленской губернии, ныне административный центр Вяземского района Смоленской области.




739


Россиены – уездный город Ковенской губернии, ныне город Расейняй в Каунасском уезде (Литва).




740


Шавли – уездный город Ковенской губернии, ныне город Шяуляй, административный центр Шяуляйского уезда (Литва).




741


Митава – губернский город Курляндской губернии, ныне Елгава, город республиканского подчинения в Латвии.




742


Селиванов Андрей Николаевич (1847–1917) – генерал от инфантерии (1907), с 1910 г. был членом Государственного совета. С октября 1914 по апрель 1915 гг. командовал 11-й армией, взявшей австрийскую крепость Перемышль.




743


Вебель Фердинанд Маврикиевич (1855–1919) – генерал от инфантерии (1915), с апреля 1915 по февраль 1916 гг. командовал 34-м армейским корпусом.




744


Имеется в виду Воронецкий Владимир Владимирович (1886–1916) – генерал-майор (1915), с мая 1915 по февраль 1916 гг. занимавший должность начальника штаба 37-го армейского корпуса.




745


Городу и миру (лат.)




746


Факт вторжения немцев на балтийское побережье и в шавльский район наши газетные строчилы трактуют как событие, не имеющее абсолютно никакого в военном отношении значения, как даже акт демонстративно-бессмысленного характера, да еще притом совершенный-де (читай: какой гнусный! такой же гнусный, как-де повадка немцев бросать бомбы с аэропланов предпочтительно в санитарно-лечебные заведения!!») «с целью покормиться за чужой счет»! Фи!.. В факте же допущения нашими войсками вторжения больших сил немцев в Остзейский край видят только искусный маневр наших военачальников! Поживем и посмотрим, что из этого выйдет… // Самоуспокоительные рассуждения газет: что-де занятие немцами Прибалтийского края вызвано необходимостью для них создать иллюзию завоевания неприятельской территории, чтобы это обстоятельство могло быть учтено в их пользу при заключении мира, или: что-де занятием новой нашей территории германцы лишь муссируют свои успехи, ч[то]б[ы] произвести впечатление на нейтральные и колеблющиеся державы, или же: что-де Германия творит лишь пустую, но громкую для малоосведомленных немецких бюргеров операцию, усматривающих в ней якобы действительную возможность завоевания Прибалтийского края, и т. д. в этом же самоусладительном тоне доводы мне очень напоминают о случае, как один зубной врач, запломбировавший неудачно зуб моей Лялечке, когда она потом обратилась к нему с жалобой на появившуюся адскую в этом зубе боль, утешал ее тем, что-де боль у зубе не самостоятельная, а «отраженная»! Как будто Ляле могло быть легче терпеть отраженную, а не самостоятельную боль в зубе! (Примеч. автора)




747


Ради собственной выгоды (лат.)




748


Поднялась большая стрельба и вообще суматоха, я же – крепко спал и ничего не слышал; так незаметно и легко можно было отправиться в место вечного упокоения. (Примеч. автора)




749


А при борьбе – все средства хороши! (Примеч. автора)




750


Бюхер Карл (1847–1930) – немецкий экономист, историк и статистик, профессор политэкономии в Лейпцигском университете в 1892–1917 гг.




751


Для этого (лат.)




752


Енгалычев Павел Николаевич (1864–1944) – князь, генерал-лейтенант (1914), Варшавский генерал-губернатор в 1914–1917 гг.




753


Где отлично чуть не на всех языках говорят, но весьма скверно лишь на русском! (Примеч. автора)




754


Не во гнев будет сказано (лат.)




755


Хорошее лицо (фр.)




756


Мир желает быть обманутым. (лат.)




757


Пелагея – прислуга в московском доме Кравковых.




758


Либава – портовый город в Гробинском уезде Курляндской губернии, ныне Лиепая, город республиканского подчинения в Латвии.




759


В фондах НИОР РГБ не обнаружены.




760


Рига – губернский город Лифляндской губернии, ныне столица Латвии.




761


«Лузитания» – пассажирский лайнер британской компании «Кунард Лайн», торпедированный немецкой подводной лодкой 24 апреля (7 мая) 1915 г. в «зоне подводной войны» в Атлантике.




762


Взять хотя бы этих пересаженных на русскую почву ренненкампфов, гернгроссов, фон бринкенов и пр. Ведь у себя в Германии они оказались бы, пожалуй, не хуже разных гинденбургов, макензенов и др.! (Примеч. автора)




763


Мы, напр[имер], не совершили бы, может быть, таких «каннибальских зверств», как потопление «Лузитании», пускания удушливых газов, вырезывания языков у пленных (??!!), но зато и в мирное время не сделали бы как немцы для искоренения социальной тьмы, нищенства и всякой пакости. (Примеч. автора)




764


Михаил /Ермаков/ (1862–1929) – архиепископ Гродненский и Брестский в 1905–1921 гг.




765


По мере надобности (лат)




766


Сделано в Германии (англ.)




767


Да «отражаем успешно его атаки, нанося неисчислимые потери» (конечно, все ему же!). (Примеч. автора)




768


Отсутствие новостей… хорошей новостью (фр.)




769


Иевреинов Александр Иоасафович (1851–1929) – генерал от инфантерии (1913), с марта 1915 по апрель 1917 гг. командовал 20-м армейским корпусом.




770


Посмотревшего было на меня. как на крючкотвора-стряпчего. Я его успокоил, что приехал как друг человечества помочь советом и указанием в беде; еще: на его удивление, что я «помощник начальник[а] санитарн[ого] отдела», начальник же – «боевой» полковник, я отвечал, что-де такая организация требовалась, вероятно, высшими стратегич[ескими] соображе[ниями], и что-де для успехов русского оружия («только бы вы победили врага», – я сказал) я готов был бы быть у вас хоть в положении и на правах постоянного вестового!! (Примеч. автора)




771


109-й пехотный Волжский полк.




772


Система очковтирательства и передергивания карт с отысканием непременно «виновника» при появлении несчастных случаев и эпидемий всегда затуманивает суть дела и мешает правильно в нем разобраться… (Примеч. автора)




773


И ты, Брут? (лат.)




774


А теперь судьба передо мной отдернула еще завесу могущей быть трагедии новой: б[олезн]ь глаз Сережи… Много у меня в жизни рокового… (Примеч. автора)




775


Сеченов Иван Михайлович (1829–1905) – русский естествоиспытатель, основоположник отечественной физиологической школы, академик.




776


Мечников Илья Ильич (1845–1916) – русский биолог и патолог, один из основоположников эволюционной эмбриологии.




777


Да многие еще не преминут упомянуть, что-де доктора хотели ампутировать, да… (Примеч. автора)




778


Да здравствует Италия! (устар. ит.)




779


За водворение вечного царства мира и любви. (Примеч. автора)




780


Фон Мольтке (Старший) Хельмут Карл Бернхард (1800–1891) – граф, германский генерал-фельдмаршал (1871), военный теоретик.




781


В истории этот феномен отмечается как совпадение народных чувств с правительствен[ными] течениями!! (Примеч. автора)




782


В массе (фр.)




783


Имеется в виду племянник автора Максимилиан Алексеевич Кравков (1887–1937).




784


И отступаем-то мы все не потому что заставляет нас к этому противник, а лишь вследствие приказаний «в целях производства новой группировки войск». (Примеч. автора)




785


Сердечное согласие (фр.)




786


Широкогоров Иван Иванович (1869–1946) – патологоанатом, доктор медицины (1907), приват-доцент кафедры патологической анатомии Юрьевского университета в 1908–1915 гг., впоследствии – академик АМН СССР (1944).




787


Поливанов Алексей Андреевич (1855–1920) – генерал от инфантерии (1911), с 1912 г. был членом Государственного совета. В 1914–1915 гг. был помощником Верховного начальника санитарной и эвакуационной части принца П. А. Ольденбургского. Военный министр в 1915–1916 гг.




788


Дон-Штрубо Василий Семенович (1864–?) – полковник (1910), и.д. начальника санитарного отдела штаба 1-й армии в 1914–1917 гг. Генерал-майор (1917).




789


Выходит, что «гений и злодейство» – два совершенно совместимых друг с другом элемента… (Примеч. автора)




790


Пусть другие ведут войны… (лат.)




791


Помни! (лат.)




792


В каждой мелочи отражается целая панорама русской жизни. (Примеч. автора)




793


Презрением и ненавистью к правящей – казенной России, провидением караемой теперь, пылает мое сердце! (Примеч. автора)



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения